Бэкер покачал головой.
— Еще бы! Да вообще я не представляю себе, из-за чего мы с вами можем поссориться. Но я не понимаю таитянского языка и поэтому буду чувствовать себя с ними неловко… И дело даже не в этом, — добавил он нерешительно и затем, повернувшись к Парселу, проговорил не без смущения: — Скорее уж потому, что мы будем врозь. А ведь еще на «Блоссоме» мы всегда были вместе.
Вдруг он вскинул голову, покраснел, и в голосе его прозвучал сдержанный гнев:
— Черт возьми, лейтенант! Зачем вы меня остановили тогда ночью, во время раздела женщин?
Парсел молчал. Вечно одни и те же споры, вечно один и тот же упрек.
— А Джонс? — спросил он.
— Джонс будет со мной, — ответил Бэкер.
В эту минуту по комнате пробежала струя свежего ветра и задняя дверь громко хлопнула. Парсел оглянулся. Вошла Итиа. Захлопнув за собой дверь, она стояла у порога, в венке из цветов ибиска, в ожерелье из шишек пандануса, свисавшем между ее обнаженных грудей, и разочарованно глядела в спину Бэкера. Она знала, что Ивоа у Авапуи, и не рассчитывала застать у Парсела гостей.
— Что тебе надо? — сухо спросил Парсел.
И тотчас же, спохватившись, улыбнулся Итии. Она тоже улыбнулась в ответ. Уголки ее губ приподнялись, косо поставленные глаза весело блеснули, и все личико осветилось радостью.
— Адамо, — произнесла она звонко и весело, — Меани ждет тебя у Омааты.
— Когда?
— Сразу же после чрева солнца.
— Почему у Омааты? Почему не у меня?
— Он не сказал.
— Хорошо, я приду, — ответил Парсел.
И повернулся к ней спиной. Но Итиа и не думала уходить. Она по-прежнему стояла у двери, опершись бедром о стойку, перебирая быстрыми пальцами свое ожерелье.
— А Уилли скоро уйдет? — осведомилась она.
Парсел рассмеялся.
— Нет, он не собирается уходить.
— Почему? Разве он не ест?
— Когда он уйдет, я тоже уйду с ним. Иди, иди, Итиа. — И так как она потупилась, как ребенок, который вот-вот заплачет, Парсел ласково добавил: — Go away.
Это был знак самой утонченной любезности. Итиа ужасно гордилась, когда Парсел обращался к ней по-перитански.
— I go, — с важностью произнесла она. — И добавила: — Видишь, Адамо, я опять надела свое ожерелье. Теперь, когда я к тебе иду, я всегда его надеваю.
— Почему?
— Как! Ты не знаешь? — громко захохотала она, но тут же прикрыла рот ладонью, чтобы приглушить смех. — Человек! Ты не знаешь!
Итиа с хохотом выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.
— А она к вам льнет, — проговорил Бэкер.
И так как Парсел пропустил замечание мимо ушей, Бэкер добавил:
— Авапуи меня ждет.
— Я вас провожу.
Они молча зашагали по Уэст-авеню, потом Парсел сказал:
— Надо бы все-таки собраться и замостить дорогу. А то в сезон дождей нельзя будет шагу ступить.
— По-моему, каждый должен замостить свой кусок улицы до соседнего дома, — произнес Бэкер. — Вы, скажем, замостите до Джонса, Джонс до меня. Я до Джонсона. А Джонсон до Ханта.
— Нет, — возразил Парсел. — При таком способе работы один участок получится плохой, а другой хороший. Нет, поверьте, гораздо лучше работать всем сообща по часу в день и привлечь к этому делу также и женщин. Каждый принесет с берега хотя бы камень. И в течение двух недель все будет готово.
Вот уже целый месяц, проходя по Уэст-авеню, они обсуждали этот вопрос. Но так ничего и не решили. Беспечность тропиков уже давала себя знать.
Из хижины Джонсона донесся шум, Парсел различил надтреснутый голос старика и пронзительные вопли Таиаты.
— Ну и ну! — вздохнул Бэкер. И добавил: — Хотелось бы мне знать, как она его честит.
Парсел прислушался.
— Сын шлюхи, каплун, крысиное семя…
— Н-да, — протянул Бэкер.
Авапуи и Ивоа сидели на пороге хижины Бэкера. Завидев своих танэ, обе поднялись и пошли им навстречу.
— Я иду к Омаате, — сообщил Парсел.
— Берегись, человек! — засмеялась Ивоа. И добавила: — А я вернусь домой.
— Я тебя провожу, — тут же вызвалась Авапуи.
С тех пор как Ивоа забеременела, она и шагу не могла ступить по поселку, чтобы кто-нибудь из женщин не поспешил ей на помощь, не подал ей руку. Ивоа была окружена всеобщим бережным уважением, как королева пчел в улье.
Кивнув Ивоа, Парсел ускорил шаг. Он боялся, что перед ним вдруг появится Итиа. Дверь хижины Джонса была широко распахнута, сам Джонс голышом сидел перед накрытым столом, а за его спиной стояла Амурея. Заметив Парсела, юноша помахал рукой и посмотрел на него с такой радостью, будто они не виделись целых два дня. Амурея тоже улыбнулась ему. Джонс был светлый блондин с рыжинкой, Амурея — самая настоящая чернушка. Но у обоих был одинаково наивный вид, одинаково доверчивая улыбка. Парсел остановился и поглядел на них. При виде этой юной четы становилось как-то спокойнее на душе.
— Вы еще не обедали? — крикнул Джонс.
— Я иду к Омаате.
— Да она вас задушит, — расхохотался Джонс. — Послушайте-ка! Я хочу дать вам хороший совет. Когда она набросится на вас со своими объятиями, напрягите хорошенько мускулы на груди, плечах и спине и стойте так, пока она вас не отпустит. Смотрите, сейчас я вам покажу.
Он поднялся, грозно напружил мускулы и, побагровев от усилий, застыл в этой позе.
— А как насчет дыхания? — улыбнулся Парсел. — Вы ведь того и гляди задохнетесь.
— Да что вы! — возмутился Джонс, шумно выдохнув воз дух. — Зато самый верный способ. Попробуйте и убедитесь.
— Попробую, — пообещал Парсел.
Первое, что он увидел, войдя к Омаате, было его собственное кресло. Наподобие трона красовалось оно посреди комнаты, и Парселу пришлось употребить немало усилий, чтобы не взглянуть в его сторону и тем самым не выказать свое дурное воспитание. К счастью, ему не пришлось долго разыгрывать комедию равнодушия. Мощные руки Омааты обхватили Парсела и сразу его расплющили, чуть не засосали, чуть не поглотили эти изобильные теплые, как парная ванна, телеса.
— Отпусти! — еле переводя дух, взмолился Парсел.
— Сыночек мой! — кричала Омаата.
Она подняла его в воздух, как перышко, и излила на своего любимца целый поток ласковых, воркующих слов. Но голова Парсела была плотно прижата к ее груди, и он ничего не слышал, кроме глухих перекатов ее голоса. Спина и бока у него омертвели от страшного объятия, он задыхался, уткнувшись лицом в огромные бугры ее грудей.
— Ты мне делаешь больно! — крикнул он.
— Сыночек мой! — повторила она, растрогавшись.
Но растрогавшись, почувствовала новый прилив нежности и еще сильнее прижала к себе Парсела.
— Омаата!
— Сыночек мой! — снова проворковала, вернее, прорычала она.
Наконец она отпустила его, но тут же снова схватила под мышки и подняла до уровня своего лица.
— Садись! — предложила она, держа Парсела в воздухе так что ноги его болтались над креслом, и наконец опустила на сиденье. — Садись, Адамо, сыночек мой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146