И добавил: «Но, может быть, нас меняют кривые пути, которыми мы идем к нашей цели, а мы наивно полагаем, что именно такая судьба была нам уготована, что мы и должны были стать тем, чем в конце концов стали, а прошлое было лишь прелюдией к этому. И чем дальше наше прошлое, тем лучше мы его понимаем, а полное понимание придет лишь в самом конце». Но верно и то, что по мере того, как идет время и мы стареем, мы скрываем все меньше и начинаем рассказывать о том, о чем раньше молчали. Это потому, что мы слишком устаем, потому, что слабеет наша память, ведь для того чтобы хранить тайны, память нужна отменная: приходится запоминать, кто что знает и кто чего не знает, что и от кого нужно скрывать, кто осведомлен о каждом нашем шаге, о каждой ошибке, о каждом просчете, а кто – нет. Иногда мы читаем, что кто-то признался в преступлении, совершенном сорок лет назад: те, чья репутация всегда слыла безупречной, вдруг отдают себя в руки правосудия или открывают свою страшную тайну, разрушая этим свою жизнь. Наивные люди, правдолюбцы и моралисты полагают, что на это толкает раскаяние, или желание искупить вину, или муки совести, а на самом деле причиной тому только усталость и стремление обрести цельность, нежелание лгать и дальше, нежелание молчать и помнить не только то, что действительно сделано, но и то, что придумано, – не только ту жизнь, которую они прожили на самом деле, но и жизнь, которую они выдумали, чтобы забыть то, что произошло в действительности. Иногда мы просто устаем прятаться, и эта усталость заставляет нас раскрыть тайну – тот, кто прятался, выходит на свет, преследователь становится преследуемым, и все это только для того, чтобы кончилась поскорее игра, чтобы рассеялись наконец-то чары.
Вот и я сначала следил за Луисой, а потом позволил ей увидеть меня. Я начал следить за ней после того, как мы ушли из ресторана, вернее, после того, как мы вместе проводили Тельеса до дома. Мы шли пешком – его дом был совсем рядом: Тсльес в середине, мы с Луисой по бокам. Он чуть покачивался, как бакен, на своих маленьких ступнях отставного танцора, но, к счастью, пошатывался гораздо меньше, чем в день похорон – тогда он терял равновесие не только потому, что бьи стар и грузен. Возле его дома все попрощались. Мы смотрели, как Тельес открывает дверцу старинного лифта, усаживается на скамеечку, чтобы немного отдохнуть за время недолгого вертикального путешествия, и медленно поднимается наверх в своем деревянном ящике, как возносящееся божество. Потом Луиса сказала мне: «Ну, до свидания», и я ответил: «До встречи» или что-то в этом роде – мы знали, что нам еще предстояло встретиться: до конца той недели я каждый день должен был приходить в этот дом, чтобы работать вместе с Тельесом.
Луиса повернулась и зашагала по улице, а я направился в противоположную сторону, но, сделав несколько шагов, остановился, повернулся и, увидев, как она удаляется, – ее ноги были так похожи на ноги Марты (или походка у нее такая же, как у сестры?) – решил последить за ней некоторое время, пока мне не надоест или пока я не устану. Она прошла пару кварталов быстрым шагом, как человек, который хорошо знает, куда идет, и, только свернув на улицу Веласкес, сбавила шаг и начала задерживаться у витрин (всею на несколько секунд, словно прикидывала, стоит ли потом, когда будет больше времени, прийти сюда еще раз). Затем остановки стали более длительными, а потом она вошла в один из магазинов. Тогда я вспомнил, что ей было поручено купить от имени Тельеса подарок ко дню рождения Марии Фернандес Вера. Я, соблюдая крайнюю осторожность, тоже остановился у витрины этого магазина и даже рискнул заглянуть внутрь через стекло. Луиса стояла ко мне спиной и разговаривала с продавщицей. Потом вместе с продавщицей она направилась к кронштейну с юбками и долго перебирала и разглядывала их. Продавщица – одна из тех молодых особ, что не дают покупателю выбирать самому, – предлагала ей то одно, то другое, но Луиса только отрицательно мотала головой. Наконец она выбрала юбку и скрылась с ней в примерочной. Она или легкомысленна, или очень доверчива: оставила сумку в зале, на стеклянном прилавке, больше походившем на стол. Через пару минут она вышла из примерочной, заправляя блузку под юбку. Юбка ей не шла: она была слишком длинная и какого-то невыразительного цвета. В той юбке, в которой она пришла, ей было гораздо лучше. Луиса повертелась перед зеркалом (на юбке болталась этикетка), посмотрела на себя сбоку и сзади. Было видно, что она недовольна, и я покинул свой наблюдательный пост и отошел к киоску напротив, Когда Луиса выходила, я покупал иностранную газету, которая была мне совершенно не нужна. Выйдя из магазина, она посмотрела на часы – наверное, у нее в запасе еще оставалось время, Я подумал, что юбка – не совсем подходит для подарка от имени Тельеса: его сноха сразу поняла бы, что этот подарок купил не он. Хотя это не так и важно. Луиса пошла дальше по Веласкес и, дойдя до перекрестка с улицей Листа, или улицей Ортега-и-Гассет (ее переименовали уже давно, но люди никак не могут привыкнуть к новому названию. Не повезло философу!), вошла в «Vips». Я решил последовать за ней – магазин достаточно большой, в нем много разных отделов, и я смогу наблюдать за Луисой, не опасаясь, что она меня заметит. Она прошлась по книжному отделу: брала книги, пробегала глазами аннотацию на обложке и снова ставила на полку. Она не пролистывала их (в этих магазинах продают только новинки, и многие книги запечатаны в прозрачную пленку). Одна книга ее все же заинтересовала, я не мог разглядеть, какая именно. Она взяла ее и отправилась в отдел дисков. Я держался на расстоянии, делая вид, что разглядываю видеокассеты, и оборачиваясь время от времени, чтобы не упустить ее из виду. Когда она вдруг посмотрела в мою сторону, я, чтобы не вызвать подозрений, схватил первую попавшуюся кассету, словно хотел ее купить, – глупо: пока она меня не заметила (да даже если бы и заметила), я мог делать что угодно. Луиса не спешила. Может быть, она решила выбрать подарок именно здесь. Но через несколько минут она (с книгой, но без дисков) направилась в продуктовый отдел, а я с моей кассетой переместился в отдел, где продают журналы, и, делая вид, что рассматриваю обложки, наблюдал краешком глаза за Луисой, стараясь не нарушать главного правила слежки – держаться позади. Она открыла прозрачную стеклянную дверцу холодильника (на несколько секунд – именно столько ей понадобилось, чтобы сделать выбор, – ее обволокло облачко холодного пара, и она даже раскраснелась), взяла две большие упаковки мороженого «Haagen Dazs», и я подумал, что теперь ей придется поспешить домой – к себе или к Деану, – потому что, если она задержится еще где-нибудь, мороженое – то же самое, которым угощала меня Марта, когда мы ужинали у нее дома (возможно, оно нравилось Эухенио, и поэтому сестры покупали именно его), за неимением другого десерта (ведь она не знала, что у нее вечером будет гость), – растает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96