1914
37
вечером
звенела музыка в саду
таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
на блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: "я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на обьятья
прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
под легким золотом ресниц.
А скорбных скрипок голоса
поют за стеблющимся дымом:
"благослови же небеса
ты первый раз одна с любимым".
1913
38
***
все мы бражники здесь, блудницы,
как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
непременно будет в аду.
1913
39
***
косноязычно славивший меня
еще топтался на краю эстрады.
От дыма сизого и тусклого огня
мы все уйти, конечно, были рады.
Но в путаных словах вопрос зажжен,
зачем не стала я звездой любовной,
и стыдной болью был преображен
над нами лик жестокий и бескровный.
Люби меня, припоминай и плачь.
Все плачущие не равны ль пред богом.
Прощай, прощай! Меня ведет палач
по голубым предутренним дорогам.
40
***...
И на ступеньки встретить
не вышли с фонарем.
В неверном лунном свете
вошла я в тихий дом.
Под лампою зеленой,
с улыбкой неживой,
друг шепчет:" сандрильона,
как странен голос твой...
"
в камине гаснет пламя;
томя, трещит сверчок.
Ах, кто-то взял на память
мой белый башмачок
и дал мне три гвоздики,
не подымая глаз.
О милые улики,
куда мне спрятать вас?
И сердцу горько верить,
что близок, близок срок,
что всем он станет мерить
мой белый башмачок.
1913
41
***
безвольно пощады просят
глаза. Что мне делать с ними,
когда при мне произносят
короткое, звонкое имя?
Иду по тропинке в поле
вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
по-весеннему свеж, неровен.
И томное сердце слышит
тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
он смеет быть не печальным.
1912
***
в последний раз мы встретились тогда
на набережной, где всегда встречались.
Была в неве высокая вода,
и наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
что быть поэтом женщине-нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
и петропавловскую крепость!
- затем что воздух был совсем не наш,
а как подарок божий-так чудесен.
И в этот час была мне отдана
последняя из всех безумных песен.
1914
42
***
покорно мне воображенье
в изображенье серых глаз.
В моем тверском уединенье
я горько вспоминаю вас.
Прекрасных рук счастливый пленник
на левом берегу невы,
мой знаменитый современник,
случилось, как хотели вы,
вы, приказавший мне: довольно,
поди, убей свою любовь!
И вот я таю, я безвольна,
но все сильней скучает кровь.
И если я умру, то кто же
мои стихи напишет вам,
кто стать звенящими поможет
еще не сказанным словам?
1913
слепнево
43
отрывок...
И кто-то, во мраке дерев незримый,
зашуршал опавшей листвой
и крикнул:" что сделал с тобой любимый,
что сделал любимый твой!
Словно тронуты черной, густой тушью
тяжелые веки твои.
Он предал тебя тоске и удушью
отравительницы любви.
Ты давно перестала считать уколы
грудь мертва под острой иглой.
И напрасно стараешься быть веселой
легче в гроб тебе лечь живой!..."
я сказала обидчику: "хитрый, черный,
верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
влюбленный в меня навсегда!"
1912
44
***
не будем пить из одного стакана
ни воду мы, ни сладкое вино,
не поцелуемся мы утром рано,
а ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
но живы мы любовию одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
с тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
и ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в стихах моих,
в твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты как сейчас мне любы
твои сухие розовые губы!
1913
***
у меня есть улыбка одна;
так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу
ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
и со мной сероглазый жених.
1913
***
настоящую нежность не спутаешь
ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
несытые взгляды твои!
1913
45
***
проводила друга до передней.
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово
разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
в потемневшее трюмо.
1913
***
сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
под бесцветным ледком замирает.
И я стану-христос помоги!
- на покров этот, светлый и ломкий,
а ты письма мои береги,
чтобы нас рассудили потомки,
чтоб отчетливей и ясней
ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
разве можно оставить пробелы?
Слишком сладко земное питье,
слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
прочитают в учебнике дети,
и, печальную весть узнав,
пусть они улыбнутся лукаво...
Мне любви и покоя не дав,
подари меня горькою славой.
1913
46
***
здравствуй! Легкий шелест слышишь
справа от стола?
Этих строчек не допишешь
я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
так, как в прошлый раз,
- говоришь, что рук не видишь,
рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15