Села в белый «эспас». Приехав в Париж, решила напоследок полить сад. Обошла его, держа дешевый желтый шланг. Поливать было особенно нечего. На кустах остались две зазимовавшие розы. Она сорвала их, положила к себе в сумку. Потом взяла посылочную коробку. Заперла дверь дома и садовую решетку новыми ключами. Вернула в гараж Баньолэ машину, которую они ей одолжили. Подписание обязательства продажи должно было состояться в пятнадцать часов в VIII округе. Она почувствовала легкий голод. Подошла к киоску, купила газету. Вошла в кафе, выпила кофе. Съела салат. Сказала себе: «Нужно выпить за собственное здоровье» – и угостилась рюмочкой «кот-де-нюи». В пятнадцать часов зашла на почту, там ей пришлось постоять в очереди. Подойдя к окошку, она отправила посылку на рабочий адрес Томаса. Затем позвонила в агентство недвижимости в VIII округе. Да, подписание состоялось. Она повесила трубку. Вышла. И взяла такси до Северного вокзала.
Глава XII
Постояв в очереди в кассу, она купила билет до Антверпена, заплатив за него наличными. С этим билетом Анна Хидден поднялась на верхний этаж вокзала, туда, где пассажиры ждали поезда на Лондон. Села на скамью и старательно изорвала, сгибая и разгибая во все стороны, свою голубую карточку. Большую часть обрывков бросила в урну на перроне, откуда уходил «Евростар».
Потом спустилась вниз, села в «Талис». Когда поезд тронулся, прошла в туалет. И спустила остатки своей карты в унитаз. Затем позвонила по мобильнику Жоржу.
– Все в порядке, – сказала она ему. – Я сейчас в аэропорту. Уже объявлена посадка на Марокко.
– Ну, целую тебя.
Она принялась за разделку своего мобильника. Медленно, с удовольствием, отбивала от него кусочки и отправляла, один за другим, через слив унитаза на пути. Сошла с поезда в Брюсселе. Тотчас же пересела на другой, в сторону Льежа. Подумала о Томасе, о том, какое лицо у него будет, когда он вернется в Париж. Вообразила его потрясение. Пожелала, чтобы ему было как можно больнее. Представила себе на минуту, как он идет по набережной Темзы, в Лондоне. И с удовольствием – несколько раз, во всех подробностях – мысленно нарисовала эту картину: что он испытает завтра, когда будет безрезультатно совать в замок ключ, который к нему уже не подходит. Когда ему придется осознать непреложный факт, а именно: что вся его совместная жизнь с Анной Хидден, за исключением нескольких бумажек, которые он час спустя найдет в посылке у себя в офисе, исчезла, сгинула, улетучилась в пространство, растворилась в пустоте, куда более пустой, куда более недостижимой, куда более абстрактной, чем небо, эта звездная бездна.
Она сошла в Тинене, с одной кожаной сумкой в руке. Пересекла пустую площадь. Направилась к большому универсаму на углу. Купила серую холщовую сумку с ремнем через плечо. Купила себе черную юбку, куртку из искусственной кожи, коричневый купальник. Полностью переоделась в примерочной кабине. Взяла такси. Сняла номер в отеле. Легла и уснула. На следующее утро собрала в старую сумку свою прежнюю одежду, сложила новые вещи в холщовую серую, вышла и бросила кожаную сумку в большой мусорный контейнер. Села в автобус на Маастрихт. Пересекла границу в Ланакене. Поела в Дюрене. Наступила Масленица.
Она ехала вдоль Рейна в автобусе, набитом английскими туристами. Наступил Великий пост.
* * *
Она дождалась, когда все пассажиры покинут автобус. И только тогда неторопливо вышла сама. В магазине спортивных товаров Фрайбурга купила лыжные брюки, белую куртку-«канадку», шапочку, перчатки на меху. И еще красный рюкзак, куда сложила все это имущество. За покупки она платила наличными. И с удовольствием отметила, что зона хождения евро имеет чудесные преимущества.
Затем отправилась в бассейн и долго плавала. Переодеваясь в кабинке, сунула в серую холщовую сумку то, в чем пришла.
И швырнула все это в контейнер, стоявший во дворе на задах бассейна.
Затем, даже не высушив волосы, пошла в парикмахерскую. Велела остричь ее как можно короче и покрасить в золотистый цвет с мелированными, более светлыми прядками.
Глядя на себя в зеркало парикмахерской, она подумала: я выбросила за борт все прежнее, – как бы мне не потерять самое себя.
И действительно: в зеркале отражалось потерянное лицо. Старое лицо. Она безрассудно наказала себя за ошибку, совершенную другим. У нее больше ничего не было. И никто больше не мог приблизиться к ней, сблизиться с ней.
Изучая в зеркале немецкого парикмахера, ярко освещенном лампочками, свое новое отражение, она сказала себе, что никто в мире уже не сможет узнать ее, если даже она сама не знает, во что превратилась.
И снова она села в автобус. Пересекла швейцарскую границу над Тутлингеном. Увидев первое озеро, чуть с ума не сошла от счастья.
* * *
Оказавшись в Бьенне, отважилась позвонить из отеля матери.
– Томас тут прямо телефон оборвал!
– А ты просто не снимай трубку, мама.
– Я буду делать то, что сочту нужным, дочь моя. Где ты сейчас?
– В Лондоне. Я скоро с ним встречусь. Не беспокойся, мама. Это просто наши дурацкие ссоры. Пусть они тебя не волнуют, мамочка.
– Нет, доченька, я все-таки волнуюсь. Волнуюсь, и все тут!
Глава XIII
В Энгадине девственная природа все-таки упрямо сохраняет свои позиции. Леса выглядят так же, как до появления человека. И озера такие же. Воздух отличается той чистотой или, вернее, прозрачностью, которой больше не сыщешь нигде в мире. В первые дни она гуляла без передышки, с утра до вечера. Погода была по-прежнему теплой. Она бродила по лесам, бездумно, беззаботно. В полдень вытаскивала парусиновый шезлонг на балкон своего номера, под солнышко. И следила, как рыбаки спускают на воду лодку, – верно, мечтают о богатом улове, плавая по озеру.
Следила, как солнце рождает гигантские тени.
По вечерам ее соседи по гостинице – совсем как в старину – не разговаривали, а шептались. И беззвучно скользили по навощенному паркету. Скатерти в столовой были туго накрахмалены. И никто не повышал голос за едой. По прошествии двух дней она решила пройти курс лечения в горячих источниках. И всю следующую неделю была только телом. Растворилась в своем теле. Подвергла свое тело испытаниям до самых кончиков – а это всего лишь двадцать пальцев, нос и та заветная часть полового органа, которая просыпается, когда человек спит.
* * *
Большие темные глаза, длинные ресницы, гладкий, без единой морщинки, лоб, крупные, красивого рисунка губы, короткие пепельно-золотистые волосы, белая лыжная куртка.
Он любуется этой женщиной среди снегов.
Они ужинают вместе.
* * *
Она услышала заунывное кошачье мяуканье, напоминавшее детский плач. Открыла глаза. Включила лампочку у изголовья и посмотрела на часы. Было три часа ночи.
Вдали от них, на террасе, два кота истошно мяукали, завывали, кричали, занимались любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Глава XII
Постояв в очереди в кассу, она купила билет до Антверпена, заплатив за него наличными. С этим билетом Анна Хидден поднялась на верхний этаж вокзала, туда, где пассажиры ждали поезда на Лондон. Села на скамью и старательно изорвала, сгибая и разгибая во все стороны, свою голубую карточку. Большую часть обрывков бросила в урну на перроне, откуда уходил «Евростар».
Потом спустилась вниз, села в «Талис». Когда поезд тронулся, прошла в туалет. И спустила остатки своей карты в унитаз. Затем позвонила по мобильнику Жоржу.
– Все в порядке, – сказала она ему. – Я сейчас в аэропорту. Уже объявлена посадка на Марокко.
– Ну, целую тебя.
Она принялась за разделку своего мобильника. Медленно, с удовольствием, отбивала от него кусочки и отправляла, один за другим, через слив унитаза на пути. Сошла с поезда в Брюсселе. Тотчас же пересела на другой, в сторону Льежа. Подумала о Томасе, о том, какое лицо у него будет, когда он вернется в Париж. Вообразила его потрясение. Пожелала, чтобы ему было как можно больнее. Представила себе на минуту, как он идет по набережной Темзы, в Лондоне. И с удовольствием – несколько раз, во всех подробностях – мысленно нарисовала эту картину: что он испытает завтра, когда будет безрезультатно совать в замок ключ, который к нему уже не подходит. Когда ему придется осознать непреложный факт, а именно: что вся его совместная жизнь с Анной Хидден, за исключением нескольких бумажек, которые он час спустя найдет в посылке у себя в офисе, исчезла, сгинула, улетучилась в пространство, растворилась в пустоте, куда более пустой, куда более недостижимой, куда более абстрактной, чем небо, эта звездная бездна.
Она сошла в Тинене, с одной кожаной сумкой в руке. Пересекла пустую площадь. Направилась к большому универсаму на углу. Купила серую холщовую сумку с ремнем через плечо. Купила себе черную юбку, куртку из искусственной кожи, коричневый купальник. Полностью переоделась в примерочной кабине. Взяла такси. Сняла номер в отеле. Легла и уснула. На следующее утро собрала в старую сумку свою прежнюю одежду, сложила новые вещи в холщовую серую, вышла и бросила кожаную сумку в большой мусорный контейнер. Села в автобус на Маастрихт. Пересекла границу в Ланакене. Поела в Дюрене. Наступила Масленица.
Она ехала вдоль Рейна в автобусе, набитом английскими туристами. Наступил Великий пост.
* * *
Она дождалась, когда все пассажиры покинут автобус. И только тогда неторопливо вышла сама. В магазине спортивных товаров Фрайбурга купила лыжные брюки, белую куртку-«канадку», шапочку, перчатки на меху. И еще красный рюкзак, куда сложила все это имущество. За покупки она платила наличными. И с удовольствием отметила, что зона хождения евро имеет чудесные преимущества.
Затем отправилась в бассейн и долго плавала. Переодеваясь в кабинке, сунула в серую холщовую сумку то, в чем пришла.
И швырнула все это в контейнер, стоявший во дворе на задах бассейна.
Затем, даже не высушив волосы, пошла в парикмахерскую. Велела остричь ее как можно короче и покрасить в золотистый цвет с мелированными, более светлыми прядками.
Глядя на себя в зеркало парикмахерской, она подумала: я выбросила за борт все прежнее, – как бы мне не потерять самое себя.
И действительно: в зеркале отражалось потерянное лицо. Старое лицо. Она безрассудно наказала себя за ошибку, совершенную другим. У нее больше ничего не было. И никто больше не мог приблизиться к ней, сблизиться с ней.
Изучая в зеркале немецкого парикмахера, ярко освещенном лампочками, свое новое отражение, она сказала себе, что никто в мире уже не сможет узнать ее, если даже она сама не знает, во что превратилась.
И снова она села в автобус. Пересекла швейцарскую границу над Тутлингеном. Увидев первое озеро, чуть с ума не сошла от счастья.
* * *
Оказавшись в Бьенне, отважилась позвонить из отеля матери.
– Томас тут прямо телефон оборвал!
– А ты просто не снимай трубку, мама.
– Я буду делать то, что сочту нужным, дочь моя. Где ты сейчас?
– В Лондоне. Я скоро с ним встречусь. Не беспокойся, мама. Это просто наши дурацкие ссоры. Пусть они тебя не волнуют, мамочка.
– Нет, доченька, я все-таки волнуюсь. Волнуюсь, и все тут!
Глава XIII
В Энгадине девственная природа все-таки упрямо сохраняет свои позиции. Леса выглядят так же, как до появления человека. И озера такие же. Воздух отличается той чистотой или, вернее, прозрачностью, которой больше не сыщешь нигде в мире. В первые дни она гуляла без передышки, с утра до вечера. Погода была по-прежнему теплой. Она бродила по лесам, бездумно, беззаботно. В полдень вытаскивала парусиновый шезлонг на балкон своего номера, под солнышко. И следила, как рыбаки спускают на воду лодку, – верно, мечтают о богатом улове, плавая по озеру.
Следила, как солнце рождает гигантские тени.
По вечерам ее соседи по гостинице – совсем как в старину – не разговаривали, а шептались. И беззвучно скользили по навощенному паркету. Скатерти в столовой были туго накрахмалены. И никто не повышал голос за едой. По прошествии двух дней она решила пройти курс лечения в горячих источниках. И всю следующую неделю была только телом. Растворилась в своем теле. Подвергла свое тело испытаниям до самых кончиков – а это всего лишь двадцать пальцев, нос и та заветная часть полового органа, которая просыпается, когда человек спит.
* * *
Большие темные глаза, длинные ресницы, гладкий, без единой морщинки, лоб, крупные, красивого рисунка губы, короткие пепельно-золотистые волосы, белая лыжная куртка.
Он любуется этой женщиной среди снегов.
Они ужинают вместе.
* * *
Она услышала заунывное кошачье мяуканье, напоминавшее детский плач. Открыла глаза. Включила лампочку у изголовья и посмотрела на часы. Было три часа ночи.
Вдали от них, на террасе, два кота истошно мяукали, завывали, кричали, занимались любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44