Понимают, что все походы по магазинам, воскресные встречи, школьные экзамены, продвижения по службе, пробки на дорогах, специальные выпуски по телевидению, далекие войны и сексуальные игры – все это приводило к nada!
Мэл, несмотря на все свои неудачные карьеры – продавца в ателье смокингов, разнорабочего и сына, – был действительно жив, на самом деле жив, вот прямо сейчас. Быть живым в течение трех часов – это больше, чем удается большинству людей. И он впрыскивал свою жизнь в сердца и души и кровь всех этих милых людей, пытающихся его остановить. «Они должны быть благодарны, – подумал он. – Они все лунатики, бродят во сне, а я – будильник. Не мягкая музычка типа той, которой радиобудильник будил мамочку по утрам, а сирена, которая выдергивает мудилу из сна, и он задыхается, и его сердце гулко бухает, и мозги становятся на место».
Мэл собрал силы, дал желудку возможность поработать, попробовал починить изнасилованные клетки мозга. Его внутреннее зрение то проваливалось во что-то вроде комы, то выплывало оттуда, переключаясь с плоского черного ничто на кошмарный поход по серой пустыне, по лунным пейзажам ада. Пистолеты лежали под его поджатыми ногами. Рядом стояла спортивная сумка со всем необходимым. Он чувствовал себя прекрасно. И это – самое замечательное.
40
В ста футах от того места, где Мэл застыл в спячке, Мишель ждал, мягко вдыхая и выдыхая. Он интуитивно понял, что Мэл перестал двигаться. Возможно, убежал в другую часть рощи, но Мишель уже выяснил, что это человек умный, и лучше всего просто переждать. Мишель готов был ждать. Было зябко из-за того, что одежда промокла, и в первый раз за весь вечер он дал отдых опухшим ногам. Он лежал на спине, смотрел вверх на звезды. У его правой руки лежала винтовка, в ней – последняя гильза с огнем и порохом. Если собаки не вернутся, он в безопасности. Никто его тут не увидит. Он подождет. Восстановит силы.
Мишель подумал, что звезды – это глаза святых, плавают там наверху, охраняют его. Может, одна из них – Мари. Он ужасно по ней скучал. Даже не знал, что с собой делать, когда ее не было рядом. Не мог смотреть телевизор, потому что все казалось ему одинаковым – смеялись ли люди над несмешными случаями, текла ли кровь рекой. Но его не интересовали войны, он достаточно повидал их на Гаити. И борьба без правил, и боксерские поединки наводили на него тоску. Оставалось грезить наяву.
Когда Мишель был маленьким, у него была школьная форма и французский букварь – вся его учеба. Дядя купил ему пенал, который он очень ценил. Он связывал пенал и букварь выцветшей синей тряпицей и перекидывал сверток через плечо, придерживая рукой. В другой руке он нес потрепанную коробку из-под печенья, в которой, завернутые в газетку, лежали два куска хлеба, чуть сбрызнутые жиром от бекона. Много дней подряд, в хорошую погоду, дорога до школы была спокойной и славной.
Конечно, когда Мишель был мальчиком, он все это принимал как должное. Но теперь, уже мужчина, он мысленно возвращался к той школьной дороге. Ему было приятно вспомнить теплое солнце, греющее рубашку на спине, пыль и камешки под босыми ногами, вес ноши, давившей на плечо. Дорога была сухой и предсказуемой, в тропической зелени каждые сто футов возникал домик из весело раскрашенной жести и шлакоблока. Во дворах неподвижно валялись чесоточные дворняжки. Друзья и тетушки махали ему, пока он шел в школу.
Он пытался вспомнить каждую деталь. Что-то вспоминалось легко: заросли кустов, пытающиеся задушить ухабистую дорогу; тростниковые поля; слюна старых мулов, пасшихся на привязи; рыжие собаки, лежавшие в горячей грязи. Кое-что так и лежало в памяти – имя и лицо каждого человека, мимо которого проходил. Кое-что он отдавал на откуп органам чувств – теплое солнце, потрескивание и шипение завтрака на сковородке, приглушенный смех. Он снова услышал воркование диких голубей.
Труднее всего было вспомнить запахи. Их было много – от запаха мокрой после дождя охряной пыли до аромата жарящихся бананов из открытых кухонь. Однажды Мишель нашел большую мертвую змею, растянувшуюся поперек дороги. Ее сплющило покрышками грузовиков, и светло-зеленое тело было все в точках – там, где пурпурно-красные внутренности выдавились наружу между чешуйками кожи. Этот запах был незнаком Мишелю: не только разлагающееся мясо, но и гнилостный травяной дух, как будто зелень ее тела тоже протухла. На следующий день труп исчез.
Мишель знал о змеях все. Он знал их по случайным встречам под деревянным полом в доме матери, он наступал на них в кустах. Он знал змей, которые спускались с деревьев, когда их звали жрецы вуду, знал об уполномоченных Дамбалы, о посохе Моисея. Он знал, какой силой обладают змеи, такой, что могут изменить жизнь.
Этой ночью, лежа на сухих листьях в маленьком лесу, Мишель подбирал запахи и изобретал их. Он чувствовал, как пахнут листья, как пахнет потухший огонь. Он чувствовал благоухание молодых кленов и даже запах асфальта на стоянке в пятидесяти метрах отсюда. Он ощущал, как пахнут выхлопные газы и бензин на шоссе наверху, запах влажности и свой собственный запах. Обычно ему нравилось, как он пахнет, даже в конце дня, но сегодня аромат его тела забивало зловоние страха, оно лезло к нему в ноздри, прокисшее и отвратительное.
Мишель чувствовал, что лежащая рядом с ним винтовка испускала запах масла и жженого пороха. Он чувствовал дух сырости от одежды. Он чувствовал, что воздух пронизан запахом обугленных зеленых деревьев. Он сосредоточился и втянул в себя миллионы молекул, и учуял еще одно: человека. Этот запах был не как у него – едкая, яростная вонь. Воздух успокоился, все вокруг замерло. Этот гнойный смрад поведет Мишеля.
41
Джефф и Донна заняли уютный столик у окна, откуда можно было наблюдать, как на той стороне дороги туда-сюда снуют спасатели. Он пил пиво, она налегала на водку. Во внешнем мире царил хаос, боролись люди, смерть была неизбежной. В баре кондиционеры поддерживали умеренную температуру и следили за влажностью. Плошки с солеными печеньями-рыбками утоляли голод. Алкоголь расчищал дорогу.
Джеффа переполняло хорошее настроение. Дерево стола было гладким, истертым, музычка неожиданно бодрила, маленькие золотые рыбки сверкали и плавали кругами в своем крошечном море. Возбуждение – да, наркотик Беккета начал действовать – сменялось более мягким потоком хороших вибраций. А главное – напротив него сидела очень, очень приятная, очень красивая женщина и улыбалась ему.
Раньше Джефф никогда не фантазировал о женщинах старше себя. Теперь он позволил себе удовольствие вообразить, как эта зрелая, пышущая здоровьем женщина лежит, обнаженная, в его объятиях. Конечно, он знал, что она ему не по зубам, он ведь мальчишка, неряха, даже еще не в колледже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Мэл, несмотря на все свои неудачные карьеры – продавца в ателье смокингов, разнорабочего и сына, – был действительно жив, на самом деле жив, вот прямо сейчас. Быть живым в течение трех часов – это больше, чем удается большинству людей. И он впрыскивал свою жизнь в сердца и души и кровь всех этих милых людей, пытающихся его остановить. «Они должны быть благодарны, – подумал он. – Они все лунатики, бродят во сне, а я – будильник. Не мягкая музычка типа той, которой радиобудильник будил мамочку по утрам, а сирена, которая выдергивает мудилу из сна, и он задыхается, и его сердце гулко бухает, и мозги становятся на место».
Мэл собрал силы, дал желудку возможность поработать, попробовал починить изнасилованные клетки мозга. Его внутреннее зрение то проваливалось во что-то вроде комы, то выплывало оттуда, переключаясь с плоского черного ничто на кошмарный поход по серой пустыне, по лунным пейзажам ада. Пистолеты лежали под его поджатыми ногами. Рядом стояла спортивная сумка со всем необходимым. Он чувствовал себя прекрасно. И это – самое замечательное.
40
В ста футах от того места, где Мэл застыл в спячке, Мишель ждал, мягко вдыхая и выдыхая. Он интуитивно понял, что Мэл перестал двигаться. Возможно, убежал в другую часть рощи, но Мишель уже выяснил, что это человек умный, и лучше всего просто переждать. Мишель готов был ждать. Было зябко из-за того, что одежда промокла, и в первый раз за весь вечер он дал отдых опухшим ногам. Он лежал на спине, смотрел вверх на звезды. У его правой руки лежала винтовка, в ней – последняя гильза с огнем и порохом. Если собаки не вернутся, он в безопасности. Никто его тут не увидит. Он подождет. Восстановит силы.
Мишель подумал, что звезды – это глаза святых, плавают там наверху, охраняют его. Может, одна из них – Мари. Он ужасно по ней скучал. Даже не знал, что с собой делать, когда ее не было рядом. Не мог смотреть телевизор, потому что все казалось ему одинаковым – смеялись ли люди над несмешными случаями, текла ли кровь рекой. Но его не интересовали войны, он достаточно повидал их на Гаити. И борьба без правил, и боксерские поединки наводили на него тоску. Оставалось грезить наяву.
Когда Мишель был маленьким, у него была школьная форма и французский букварь – вся его учеба. Дядя купил ему пенал, который он очень ценил. Он связывал пенал и букварь выцветшей синей тряпицей и перекидывал сверток через плечо, придерживая рукой. В другой руке он нес потрепанную коробку из-под печенья, в которой, завернутые в газетку, лежали два куска хлеба, чуть сбрызнутые жиром от бекона. Много дней подряд, в хорошую погоду, дорога до школы была спокойной и славной.
Конечно, когда Мишель был мальчиком, он все это принимал как должное. Но теперь, уже мужчина, он мысленно возвращался к той школьной дороге. Ему было приятно вспомнить теплое солнце, греющее рубашку на спине, пыль и камешки под босыми ногами, вес ноши, давившей на плечо. Дорога была сухой и предсказуемой, в тропической зелени каждые сто футов возникал домик из весело раскрашенной жести и шлакоблока. Во дворах неподвижно валялись чесоточные дворняжки. Друзья и тетушки махали ему, пока он шел в школу.
Он пытался вспомнить каждую деталь. Что-то вспоминалось легко: заросли кустов, пытающиеся задушить ухабистую дорогу; тростниковые поля; слюна старых мулов, пасшихся на привязи; рыжие собаки, лежавшие в горячей грязи. Кое-что так и лежало в памяти – имя и лицо каждого человека, мимо которого проходил. Кое-что он отдавал на откуп органам чувств – теплое солнце, потрескивание и шипение завтрака на сковородке, приглушенный смех. Он снова услышал воркование диких голубей.
Труднее всего было вспомнить запахи. Их было много – от запаха мокрой после дождя охряной пыли до аромата жарящихся бананов из открытых кухонь. Однажды Мишель нашел большую мертвую змею, растянувшуюся поперек дороги. Ее сплющило покрышками грузовиков, и светло-зеленое тело было все в точках – там, где пурпурно-красные внутренности выдавились наружу между чешуйками кожи. Этот запах был незнаком Мишелю: не только разлагающееся мясо, но и гнилостный травяной дух, как будто зелень ее тела тоже протухла. На следующий день труп исчез.
Мишель знал о змеях все. Он знал их по случайным встречам под деревянным полом в доме матери, он наступал на них в кустах. Он знал змей, которые спускались с деревьев, когда их звали жрецы вуду, знал об уполномоченных Дамбалы, о посохе Моисея. Он знал, какой силой обладают змеи, такой, что могут изменить жизнь.
Этой ночью, лежа на сухих листьях в маленьком лесу, Мишель подбирал запахи и изобретал их. Он чувствовал, как пахнут листья, как пахнет потухший огонь. Он чувствовал благоухание молодых кленов и даже запах асфальта на стоянке в пятидесяти метрах отсюда. Он ощущал, как пахнут выхлопные газы и бензин на шоссе наверху, запах влажности и свой собственный запах. Обычно ему нравилось, как он пахнет, даже в конце дня, но сегодня аромат его тела забивало зловоние страха, оно лезло к нему в ноздри, прокисшее и отвратительное.
Мишель чувствовал, что лежащая рядом с ним винтовка испускала запах масла и жженого пороха. Он чувствовал дух сырости от одежды. Он чувствовал, что воздух пронизан запахом обугленных зеленых деревьев. Он сосредоточился и втянул в себя миллионы молекул, и учуял еще одно: человека. Этот запах был не как у него – едкая, яростная вонь. Воздух успокоился, все вокруг замерло. Этот гнойный смрад поведет Мишеля.
41
Джефф и Донна заняли уютный столик у окна, откуда можно было наблюдать, как на той стороне дороги туда-сюда снуют спасатели. Он пил пиво, она налегала на водку. Во внешнем мире царил хаос, боролись люди, смерть была неизбежной. В баре кондиционеры поддерживали умеренную температуру и следили за влажностью. Плошки с солеными печеньями-рыбками утоляли голод. Алкоголь расчищал дорогу.
Джеффа переполняло хорошее настроение. Дерево стола было гладким, истертым, музычка неожиданно бодрила, маленькие золотые рыбки сверкали и плавали кругами в своем крошечном море. Возбуждение – да, наркотик Беккета начал действовать – сменялось более мягким потоком хороших вибраций. А главное – напротив него сидела очень, очень приятная, очень красивая женщина и улыбалась ему.
Раньше Джефф никогда не фантазировал о женщинах старше себя. Теперь он позволил себе удовольствие вообразить, как эта зрелая, пышущая здоровьем женщина лежит, обнаженная, в его объятиях. Конечно, он знал, что она ему не по зубам, он ведь мальчишка, неряха, даже еще не в колледже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47