Но в это время в развитие событий так же молниеносно включилась хладнокровная особа номер два, старый чекист в смокинге официанта. Рефлексы его не подвели. Он уронил на пол фужер и полотенце и, прежде чем они упали на коврик, его руки крепко, как тиски, зажали ладонь отравительницы вместе с флакончиком. Да так крепко, что она чуть не потеряла сознание от боли. Ее дикий визг заставил опомниться нашу группу, и мы в считанные секунды в прямом смысле этого слова на руках вынесли парочку из-за стола в фойе. Мужчина, правда, при этом случайно приложился причинным местом об угол стола, но это даже лучше – не смог оказать сопротивление. Шуточки пьяных офицеров обошлись дорого им, зато очень помогли нам, потому что почти никто не обратил внимания на мгновенную акцию Киевского уголовного розыска.
Уже в вестибюле я вдруг громко расхохотался. Старик удивленно взглянул на меня:
– Ты чего?
– Несем, как икону Казанской Божьей Матери: на руках и под «Боже, царя храни»! Репина на нас нет!
– Креста на тебе нет, а не Репина, – отреагировал Старик, который, хоть и считал себя атеистом, но никогда не поминал всуе ни Господа, ни Матерь Божью.
От автора: Конечно, в историю с исполнением царского гимна в советском ресторане поверить трудно. Но когда я узнал из достоверных источников фамилию этого бравого капитана, всяческие сомнения сразу же отпали. Потому что Александр Александрович Гуртовенко, сын, внук, правнук и праправнук офицеров Советской и дореволюционной армий, мог и не такое! Мы познакомились с ним в Золотоноше, где он, изгнанный из воздушно-десантных войск за «оскорбление словом и угрозу действием генералу П.», дослуживал комбатом в бригаде противовоздушной обороны. А я тянул там срочную после Университета.
Действительно, Сан-Саныч, повторяю, мог и не такое. Как-то комендант гарнизона проснулся после могучей черной выпивки и увидел у себя на груди собственные хромовые сапоги. Он швырнул их куда подальше и в сей же момент дикий комендантский вопль поднял на ноги офицерское общежитие и прилегающую к нему территорию. Потому что сапоги кто-то привязал веревочкой к предмету мужской гордости горемыки-офицера. Поговаривали, дескать, это капитан Гуртовенко, но он спокойно объяснил, что, действительно, в три часа ночи, когда все уже лежали под столом, лично дотащил коллегу до его комнаты и положил на койку. А кто уже потом, что именно и за что коменданту привязывал, это не его, Гуртовенка, морока. Пить надо было меньше!
А вы говорите – гимн!
Алексей Сирота:
Музыкальные импровизации ансамбля под управлением А. А. Гуртовенко получили достойную оценку в специальном постановлении Главного управления культуры Киевского горисполкома «Про недопустимые нарушения репертуарной политики отдельными коллективами Киевского объединения музыкальных ансамблей (КОМА)». Наиболее употребляемыми словами в постановлении, как водится, были: указать, предупредить, освободить, объявить… и, наконец: «создать межведомственную комиссию для углубленного изучения с целью дальнейшего недопущения…» Насколько мне известно, дело поручили комсомолу и он его, как водится, блестяще завалил. Но это уже не наша, ментовская, забота. Мы свое сделали. Личность преступницы установлена, она сама выявлена и задержана. В придачу – упреждено еще одно убийство. Остальное – это уже для прокуратуры, которая начинает бить копытом, когда всю грязную работу сделали остальные. Мальчикам и девочкам с Ризницкой достанутся все лавры – и на голову, и в суп. А с нас, возможно, снимут наложенные раньше взыскания. И дадут догулять три недели прошлогоднего отпуска.
Догулять мне не дали. Хотя и прокурорские ямщики в этот раз не гнали лошадей. Еще бы – десять эпизодов убийств и одна попытка. Все это – особо коварным способом, с заранее обдуманными корыстными намерениями. К тому же, преступник – дама. Только не пиковая, как у Пушкина, а трефовая. За такой пасьянс летят большие звезды с погон или прокурорских петличек и перевыполняется лимит по смертным приговорам. Боюсь, что в нашей стране плановой экономики существует и такой норматив.
От автора: Прошу прощения, что опять перебиваю рассказ Алексея. Аналогичная криминальная история с большим количеством жертв случилась в Киеве лет через десять. И опять преступником оказалась женщина, а орудием убийства – яд, таллий… Правда, эта отравительница не относилась к криминальной среде. Она работала в обыкновенной столовой рядовой средней школы на Куреневке. Мотивы – вначале корысть, а потом месть (не так кто-то посмотрел) и, наконец, патологическая зависть (почему «они» живут лучше, чем я?).
Алексей Сирота:
Сразу после возвращения в Управу Генерал приказал мне подготовить все необходимые бумаги, как можно тщательнее и не торопясь. Слова «не торопясь» начальник подчеркнул интонацией. Я понял – и на Ризницкой, и на Богомольца сейчас лихорадочно накручивают междугородные телефонные коды. Потому что одно дело – свалить братской республике несколько «глухарей», а совсем другое – успеть в очередь за наградой, которую не ты добывал. Последнее, что я услышал, когда затворял дверь генеральского кабинета: «Москве мы первыми доложили!»
Я спустился в подвал к КПУ, сиречь, «камерам предварительного уединения». Не путать с аббревиатурой Компартии Украины! Возле двери, за которой сидела наша Курощапова, сопели, толкались и матерились за право заглянуть в глазок несколько старшин и сержантов ночной смены.
– А ну, кыш отсюда! – рыкнул я. – Это вам что – женский душ на пляже? Извращенцы недоделанные! Чтоб духу вашего тут!..
Любопытных сдуло, как бумаги со стола на сильном сквозняке. Остался пристыженный дежурный, к которому я обратился уже без крика:
– То, что я сейчас войду в камеру, ничего не значит. Есть там кто-то, кроме задержанной, или нет – не твое собачье дело! Стоять лбом в дверь и не моргать! Не спускать глаз, пока не сдадим в Лукьяновку. Будет плевать в глазок – терпи! Прижмет по малой нужде – надуешь в штаны, но с места не сдвинешься. На бабе десять убийств, а вы тут комнату смеха устроили. Открывай дверь!
Женщина сидела спиной ко входу. При моем появлении взглянула через плечо, но не встала.
– Извините, что в ресторане я не поздоровался и не представился. Я Сирота, фамилия такая, старший инспектор Киевского уголовного розыска. Позвольте сесть, а то сегодня изрядно набегался по вашей милости. Она смерила меня взглядом, но промолчала.
– Поскольку в «зону» вы уже ходили, не буду петь вам песенку о чистосердечном признании, которое смягчает наказание.
Женщина иронически улыбнулась, но я понял, что ирония касается не меня лично, а самой институции «чистосердечного признания».
– Я уже не говорю о явке с повинной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22