– Ты, Филиппыч, как-нибудь без меня, а? Ты меня в эти дела не путай. Сами они должны понимать, что к чему. – Он помолчал, потоптался, сказал: – А вообще-то ты зря, Ксюша, отказываешься.
– Не поеду! – Ксения вскочила, бросилась на улицу.
Кусая губы, она бежала к ферме, слезы текли по ее лицу. В козулишнике остановилась, заплакала навзрыд и упала на землю. Она лежала, обхватив руками голову, уткнувшись лицом в опавшие, сырые от росы листья. Нельзя, нельзя, нельзя – только одно это слово и знала она с самого раннего детства. Нельзя смеяться, нельзя петь, ничего нельзя – умереть бы скорее, тогда будет все можно. Будет ли? Ксения даже охнула от этой греховной мысли и испуганно села, растирая по лицу кулаками слезы.
Солнце светило ей в глаза. По руке полз муравей. Где-то за лесом работал трактор, слышно было, как скрипела люлька подвесной дороги на ферме. Вдали прошла грузовая машина – может быть, это Алексей проехал. При мысли о нем Ксения улыбнулась сквозь слезы.
Она сидела, прижавшись спиной к стволу дуба, слушала, как лопались чашечки желудей. На лицо ей садилась липкая паутина; Ксения стряхивала с платья цепких паучков, чувствуя, как спокойная радость снова возвращается к ней.
А вечером, идя с фермы домой, Ксения встретила у речки Алексея. Он осветил фонариком новый мотоцикл и сказал:
– Садись!
– Ой, откуда? – удивилась Ксения.
– По лотерее, думаешь, выиграл? Купил, чтоб тебя, как королеву, возить. Садись.
Они мчались куда-то по тряской дороге. Ксения вскрикивала от испуга, восторга и говорила:
– И в самом деле королева.
– Погоди, я тебя еще в собственной «Победе» покатаю.
– Откуда же у тебя такие деньжищи, Алешенька? – удивлялась Ксения, прижимаясь к его широкой теплой спине, и вскрикивала: – Ой, да куда ты меня везешь?
Он остановил мотоцикл, обернулся к ней и, обняв, долго целовал в губы.
– Ну и сладкая ты! – говорил он.
– А ты еще слаще, – шептала она, – самый сладкий!
– Да ну? Вот не знал. Вместо сахара с чаем можно употреблять?
– С какао.
– Ишь ты, с какао! А ты небось этого самого какао и не пила.
– Нутк что ж, оно, говорят, вкусное. Ой, подожди, – Ксения уперлась ему в грудь ладонями и вгляделась в темноту, – куда ты меня в самом деле везешь?
– Домой, Ксюша, с маманей знакомить буду.
– Не надо, Алешенька. Нельзя, люди увидят…
– Вот и хорошо, пусть их видят.
В деревне, где жил Алексей, Ксения была один раз, в детстве. Она только и помнила, что стоят Сосенки возле леса, что есть там озеро, заросшее осокой, и в озере этом вода прозрачная и холодная, как в роднике. Она сидела тогда на берегу с отцом, а он рассказывал ей, что таких озер на земле немного, что в них собраны слезы праведников.
– И мои здесь будут слезы, батя? – спросила она.
– И твои, – ответил отец.
И долго еще с тех пор казалось Ксении, что когда плачет она, то слезы ее текут в это озеро; одно лишь ей было непонятно: почему вода холодная, а слезы теплые?
Дом Алексея стоял на краю деревни, на берегу этого озера, слабо мерцающего под звездами.
Мать Алексея, маленькая узкоплечая старушка, стояла в дверях, улыбаясь, смотрела на Ксению, но лицо у нее было настороженное, тревожное.
– Мать, встречай, – крикнул Алексей, – это и есть Ксеня, невеста моя!
Ксения охнула, закрыла лицо руками.
– Ой, бабуся, как же ему не стыдно!
– А чего стыдного, – сказал он, – такую свадьбу отгрохаем! На весь район, нет, на всю область!
– Да ну тебя, – окончательно растерявшись, проговорила Ксения.
– Что ж ты с ней делаешь, бесстыдник! – сказала мать. – Гляди, пунцовая девка стала. Не смущайся, доченька.
Пили чай. Ксения скоро освоилась и чувствовала себя легко, просто. Ей все нравилось в доме Алексея: нравилось, что было здесь чисто, просторно, что в буфете позванивала посуда от голоса Алексея, что серый кот с черным пятном на спине мягко терся о ее ноги. Нравился коврик на стене с белыми, плывущими по озеру лебедями, нравился розовый абажур, от которого все было розовым: и занавески на окнах, и печка, и обои. Алексей положил перед Ксенией альбом с фотокарточками; она разглядывала их, удивлялась.
– А вот это ты маленький? Какой хорошенький! Правда, бабуся?
– Маленькие-то вы все хорошенькие. А потом эвон какие!
– Какие, мать? – усмехнулся Алексей.
– Да вот такие, самостоятельные… – Она ласково смотрела на Ксению; тревога и настороженность сошли с ее лица.
– Скажи-ка, мать, – вдруг спросил Алексей, – есть бог или нет его?
– Кто же это знает, сынок, никто не знает.
– А вот Ксения знает: есть, говорит.
– Не надо, Леша! – испуганно прошептала Ксения. – Не надо! – повторила она.
– Почему же не надо? Надо. Ты мне давала библию? Прочел. Вот и хочу тебе вопросы задать.
Тревожно на мгновение стало Ксении, но это чувство сразу же сменилось радостной уверенностью, что святая книга не могла не поколебать Алексея. «Господи, помоги мне!» – подумала она и с надеждой сказала:
– Конечно, Леша, спрашивай…
Алексей взял с окна библию, стал листать. Насторожившись, зажав меж колен онемевшие руки, Ксения ждала его вопросов: сейчас должна решиться ее судьба.
Мать встала, прошла мимо Алексея, толканула локтем.
– Чего тебе? – спросил он и рассердился: – Не вмешивайся, иди, иди.
И она ушла в сени, обиженно поджав губы.
– Мне вот что непонятно, – сказал Алексей, – тут написано «не убий», а на каждой странице бог то и дело либо целые народы истребляет, либо города рушит и все грозит: «Истреблю».
– Леша, – побледнев, с тоской сказала Ксения, – я же тебя просила: не сомнения ищи, а верь… Это не ты, это дьявол говорит.
– Нет, не дьявол. Ну не дрожи, ну подумай сама: ведь этой книге тысяча лет, а ты каждому ее слову веришь, как и тогда верила какая-нибудь девчонка. Неужели ничего не изменилось на Земле за тысячу-то лет, а? Та девчонка думала, что Земля на китах стоит, а ты-то знаешь, что круглая Земля, что вертится она. Галилея за это открытие в тюрьме замучили – против бога, дескать, он идет. Почему же ваши проповедники не говорят теперь, что Земля на китах стоит, соглашаются с безбожником Галилеем?
Лицо Ксении горело; она исподлобья смотрела на Алексея чужим, холодным взглядом. Она понимала: все, на что она надеялась эти дни, все, что ждала с такой уверенностью, – все это рушится сейчас безвозвратно. Нет, такую любовь господь не благословит.
– Хватит, – сказала она и встала. – Пусти, пойду я…
Досада, отчаяние промелькнули в глазах Алексея, но он овладел собой, проговорил срывающимся голосом:
– Куда же ты бежишь? Ну, если неправ я, объясни… Сама зовешь к вам на моление, а как я пойду? Скажи, как, когда ты и говорить-то со мной не хочешь?
– Не ходи. Верить надо, а ты во всем сомневаешься…
– Как же мне не сомневаться! – воскликнул Алексей. – Я же знаю, например, что света на земле не может быть без солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Не поеду! – Ксения вскочила, бросилась на улицу.
Кусая губы, она бежала к ферме, слезы текли по ее лицу. В козулишнике остановилась, заплакала навзрыд и упала на землю. Она лежала, обхватив руками голову, уткнувшись лицом в опавшие, сырые от росы листья. Нельзя, нельзя, нельзя – только одно это слово и знала она с самого раннего детства. Нельзя смеяться, нельзя петь, ничего нельзя – умереть бы скорее, тогда будет все можно. Будет ли? Ксения даже охнула от этой греховной мысли и испуганно села, растирая по лицу кулаками слезы.
Солнце светило ей в глаза. По руке полз муравей. Где-то за лесом работал трактор, слышно было, как скрипела люлька подвесной дороги на ферме. Вдали прошла грузовая машина – может быть, это Алексей проехал. При мысли о нем Ксения улыбнулась сквозь слезы.
Она сидела, прижавшись спиной к стволу дуба, слушала, как лопались чашечки желудей. На лицо ей садилась липкая паутина; Ксения стряхивала с платья цепких паучков, чувствуя, как спокойная радость снова возвращается к ней.
А вечером, идя с фермы домой, Ксения встретила у речки Алексея. Он осветил фонариком новый мотоцикл и сказал:
– Садись!
– Ой, откуда? – удивилась Ксения.
– По лотерее, думаешь, выиграл? Купил, чтоб тебя, как королеву, возить. Садись.
Они мчались куда-то по тряской дороге. Ксения вскрикивала от испуга, восторга и говорила:
– И в самом деле королева.
– Погоди, я тебя еще в собственной «Победе» покатаю.
– Откуда же у тебя такие деньжищи, Алешенька? – удивлялась Ксения, прижимаясь к его широкой теплой спине, и вскрикивала: – Ой, да куда ты меня везешь?
Он остановил мотоцикл, обернулся к ней и, обняв, долго целовал в губы.
– Ну и сладкая ты! – говорил он.
– А ты еще слаще, – шептала она, – самый сладкий!
– Да ну? Вот не знал. Вместо сахара с чаем можно употреблять?
– С какао.
– Ишь ты, с какао! А ты небось этого самого какао и не пила.
– Нутк что ж, оно, говорят, вкусное. Ой, подожди, – Ксения уперлась ему в грудь ладонями и вгляделась в темноту, – куда ты меня в самом деле везешь?
– Домой, Ксюша, с маманей знакомить буду.
– Не надо, Алешенька. Нельзя, люди увидят…
– Вот и хорошо, пусть их видят.
В деревне, где жил Алексей, Ксения была один раз, в детстве. Она только и помнила, что стоят Сосенки возле леса, что есть там озеро, заросшее осокой, и в озере этом вода прозрачная и холодная, как в роднике. Она сидела тогда на берегу с отцом, а он рассказывал ей, что таких озер на земле немного, что в них собраны слезы праведников.
– И мои здесь будут слезы, батя? – спросила она.
– И твои, – ответил отец.
И долго еще с тех пор казалось Ксении, что когда плачет она, то слезы ее текут в это озеро; одно лишь ей было непонятно: почему вода холодная, а слезы теплые?
Дом Алексея стоял на краю деревни, на берегу этого озера, слабо мерцающего под звездами.
Мать Алексея, маленькая узкоплечая старушка, стояла в дверях, улыбаясь, смотрела на Ксению, но лицо у нее было настороженное, тревожное.
– Мать, встречай, – крикнул Алексей, – это и есть Ксеня, невеста моя!
Ксения охнула, закрыла лицо руками.
– Ой, бабуся, как же ему не стыдно!
– А чего стыдного, – сказал он, – такую свадьбу отгрохаем! На весь район, нет, на всю область!
– Да ну тебя, – окончательно растерявшись, проговорила Ксения.
– Что ж ты с ней делаешь, бесстыдник! – сказала мать. – Гляди, пунцовая девка стала. Не смущайся, доченька.
Пили чай. Ксения скоро освоилась и чувствовала себя легко, просто. Ей все нравилось в доме Алексея: нравилось, что было здесь чисто, просторно, что в буфете позванивала посуда от голоса Алексея, что серый кот с черным пятном на спине мягко терся о ее ноги. Нравился коврик на стене с белыми, плывущими по озеру лебедями, нравился розовый абажур, от которого все было розовым: и занавески на окнах, и печка, и обои. Алексей положил перед Ксенией альбом с фотокарточками; она разглядывала их, удивлялась.
– А вот это ты маленький? Какой хорошенький! Правда, бабуся?
– Маленькие-то вы все хорошенькие. А потом эвон какие!
– Какие, мать? – усмехнулся Алексей.
– Да вот такие, самостоятельные… – Она ласково смотрела на Ксению; тревога и настороженность сошли с ее лица.
– Скажи-ка, мать, – вдруг спросил Алексей, – есть бог или нет его?
– Кто же это знает, сынок, никто не знает.
– А вот Ксения знает: есть, говорит.
– Не надо, Леша! – испуганно прошептала Ксения. – Не надо! – повторила она.
– Почему же не надо? Надо. Ты мне давала библию? Прочел. Вот и хочу тебе вопросы задать.
Тревожно на мгновение стало Ксении, но это чувство сразу же сменилось радостной уверенностью, что святая книга не могла не поколебать Алексея. «Господи, помоги мне!» – подумала она и с надеждой сказала:
– Конечно, Леша, спрашивай…
Алексей взял с окна библию, стал листать. Насторожившись, зажав меж колен онемевшие руки, Ксения ждала его вопросов: сейчас должна решиться ее судьба.
Мать встала, прошла мимо Алексея, толканула локтем.
– Чего тебе? – спросил он и рассердился: – Не вмешивайся, иди, иди.
И она ушла в сени, обиженно поджав губы.
– Мне вот что непонятно, – сказал Алексей, – тут написано «не убий», а на каждой странице бог то и дело либо целые народы истребляет, либо города рушит и все грозит: «Истреблю».
– Леша, – побледнев, с тоской сказала Ксения, – я же тебя просила: не сомнения ищи, а верь… Это не ты, это дьявол говорит.
– Нет, не дьявол. Ну не дрожи, ну подумай сама: ведь этой книге тысяча лет, а ты каждому ее слову веришь, как и тогда верила какая-нибудь девчонка. Неужели ничего не изменилось на Земле за тысячу-то лет, а? Та девчонка думала, что Земля на китах стоит, а ты-то знаешь, что круглая Земля, что вертится она. Галилея за это открытие в тюрьме замучили – против бога, дескать, он идет. Почему же ваши проповедники не говорят теперь, что Земля на китах стоит, соглашаются с безбожником Галилеем?
Лицо Ксении горело; она исподлобья смотрела на Алексея чужим, холодным взглядом. Она понимала: все, на что она надеялась эти дни, все, что ждала с такой уверенностью, – все это рушится сейчас безвозвратно. Нет, такую любовь господь не благословит.
– Хватит, – сказала она и встала. – Пусти, пойду я…
Досада, отчаяние промелькнули в глазах Алексея, но он овладел собой, проговорил срывающимся голосом:
– Куда же ты бежишь? Ну, если неправ я, объясни… Сама зовешь к вам на моление, а как я пойду? Скажи, как, когда ты и говорить-то со мной не хочешь?
– Не ходи. Верить надо, а ты во всем сомневаешься…
– Как же мне не сомневаться! – воскликнул Алексей. – Я же знаю, например, что света на земле не может быть без солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28