Ладно, значит, на этой неделе ему будет постоянно не хватать бумажника. Последний раз с ним такое случилось после авиакатастрофы.
Он обзвонил компании, где у него были кредитные карточки, а они воспользовались этой возможностью, чтобы напомнить ему о балансе на счету. Он отправился в управление автомобильным транспортом за новым водительским удостоверением. И там, подумать только, из метро выходила Моника: у него было с ней свидание вслепую два года назад, и потом он еще полгода не мог перестать думать о ее груди. Он представился заново. Она сейчас шла в суд, где должна была выполнить роль присяжной. Он сказал ей, что сейчас без работы и думает основать собственную компанию по производству салатных соусов. Она посмотрела на него, будто он пытался продемонстрировать ей какие-то особо интересные ожоги. Она извинилась и быстро пошла прочь.
Каждый раз, как ему казалось, что он скатился на самое дно, случалось еще что-нибудь, и он опускался еще ниже. Ну, нельзя же ожидать дальновидности и проницательности от человека, которому не хватило мозгов даже для того, чтобы отболтаться от необходимости заседать в суде присяжных. Он вдруг понял, что Карен делает в Бруклине.
Он позвонил Карен. Ее странная маленькая жизнь имела определенную внутреннюю логику.
– Сила для изменений заключена в настоящем моменте, – сказала Карен ему с уверенностью.
– Что, черт побери, это значит?
– Не знаю, но у меня голова болит. Может, потом поговорим?
Барри не делал ничего для настоящего момента ни разу за последние шесть лет. У него не очень хорошо обстояло дело с настоящим. Он сам не был настоящим.
Он пошел в «Дел-спорт» и продал «1953 Янки и Вилли Мейс». Он мог бы продержаться на плаву, продавая одну крупную бейсбольную карточку в неделю. Но он скорее научится печатать на машинке, чем продаст Тома Сивера.
Барри слушал «Нью-Йорк вьюз» и качал бицепсы. Он не должен этим заниматься. Он должен просматривать объявления. Он выключил радио и взял в руки газету.
Барри хотелось, чтобы на него обратили такое внимание, которое обращают на человека, когда выбирают для сверхсекретного правительственного поручения: физические тренировки, гипноз, обучение языкам. Ему не хватит квалификации даже для работы официантом. Он позвонил в «Рита Дориа». Новых вакансий не появлялось, они получили его резюме, с ним свяжутся, если что, пожалуйста, не звоните сюда больше.
Наверное, нужно прямо сейчас пойти на улицу и побегать немного, раз он не ждет звонка. На Риверсайд-драйв, у Могилы Неизвестного Солдата, невысокая, толстая, непонятного возраста девушка с монголоидными чертами лица бродила, спотыкаясь и шлепая губами, не обращая ни на что внимания. Он поспешил дальше, и сердце его болело за нее и за весь мир. Все могло быть значительно хуже.
И тогда он заметил ее обручальное кольцо.
Иногда он вспоминал о Синтии. Два года назад он услышал от своего друга Джекоба, что Синтия вышла за канадского анестезиолога, с которым познакомилась на эскалаторе в «Блумингдейлс». Так что теперь, вдобавок к острым, горьким и сладким одновременно воспоминаниям, которые накатывали, когда он оказывался на Первой авеню, когда ел лук, когда слышал «The Cats», у Барри появлялись туманные, абстрактные мысли о Синтии, как только кто-нибудь упоминал Канаду, анестезию или «Блумингдейлс».
Но даже к Синтии он сейчас не смог бы вернуться.
Он помечтал о том, чтобы встретить Джастин. Случайно, естественно, перед ее офисом. Она должна иногда входить и выходить, он мог бы засесть в засаде. Конечно, из здания было четыре выхода. Но по утрам она всегда входила через одну и ту же дверь, с Лексингтон. Он мог бы ее подкараулить. Но что бы он ей сказал? Сказать было нечего.
Он вернулся, звонил телефон. Это звонил Херн с телефона в «Уайт пэлес» в Йонкерсе.
– Итак, какие у тебя новости?
– Я думаю наняться в спасатели на пляже, – заявил Барри. – Что скажешь?
Последовала пауза.
– Ну, это не мое дело.
– Что это значит – тебе все равно?
– Зачем спрашивать мое мнение, если ты не хочешь его слышать?
– Не обязательно, чтобы твое мнение мне понравилось.
– Тебе нужна моя поддержка, Барри? Я тебя поддерживаю. Если хочешь ссориться со мной, то ты сам по себе. То, что ты говоришь, кажется мне бессмыслицей.
Когда Барри повесил трубку, его накрыла волна раскаяния, такого горького, что он не знал, куда бежать. Ему хотелось заснуть и проснуться тогда, когда все, кто его когда-то знал, давно умрут. Он не заслуживал ничего из того, что ему в жизни доставалось от кого бы то ни было.
Не переехать ли ему в другой город? Нет, ему придется строить свою жизнь поверх того мусора, что накопился у него здесь. Чистого листа не будет. Он посмотрел «Веселые мелодии».
__________
Пиппа пришла в четыре, такая здоровая и сильная. Она уезжает в сентябре в Париж, он завидовал, испытывая одновременно и горечь, и радость за нее. Ему следует просто поехать с ней, его ничто здесь не держит. Она дала ему счет за продукты. Придется продать Теда Вильямса. Барри убедил ее, что она совсем не хочет пробовать новый рецепт слоеного теста – и что на самом деле она хочет посмотреть с ним «The Complete Beatles» и заказать еду из китайского ресторанчика. Она согласилась.
– Что за этим стоит? – спросил он, глядя на девочку, которая визжала за железной сеткой забора в «Ши стадиум» в неистовом порыве безумия. – Как только я вижу битломанок, мне хочется плакать. Почему?
– Мужские подростковые фантазии являются движущей силой рока, – изрекла Пиппа, как заправский социолог с государственного радио. – Фантазия заключается в том, – продолжала она, стирая с остренького личика соус, – что ты писаешь в лицо представителю власти, а девчонки из-за этого не дают тебе прохода.
– Это работает, – кивнул он, доставая из картонки оранжевый кусочек курицы. – Девчонки от этого балдеют.
– Девчонки, Барри. А не юристки из серьезных компаний.
Кто дал ей право отпускать комментарии по поводу его несчастья? От удивления он не нашелся с ответом. Всю его самоуверенность как ветром сдуло. Он подошел к окну и облокотился на подоконник.
– Я больше не могу.
– Еще как можешь, – сказала Пиппа. Он обернулся. Она стояла, сунув руки в карманы, с холодным видом.
Когда она ушла, он включил радио, сел на диван и потрогал пальцем вязание Джастин.
– Ага, ладно, это говорит Айра из Куинс, – услышал он и его тут же прошиб пот. – Не смейте отдавать мои налоговые доллары этим идиотам из школьных советов. Потратьте их на тюрьмы, уберите этих подонков с улиц. Но на самом деле я хочу поговорить о Джордже Буше, об этом дегенерате из ЦРУ, и о его прихлебателях…
Барри выкрутил радио дрожащими пальцами. Ни хрена себе.
Он залез в кровать с коробкой хлопьев. Включил телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Он обзвонил компании, где у него были кредитные карточки, а они воспользовались этой возможностью, чтобы напомнить ему о балансе на счету. Он отправился в управление автомобильным транспортом за новым водительским удостоверением. И там, подумать только, из метро выходила Моника: у него было с ней свидание вслепую два года назад, и потом он еще полгода не мог перестать думать о ее груди. Он представился заново. Она сейчас шла в суд, где должна была выполнить роль присяжной. Он сказал ей, что сейчас без работы и думает основать собственную компанию по производству салатных соусов. Она посмотрела на него, будто он пытался продемонстрировать ей какие-то особо интересные ожоги. Она извинилась и быстро пошла прочь.
Каждый раз, как ему казалось, что он скатился на самое дно, случалось еще что-нибудь, и он опускался еще ниже. Ну, нельзя же ожидать дальновидности и проницательности от человека, которому не хватило мозгов даже для того, чтобы отболтаться от необходимости заседать в суде присяжных. Он вдруг понял, что Карен делает в Бруклине.
Он позвонил Карен. Ее странная маленькая жизнь имела определенную внутреннюю логику.
– Сила для изменений заключена в настоящем моменте, – сказала Карен ему с уверенностью.
– Что, черт побери, это значит?
– Не знаю, но у меня голова болит. Может, потом поговорим?
Барри не делал ничего для настоящего момента ни разу за последние шесть лет. У него не очень хорошо обстояло дело с настоящим. Он сам не был настоящим.
Он пошел в «Дел-спорт» и продал «1953 Янки и Вилли Мейс». Он мог бы продержаться на плаву, продавая одну крупную бейсбольную карточку в неделю. Но он скорее научится печатать на машинке, чем продаст Тома Сивера.
Барри слушал «Нью-Йорк вьюз» и качал бицепсы. Он не должен этим заниматься. Он должен просматривать объявления. Он выключил радио и взял в руки газету.
Барри хотелось, чтобы на него обратили такое внимание, которое обращают на человека, когда выбирают для сверхсекретного правительственного поручения: физические тренировки, гипноз, обучение языкам. Ему не хватит квалификации даже для работы официантом. Он позвонил в «Рита Дориа». Новых вакансий не появлялось, они получили его резюме, с ним свяжутся, если что, пожалуйста, не звоните сюда больше.
Наверное, нужно прямо сейчас пойти на улицу и побегать немного, раз он не ждет звонка. На Риверсайд-драйв, у Могилы Неизвестного Солдата, невысокая, толстая, непонятного возраста девушка с монголоидными чертами лица бродила, спотыкаясь и шлепая губами, не обращая ни на что внимания. Он поспешил дальше, и сердце его болело за нее и за весь мир. Все могло быть значительно хуже.
И тогда он заметил ее обручальное кольцо.
Иногда он вспоминал о Синтии. Два года назад он услышал от своего друга Джекоба, что Синтия вышла за канадского анестезиолога, с которым познакомилась на эскалаторе в «Блумингдейлс». Так что теперь, вдобавок к острым, горьким и сладким одновременно воспоминаниям, которые накатывали, когда он оказывался на Первой авеню, когда ел лук, когда слышал «The Cats», у Барри появлялись туманные, абстрактные мысли о Синтии, как только кто-нибудь упоминал Канаду, анестезию или «Блумингдейлс».
Но даже к Синтии он сейчас не смог бы вернуться.
Он помечтал о том, чтобы встретить Джастин. Случайно, естественно, перед ее офисом. Она должна иногда входить и выходить, он мог бы засесть в засаде. Конечно, из здания было четыре выхода. Но по утрам она всегда входила через одну и ту же дверь, с Лексингтон. Он мог бы ее подкараулить. Но что бы он ей сказал? Сказать было нечего.
Он вернулся, звонил телефон. Это звонил Херн с телефона в «Уайт пэлес» в Йонкерсе.
– Итак, какие у тебя новости?
– Я думаю наняться в спасатели на пляже, – заявил Барри. – Что скажешь?
Последовала пауза.
– Ну, это не мое дело.
– Что это значит – тебе все равно?
– Зачем спрашивать мое мнение, если ты не хочешь его слышать?
– Не обязательно, чтобы твое мнение мне понравилось.
– Тебе нужна моя поддержка, Барри? Я тебя поддерживаю. Если хочешь ссориться со мной, то ты сам по себе. То, что ты говоришь, кажется мне бессмыслицей.
Когда Барри повесил трубку, его накрыла волна раскаяния, такого горького, что он не знал, куда бежать. Ему хотелось заснуть и проснуться тогда, когда все, кто его когда-то знал, давно умрут. Он не заслуживал ничего из того, что ему в жизни доставалось от кого бы то ни было.
Не переехать ли ему в другой город? Нет, ему придется строить свою жизнь поверх того мусора, что накопился у него здесь. Чистого листа не будет. Он посмотрел «Веселые мелодии».
__________
Пиппа пришла в четыре, такая здоровая и сильная. Она уезжает в сентябре в Париж, он завидовал, испытывая одновременно и горечь, и радость за нее. Ему следует просто поехать с ней, его ничто здесь не держит. Она дала ему счет за продукты. Придется продать Теда Вильямса. Барри убедил ее, что она совсем не хочет пробовать новый рецепт слоеного теста – и что на самом деле она хочет посмотреть с ним «The Complete Beatles» и заказать еду из китайского ресторанчика. Она согласилась.
– Что за этим стоит? – спросил он, глядя на девочку, которая визжала за железной сеткой забора в «Ши стадиум» в неистовом порыве безумия. – Как только я вижу битломанок, мне хочется плакать. Почему?
– Мужские подростковые фантазии являются движущей силой рока, – изрекла Пиппа, как заправский социолог с государственного радио. – Фантазия заключается в том, – продолжала она, стирая с остренького личика соус, – что ты писаешь в лицо представителю власти, а девчонки из-за этого не дают тебе прохода.
– Это работает, – кивнул он, доставая из картонки оранжевый кусочек курицы. – Девчонки от этого балдеют.
– Девчонки, Барри. А не юристки из серьезных компаний.
Кто дал ей право отпускать комментарии по поводу его несчастья? От удивления он не нашелся с ответом. Всю его самоуверенность как ветром сдуло. Он подошел к окну и облокотился на подоконник.
– Я больше не могу.
– Еще как можешь, – сказала Пиппа. Он обернулся. Она стояла, сунув руки в карманы, с холодным видом.
Когда она ушла, он включил радио, сел на диван и потрогал пальцем вязание Джастин.
– Ага, ладно, это говорит Айра из Куинс, – услышал он и его тут же прошиб пот. – Не смейте отдавать мои налоговые доллары этим идиотам из школьных советов. Потратьте их на тюрьмы, уберите этих подонков с улиц. Но на самом деле я хочу поговорить о Джордже Буше, об этом дегенерате из ЦРУ, и о его прихлебателях…
Барри выкрутил радио дрожащими пальцами. Ни хрена себе.
Он залез в кровать с коробкой хлопьев. Включил телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97