Я решил снова выйти на улицу и немного пройтись, чтобы развеяться, чтобы устать, чтобы, по крайней мере, не находиться в спальне, пока те двое (или четверо) находятся в своей. Улицы никогда не пустуют, но в ту дождливую ночь прохожих почти не было – несколько типов, которые, похоже, только недавно вышли из тюрьмы, поливальщики улиц, которые очень громко разговаривали, словно вокруг никто не спал, и зря переводили воду – на улице и так было сыро, к тому же в любой момент могла опять разразиться гроза, – какая-то бездомная старушка в лохмотьях, группка шумных мужчин и женщин (наверное, отмечали что-нибудь вместе – мальчишник, выигрыш в лотерею или юбилей). Я шел и шел, я шел на запад, хотя не люблю этот район. Я оказался на улице Де-ла-Принцесса, потом на Кинтана, и там я услышал шаги за спиной. Человек шел за мной три квартала, достаточно долго, чтобы я начал волноваться. Кто бы он ни был, он видел сейчас мой затылок. Может быть, он шел за мной, потому что хотел напасть на меня в темноте – это была ночь сомнений и страха, – но бояться нечего, пока я слышу его шаги и сам не ускоряю шаг. Я не хотел бежать и потому, когда начался четвертый квартал, я дал этим шагам возможность обогнать меня (может быть, у этого человека не было дурных намерений и он просто не мог идти быстрее?): я остановился у витрины книжного магазина, достал очки, надел их (так я мог краешком глаза следить за своим преследователем, ждать его приближения и быть наготове). Роковые шаги звучали все ближе (мой час еще не настал), но человек не остановился. Он прошел мимо, и теперь я уже открыто – сейчас я видел его затылок – мог рассматривать его удаляющуюся фигуру. Это был мужчина средних лет, судя по походке и по пальто, – больше я ничего в темноте разглядеть не смог. Я разгладил полы плаща и снял очки. Я повернул на юго-запад: Росалес, Байлен – этот район мне нравится гораздо больше. На Росалес находились когда-то казармы Де-ла-Монтанья, где шел жестокий бой на третий день нашей войны – уже столько лет тому назад! Теперь там египетский храм. Где-то недалеко от площади Орьенте я увидел двух лошадей, которые шли мне навстречу, прижимаясь к тротуару, чтобы не мешать движению редких машин. На одной из них сидел всадник в высоких сапогах, Другая шла рядом. Она тоже была под седлом. Иногда она отставала на полкорпуса. Это были андалузские верховые лошади. Они шли медленным аллюром и казались очень спокойными. Восемь подков стучали по мокрому асфальту – забытый горожанами звук, диковинный в наше самоуверенное время, когда люди отказались от многих вещей, сопровождавших их на протяжении всей истории. Еще в моем детстве эти звуки не были такой уж редкостью: лошади тащили повозки старьевщиков и телеги ремесленников, продававших свой товар, были конные полицейские в длинных страшных шинелях и с резиновыми дубинками, иногда можно было увидеть какого-нибудь богача, возвращавшегося верхом из манежа. Животные были в те времена привычным для горожан явлением, я помню даже коров в подзалах домов. С высоты своего детского роста я смотрел на них через находившиеся у самой земли зарешеченные окна коровников (именно так они тогда и назывались). Оттуда шел неистребимый запах – запах коров, лошадей, мулов и ослов, знакомый всем запах навоза. Но увидеть двух огромных лошадей сейчас, в центре Мадрида, на площади Орьенте, прямо напротив королевского дворца, в котором никто не живет? Это показалось чудом даже мне, несмотря на то, что иногда по воскресеньям я хожу на ипподром. Впрочем, одно дело видеть лошадей гуляющими на лужайке ипподрома или бегущими по дорожке (это воспринимаешь, скорее, как спектакль) и совсем другое – встретиться с ними посреди города, на асфальте, прямо возле тротуара, по которому идешь, встретить огромных животных, лоснящихся, невероятных, с очень широкими шеями, мускулистыми крупами и ногами. Эти животные помнят все, чему их когда-то научили, они могут найти дорогу, если их хозяева собьются с пути, они удивительно точно чувствуют даже на расстоянии, где друг, а где враг, чувствуют опасность, даже когда она еще далеко, даже когда мы о ней и не подозреваем. Был слишком поздний час для того, чтобы эти лошади гуляли по улице неподалеку от площади Орьенте: когда-то давно мне случалось видеть лошадей в этом районе и днем, и вечером, но на рассвете – никогда. А может быть, я просто никогда не бывал в этот час на улице Байлен. Наверное, это были лошади из королевского дворца и принадлежали королю (хотя сам король здесь и не живет) или из Паласио-де-Лирия, который отсюда совсем недалеко, – аристократические лошади, одним словом. Я смотрел на них с восхищением – такие они были огромные, казались пришедшими из такой древности – жеребец под всадником и кобыла без всадника в ночи. Вдали послышался раскат грома и кобыла забеспокоилась (жеребец остался спокоен), на миг встала на дыбы – теперь это было чудовище, передние ноги которого были высоко над моей головой. Казалось, оно вот-вот обрушится на меня, ударит великолепными копытами и придавит своим огромным весом – ужасная смерть, смешная смерть. Но все обошлось: всадник тут же успокоил лошадь – всего одним словом и одним движением. Кобыла ночью – это то, что многие (даже сами англичане) называют кошмаром – по крайней мере, именно это означает английское слово nightmare, которое переводится как «дурной сон», хотя буквальный перерод – «кобыла ночью» или «ночная кобыла». Впрочем, можно толковать и по-другому (это я тоже изучал когда-то в молодости): существительное mare переводится по-разному в зависимости от того, стоит ли рядом с ним слово «ночь». «Mare» в значении «кобыла» происходит от англосаксонского mere, имевшего то же значение, a «mare» в значении «дурной сон» восходит, если я не ошибаюсь, к слову тага – злой дух, демон. Этот дух садился или ложился на спящего, давил ему на грудь, и человек видел страшные сны. Иногда дух даже совокуплялся со своей жертвой: если спящий человек был мужчина, то дух был женского рода и находился снизу, а если жертвой оказывалась женщина, то дух был мужского рода и находился сверху («Тебе на сердце камнем завтра лягу…»). Возможно, banshee, которая своими стонами, воплями и жалобным пением предрекала гибель Ирландии, была тоже из этих духов. Я встретил по пути бездомную старуху в лохмотьях – может быть, это была banshee, которая не знала, к какому дому ей предстоит направиться выть и плакать в эту ночь, может быть, ей предстоит направиться именно к тому дому, который когда-то был моим? Я сейчас жил не там, и потому мне опасность не угрожала, но там была Селия – этот дом по-прежнему был ее домом, и сейчас она была там не одна, как она мне сказала. Все эти мысли пронеслись в моей голове, пока я смотрел вслед лошадям, оставлявшим за собой (надолго ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96