Хаос ее мыслей рождал чудовищ – на мольберте преобладали черные, багровые, лиловые и грязно-зеленые цвета. Водовороты, цунами, смерчи, тайфуны, беспорядочные нагромождения пирамид оседали бесформенными пятнами на бумаге. Так Эми прописывала всю причудливость своих ощущений на белоснежной поверхности ватмана.
Постепенно, однако, она начала замечать, что грязные тона исчезают с мольберта, цвета смягчаются и светлеют. Штрихи меняются – от стремительных и резких переходят к более плавным и тонким линиям.
Вот набор ярких красок на палитре сменяется пастельной гаммой, и она прописывает легкие, едва обозначенные движения светлыми и нежными цветами. Словно Эми мыла дочерна закопченное, до невозможности грязное окно и потоки черно-бурой жижи стремительно стекали по нему. Но по мере отмывания вода светлела, вид из окна прояснялся, и, наконец, наступил момент, когда по стеклу начали сбегать лишь прозрачные капли.
Очередной лист бумаги на мольберте остался нетронутым, рука не поднималась, кисть не шла… Прикасаться к краскам, наносить их на бумагу больше не хотелось. Предыдущий лист был чуть тронут голубым и бежевым. Чистые, едва обозначенные, нежные тона. Рука не шла. Новый лист остался белым.
Эми упала на пол рядом с мольбертом и проспала шестнадцать часов подряд…
Ее разбудил настойчивый звонок в дверь.
Сперва она не могла понять, почему вообще проснулась. Потом попыталась нашарить мобильный – может, звук исходит от него? После этого проснулась окончательно, и до сознания дошло, что звонят в дверь. Пришлось подниматься и идти открывать.
На пороге стоял Роланд. Эми почему-то даже не удивилась.
– Привет, – робко произнес он.
– И тебе привет. Проходи, что ли, – предложила она.
Роланд смущенно переступил через порог.
– Я беспокоился. На звонки ты не отвечала, а узнавать через Мей, что с тобой, было бы верхом неприличия в медовый месяц. Слушай, на кого ты похожа?
– А в чем дело? Ты не очень-то любезен.
– Бледная, растрепанная…
– Еще что-нибудь? – уточнила она.
– Это, пожалуй, основное. Ты чем вообще занималась все это время?
– Чем? – Эми задумалась. – Лежала, думала, иногда спала, время от времени пыталась разыскать на кухне сок.
– Успешно? – заинтересовался Роланд.
– Поначалу – да, а потом мне как-то перестало везти с добычей. Еще рисовала.
– Можно посмотреть?
– Да там, собственно, и не на что. – Эми пожала плечами. – Получилось не то, что обычно предназначается окружающим для просмотра.
Роланд улыбнулся.
– Жаль, мне было бы интересно посмотреть.
– Если хочешь, то могу тебя нарисовать, – неожиданно для себя предложила Эми. – Вот и посмотришь.
– Договорились. Так и сделаем. Но сначала ты отправишься в душ и будешь находиться там до тех пор, пока румянец на щеках не появится. А я пойду и поищу сок в ваших окрестностях. Может быть, мне больше повезет на охоте, чем тебе. Какой предпочитаешь?
– Да мне все равно.
– Понятно. Принесу, что понравится. Не вздумай отключать телефон и баррикадировать дверь.
Наверное, насчет портрета Эми погорячилась – людей она давно не рисовала.
Многие вещи у нее выходили неплохо. Иногда под настроение удачно получались портреты карандашом. Несколькими линиями удавалось передать как выражение лица человека, так и его облик в целом.
Эми очень ценила свое умение ухватывать во внешности позирующего ей человека самое главное и запечатлевать увиденное на ватмане…
Эми устроилась у окна, а Роланда усадила напротив, чтобы тени не искажали лица. Придирчиво командовала ему повернуться то так, то этак и в итоге выбрала наиболее импонирующий ей ракурс: в три четверти. Лишь потом сообразила, что рисовать в нем куда труднее, чем в фас или профиль.
Битых два часа она вовсю работала карандашом, досадовала на саму себя, тихонько ругалась вполголоса. Эми не нашла в доме даже самой завалящей резинки, поэтому ей пришлось рисовать сразу начисто, а это значило, что любая неверная линия могла испортить рисунок. Но, посмотрев на Роланда, который сидел с самым что ни на есть расслабленным видом, она усовестилась, прикусила кончик языка и ювелирными штрихами стала завершать работу.
– Ну? – не выдержал Роланд, который до сих пор проявлял чудеса терпения.
– Что ну? – хитро покосилась на него Эми.
– Закончила?
– А то! – кивнула она.
– Так показывай.
– Ты уверен, что хочешь это видеть? – с сомнением в голосе переспросила она.
Роланд разочарованно вздохнул.
– Я так и знал.
– Что ты там знал?
– Что у тебя ничего не получится.
– Это еще почему?
– Да потому. Наверное, это не самое веселое занятие – столько времени малевать мою физиономию.
– Малевать?!
– Ну, ты же мне не показываешь, что вышло. И как я могу оценить твой феерический талант?
– Вот балда! – не сдержалась она.
– Это как?
– Ой, прости, пожалуйста, у меня просто вырвалось, – поспешила уверить его Эми.
– Вырвалось у нее. Отдай рисунок! Кто, в конце концов, модель? Где моя компенсация за двухчасовую неподвижность?
– Осторожно, помнешь!
– Помну – и фиг с ним, зато, может, удастся укусить тебя за ухо за всю бессовестность поведения.
Эми не выдержала:
– Как это – фиг с ним? Жалко же, ты что?!
– Ага, значит, все-таки что-то вышло?
– Да вышло, вышло. На смотри. – Она протянула Роланду лист бумаги и отвернулась.
Он внимательно рассматривал рисунок.
– Если учесть, сколько лет я не рисовала портретов, то… Я бы поставила себе твердую четверку. Но все же я не совсем довольна результатом. Что ты молчишь? Не надо, не отвечай, я не переживу.
– Эми, у тебя талант!
– Да ну, скажешь тоже, – рассмеялась она.
– Я правду говорю. Если захочешь, вполне можешь развиваться в этом направлении.
– Ага, развиваться. Чтобы художником полноценным стать, знаешь, сколько мне пахать придется? Например, я не могу из головы проиллюстрировать книжку какую-нибудь, – пожаловалась Эми, довольная, что кто-то проявил внимание к ее художественным способностям.
– Но есть ведь то, что дается тебе легко. – Роланд сказал то, что Эми и так прекрасно знала. – Не всякий так вот запросто, несколькими линиями может перенести на бумагу облик человека, ухватив его суть и передав самое главное.
– Ладно, уговорил, я сейчас зазнаюсь и перестану краснеть.
– Ты сначала автограф изобрази, а потом красней сколько влезет.
– Какой еще автограф?
– Да я вот надеюсь, что ты мне мой же портрет подаришь.
– Вообще-то он мне и самой нравится… – Эми изобразила задумчивость и сомнение на лице.
– Нарисуешь еще один. Потом. Если захочешь. А пока, может быть, угостишь меня чаем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Постепенно, однако, она начала замечать, что грязные тона исчезают с мольберта, цвета смягчаются и светлеют. Штрихи меняются – от стремительных и резких переходят к более плавным и тонким линиям.
Вот набор ярких красок на палитре сменяется пастельной гаммой, и она прописывает легкие, едва обозначенные движения светлыми и нежными цветами. Словно Эми мыла дочерна закопченное, до невозможности грязное окно и потоки черно-бурой жижи стремительно стекали по нему. Но по мере отмывания вода светлела, вид из окна прояснялся, и, наконец, наступил момент, когда по стеклу начали сбегать лишь прозрачные капли.
Очередной лист бумаги на мольберте остался нетронутым, рука не поднималась, кисть не шла… Прикасаться к краскам, наносить их на бумагу больше не хотелось. Предыдущий лист был чуть тронут голубым и бежевым. Чистые, едва обозначенные, нежные тона. Рука не шла. Новый лист остался белым.
Эми упала на пол рядом с мольбертом и проспала шестнадцать часов подряд…
Ее разбудил настойчивый звонок в дверь.
Сперва она не могла понять, почему вообще проснулась. Потом попыталась нашарить мобильный – может, звук исходит от него? После этого проснулась окончательно, и до сознания дошло, что звонят в дверь. Пришлось подниматься и идти открывать.
На пороге стоял Роланд. Эми почему-то даже не удивилась.
– Привет, – робко произнес он.
– И тебе привет. Проходи, что ли, – предложила она.
Роланд смущенно переступил через порог.
– Я беспокоился. На звонки ты не отвечала, а узнавать через Мей, что с тобой, было бы верхом неприличия в медовый месяц. Слушай, на кого ты похожа?
– А в чем дело? Ты не очень-то любезен.
– Бледная, растрепанная…
– Еще что-нибудь? – уточнила она.
– Это, пожалуй, основное. Ты чем вообще занималась все это время?
– Чем? – Эми задумалась. – Лежала, думала, иногда спала, время от времени пыталась разыскать на кухне сок.
– Успешно? – заинтересовался Роланд.
– Поначалу – да, а потом мне как-то перестало везти с добычей. Еще рисовала.
– Можно посмотреть?
– Да там, собственно, и не на что. – Эми пожала плечами. – Получилось не то, что обычно предназначается окружающим для просмотра.
Роланд улыбнулся.
– Жаль, мне было бы интересно посмотреть.
– Если хочешь, то могу тебя нарисовать, – неожиданно для себя предложила Эми. – Вот и посмотришь.
– Договорились. Так и сделаем. Но сначала ты отправишься в душ и будешь находиться там до тех пор, пока румянец на щеках не появится. А я пойду и поищу сок в ваших окрестностях. Может быть, мне больше повезет на охоте, чем тебе. Какой предпочитаешь?
– Да мне все равно.
– Понятно. Принесу, что понравится. Не вздумай отключать телефон и баррикадировать дверь.
Наверное, насчет портрета Эми погорячилась – людей она давно не рисовала.
Многие вещи у нее выходили неплохо. Иногда под настроение удачно получались портреты карандашом. Несколькими линиями удавалось передать как выражение лица человека, так и его облик в целом.
Эми очень ценила свое умение ухватывать во внешности позирующего ей человека самое главное и запечатлевать увиденное на ватмане…
Эми устроилась у окна, а Роланда усадила напротив, чтобы тени не искажали лица. Придирчиво командовала ему повернуться то так, то этак и в итоге выбрала наиболее импонирующий ей ракурс: в три четверти. Лишь потом сообразила, что рисовать в нем куда труднее, чем в фас или профиль.
Битых два часа она вовсю работала карандашом, досадовала на саму себя, тихонько ругалась вполголоса. Эми не нашла в доме даже самой завалящей резинки, поэтому ей пришлось рисовать сразу начисто, а это значило, что любая неверная линия могла испортить рисунок. Но, посмотрев на Роланда, который сидел с самым что ни на есть расслабленным видом, она усовестилась, прикусила кончик языка и ювелирными штрихами стала завершать работу.
– Ну? – не выдержал Роланд, который до сих пор проявлял чудеса терпения.
– Что ну? – хитро покосилась на него Эми.
– Закончила?
– А то! – кивнула она.
– Так показывай.
– Ты уверен, что хочешь это видеть? – с сомнением в голосе переспросила она.
Роланд разочарованно вздохнул.
– Я так и знал.
– Что ты там знал?
– Что у тебя ничего не получится.
– Это еще почему?
– Да потому. Наверное, это не самое веселое занятие – столько времени малевать мою физиономию.
– Малевать?!
– Ну, ты же мне не показываешь, что вышло. И как я могу оценить твой феерический талант?
– Вот балда! – не сдержалась она.
– Это как?
– Ой, прости, пожалуйста, у меня просто вырвалось, – поспешила уверить его Эми.
– Вырвалось у нее. Отдай рисунок! Кто, в конце концов, модель? Где моя компенсация за двухчасовую неподвижность?
– Осторожно, помнешь!
– Помну – и фиг с ним, зато, может, удастся укусить тебя за ухо за всю бессовестность поведения.
Эми не выдержала:
– Как это – фиг с ним? Жалко же, ты что?!
– Ага, значит, все-таки что-то вышло?
– Да вышло, вышло. На смотри. – Она протянула Роланду лист бумаги и отвернулась.
Он внимательно рассматривал рисунок.
– Если учесть, сколько лет я не рисовала портретов, то… Я бы поставила себе твердую четверку. Но все же я не совсем довольна результатом. Что ты молчишь? Не надо, не отвечай, я не переживу.
– Эми, у тебя талант!
– Да ну, скажешь тоже, – рассмеялась она.
– Я правду говорю. Если захочешь, вполне можешь развиваться в этом направлении.
– Ага, развиваться. Чтобы художником полноценным стать, знаешь, сколько мне пахать придется? Например, я не могу из головы проиллюстрировать книжку какую-нибудь, – пожаловалась Эми, довольная, что кто-то проявил внимание к ее художественным способностям.
– Но есть ведь то, что дается тебе легко. – Роланд сказал то, что Эми и так прекрасно знала. – Не всякий так вот запросто, несколькими линиями может перенести на бумагу облик человека, ухватив его суть и передав самое главное.
– Ладно, уговорил, я сейчас зазнаюсь и перестану краснеть.
– Ты сначала автограф изобрази, а потом красней сколько влезет.
– Какой еще автограф?
– Да я вот надеюсь, что ты мне мой же портрет подаришь.
– Вообще-то он мне и самой нравится… – Эми изобразила задумчивость и сомнение на лице.
– Нарисуешь еще один. Потом. Если захочешь. А пока, может быть, угостишь меня чаем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36