С ее террасы открывалась бескрайняя водная гладь.
На первом плане, слева, Капри, холм Сорренто. А дальше море до самого горизонта. Начав смотреть, она уже не могла оторвать взгляд. Это был не пейзаж, а нечто одушевленное. Не человек и, конечно, не бог, но живое существо.
Загадочное око.
Некто.
Определенный и, вместе с тем, неопределимый лик.
Она стала наводить справки о владельцах или хотя бы об истории этого длинного, узкого необитаемого дома, вознесенного над морем с юго-восточной стороны вулкана.
В агентствах недвижимости о нем ничего не слышали.
Она разузнала имя хозяйки у священника маленькой церквушки на горе. Это была крестьянка, жившая на ферме в дальнем конце острова, возле Сан-Анджело; место называлось Кава-Скура. Она поехала туда на автобусе.
– Ничего я не знаю. Мой дед помер еще в тысяча восемьсот семидесятом.
– О боже! – воскликнула Анна.
– Синьора, с чего бы это вам горевать о смерти моего деда в тысяча восемьсот семидесятом году?
– Синьорина, – поправила Анна.
– Вы из Франции, синьорина?
– Да.
– Сразу видать. Поймите, синьорина, мой дед – это мой дед. Не ваш.
– Да.
– Так что нечего вам его оплакивать.
– Да.
– И потом, тысяча восемьсот семидесятый год в Италии и тысяча восемьсот семидесятый во Франции – совсем разные вещи.
– Да.
И обе замолчали.
Потом Анна Хидден сказала:
– Но тысяча девятьсот двадцатый в Италии – совсем не то, что тысяча девятьсот двадцатый во Франции.
– Синьорина, Искья – это никакая не Италия. И еще скажу вам: в том саду никому не удалось вырастить ни былинки. Мой дед сложил этот домик для своей сестры Амалии, моей двоюродной бабки. Но моя двоюродная бабка Амалия померла. И мой дед помер. И отец мой тоже помер. Он был последним, кто там жил. Провел в этом доме все годы, что вдовел, а потом там же и отдал Богу душу.
– Простите меня…
– И опять скажу, синьорина: незачем вам просить прощения за смерть моей родни. А теперь, будьте добры, оставьте меня, я должна работать.
Крестьянка явно не желала впускать ее к себе в дом.
Глава IV
Однажды, когда Анна пришла опять, старая крестьянка разгневалась не на шутку: с какой стати эта молодая туристка, явившаяся из Искья-Порто, надоедает ей, мешает работать?! И она грозно велела этой женщине оставить ее в покое. А чтобы та лучше поняла, перешла на крик. Но Анна тоже повысила голос, тоже вышла из себя и, схватив за руки крестьянку из Сан-Анджело, ни с того ни с сего воскликнула:
– Вы похожи на мою мать! Кричите на меня точно как мама!
Услышав это, старуха залилась слезами.
И обе женщины долго плакали, держась за руки.
Потом они вошли в дом и выпили по стаканчику крепленого вина, макая в него сахарное печенье и рассказывая друг дружке свою жизнь, с ее бедами, с ее мужчинами – себялюбивыми, развратными, деспотичными, робкими, жалкими. И делясь счастливыми воспоминаниями, которые старели вместе с их телами.
* * *
Два дня спустя Анна Хидден заехала за ней на такси. Машина доставила их к подножию горы. Оттуда они пешком пробрались к дому, скрытому зеленой кроной зонтичной сосны. Дорожка вела их вверх по крутому склону. Она была неопасна, но то и дело петляла в зарослях. Старуха с трудом, тяжко отдуваясь, карабкалась по этой тропе. Она цеплялась за старую засаленную веревку, которую Анна до сих пор не видела, прикрепленную прямо к каменной стене вулкана, среди колючих кустов и диких роз.
Ткнув пальцем в развалины старой стены, мелькавшие в просветах зелени, крестьянка сказала:
– В старину здесь была сторожевая башня – против сарацинов и против французов.
– Ясно.
– Потом в ней устроили стойло для ослов. Вы слыхали про генерала Мюрата?
– Да.
– Знаете, что он нас завоевал?
– Да.
– И вам это безразлично?
– Да.
– Почему вы мне так отвечаете?
– Потому что я не генерал и не собираюсь заканчивать свои дни в маршальском звании.
Старуха обернулась, со смехом потрепала ее по щеке и продолжила подъем.
Нужно было увидеть воочию этот дом, такой длинный и приземистый, так прочно врезанный в камень, чтобы почувствовать исходящую от него загадочную силу. Даже старая крестьянка из Кава-Скуры невольно умолкла, почтительно созерцая давно не виденный фасад. Заросли, изгородь – все было темно-зеленого, почти черного цвета, такого же черного, как скала. Терраса дома тоже была очень длинная, такая же длинная, как вулканический склон.
Отсюда можно было видеть либо деревья на холме, закрывавшие дом, либо море.
Со всех сторон – море.
Анне все больше и больше нравилось это место, этот свободный обзор морской глади. Она не произнесла ни слова. Предоставила говорить старой женщине (чью руку снова держала в своей), но и та упорно молчала.
Дом стоял в странном, еле различимом ореоле то ли мерцающего дождя, то ли светлой дымки, – словно здешний воздух сгустился и окутал террасу волшебным маревом.
– Почему вы здесь не живете?
– Ноги – для тела, воспоминания – для сердца.
Вот такую загадку предложила ей ее новая подруга, крестьянка из Кава-Скуры. Потом она добавила:
– Вы и знать не знаете, какой здесь свет в летнее время – ослепнуть можно. А уж жара!.. Даже описать трудно. Вас как зовут, синьорина?
– Анна.
– А меня – Амалия.
– Как и вашу бабушку.
– Как мою двоюродную бабушку, а не родную. Тетушка Амалия приходилась сестрой моему деду. Дед ее очень любил. Зовите меня Амалией. А я буду звать вас Анной.
– Амалия… – повторила Анна.
– Ну так вот, Анна, я даже описать вам не могу, что такое здешняя жара! Настоящее адское пекло!
Ни один из ключей, лежавших у нее в сумке, не подошел к дверному замку.
Фермерша присела на кучу хвороста и кольев, сваленных возле двери, ужасно расстроенная тем, что поднялась сюда впустую.
Терраса перед ней была завалена по всей длине стульями, столами, старыми ящиками из высохшего лимонного дерева, пустыми кувшинами.
Скала у нее за спиной была черной, сюда некогда стекала лава из вулкана. Внешние стены дома были сложены из желтого туфа. Запыленные окна, идущие по фасаду, смотрели на голубой простор морской бухты.
Сквозь грязные стекла можно было разглядеть два больших камина из светлого камня.
Безмолвие царило на террасе, окутывало разбросанные там и сям кованые, заржавевшие столы и стулья.
Анна присела рядом с Амалией, спиной к двери.
Они посидели, отдыхая.
* * *
Амалия сказала:
– Надо будет спросить у моего брата Филоссено, куда подевался ключ от двери.
– Только поберегите ноги! – воскликнула Анна Хидден.
– Ничего, Филоссено – он знает.
Анна поддерживала Амалию, которой трудно было спускаться по отвесной тропинке с кручи, куда она забралась с таким трудом.
– Думаю, вы понравились бы моему отцу, – вдруг сказала Амалия, крепко держась за ее руку.
Анна прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44