Я уже собираюсь переходить! – похвастался Ерка.
Шеф отгородил себе отдельную конторку, сменил пивную на второразрядный кабачок и старался дать понять рассыльным, что он как начальство неизмеримо выше их.
Рассыльные сменялись часто, и скоро Оке оказался своего рода ветераном.
– Что же надо делать, чтобы быть в хороших отношениях с Оскарссоном? – спросил он едко.
Глаза Ерки забегали по сторонам. Его спас голос шефа, крикнувшего в окошко:
– Доставка от Фридхемсплана до Восточного вокзала! Чья очередь?
Оке подошел и получил путевку:
– Прицеп брать?
– Нет, там всего лишь две сумки, их надо сдать в камеру хранения.
Оке предпочитал длинные поездки не только потому, что они были выгоднее.
Научившись теперь бесстрашно передвигаться по запруженным машинами магистралям на своем грузовом велосипеде, он лучше всего чувствовал себя на улице – пусть даже дует ветер, идет дождь и ты везешь тяжелый, громоздкий груз.
Оскарссон протянул Оке письмо, адресованное в велосипедную мастерскую в Клара:
– Передай вот это на обратном пути и спроси господина Левина. Он даст тебе пятьсот крон для меня.
Оке ехал туда впервые и ожидал увидеть небольшую мастерскую с вывеской «Ремонт велосипедов». Вместо этого он очутился в длинном переходе, ведшем в помещение, которое раньше служило не то гаражом, не то мебельным складом.
Там было множество разобранных велосипедов, но рабочих – неожиданно мало. Оке сразу узнал несколько ремонтников: они работали раньше рассыльными у Оскарссон а.
Сам господин Левин стоял у сварочного аппарата, одетый в грязный комбинезон.
– От Оскарссона? Ему, конечно, деньги понадобились, – сказал он, принимая письмо.
Затем с явной неохотой вытащил потрепанный и засаленный бумажник, набитый ассигнациями:
– Триста крон. Больше ни гроша!
– Тогда я ничего не возьму, – ответил Оке.
– Ннууу… тогда четыреста?
Оке с недоумением слушал, как торгуется Левин.
– Оскарссон сказал, что я должен получить для него пятьсот. Если он ошибся, то позвоните и переговорите с ним сами.
Один из ремонтников, постарше, занятый сменой щитков на новехонькой дорожной машине, вступил в разговор:
– Последние его сведения оказались очень полезными, так что я думаю – не стоит с ним препираться; лучше дать, сколько просит.
Оскарссон расхохотался, услышав от Оке, как торговался Левин:
– Это ты здорово провернул! Я тебя не забуду. Мне нужен надежный человек, на которого можно положиться в денежных вопросах. У меня тут кое-какие дела намечаются! – заявил он важно.
Оке еще хорошо помнил корзину с пустыми пивными бутылками и грязный шаткий письменный стол, поэтому на него не так-то легко было произвести впечатление.
– Записать эту ездку в путевку?
Оскарссон слегка помрачнел:
– Это еще что за фокусы? Другие ведь не требуют оплаты за услуги, которые они делают мне попутно.
– Мы имеем право получать за все ездки, – настаивал Оке.
– Может быть, ты мне покажешь, где это записано?
Оке не позволил себе вспылить, но брякнул необдуманно:
– Нет… пока что!
Оскарссон выглянул в ожидальную, затем снова захлопнул окошечко:
– Вот как! А я уж подумал было, что у тебя профсоюз почти готов и ты не сегодня-завтра пригрозишь мне забастовкой!
Оке смолчал, но покраснел до корней волос. Кто же это донес?
– А ты подумал как следует о последствиях? Ты же знаешь, сколько мы берем почасно с заказчиков и сколько я получаю за дежурство у телефона и за то, что предоставляю вам помещение и велосипеды.
– Помещение – нам?
– Вот именно! Если прибыль не покроет всех моих усилий по организации этого бюро, я брошу все дело, и вы с вашим профсоюзом окажетесь на улице.
– Уж не хочет ли Оскарссон поменяться с кем-нибудь из нас? – отпарировал Оке.
– Нет, пока что воздержусь. Но что случится, если все бюро повысят процент рассыльным? Чем это кончится? Тем, что цены на доставку повысятся и люди станут обращаться в другие организации.
Оке красноречиво глянул на пачку денег.
– Эти деньги не имеют отношения к делу, – заявил Оскарссон, пряча их в карман.
– Ну, так как же? Мне оплатят ездку? – повторил Оке.
– До чего же ты упрям из-за каких-то грошей! Брось ты вязаться с этим. Лучше я поднесу тебе кружечку после работы.
К Оскарссону вернулось хорошее расположение духа.
– Спасибо, но сегодня вечером я занят. Лучше поднесите Ерке. Небось он заслужил, – ответил Оке и понял по тому, как передернулось красное лицо Оскарссона, что попал в точку.
* * *
Повесив велосипед на место, Оке направился прямо в клуб. Анархист сидел, как обычно, за своим столиком у окна, рядом с ним пристроился Рашпиль. Эта двойка стала уже чем-то вроде инвентаря, вроде неизменных цветочных горшков на столах.
Однако Рашпиль чувствовал себя в кафе уже не так хорошо, как раньше. Половина прежних завсегдатаев перекочевала в окопы Гвадалахары или могилы харамской долины. А вторая половина не упускала случая напомнить об этом Рашпилю, когда он пытался завести свою старую песню о недостаточной активности шведских рабочих и их неспособности к жертвам.
В ожидании Геге Оке устроился на «полатях». Геге появился с газетами под мышкой – совсем как в их первую встречу. Лицо его сияло от радостного возбуждения, и он шагал тверже, чем когда-либо.
– Что с тобой случилось? – спросил Оке.
Геге взял его за руку и произнес почти торжественно:
– Я получил работу! Настоящую работу – на стройке.
«Верните нам достоинство людей» – эти слова еще давным-давно написал в своей рабочей песне Хенрик Менандер. В душе Геге коренилось добытое горьким опытом сознание того, что человеческое достоинство и труд неразрывны. Труд составляет основу существования – твердую почву под ногами.
– И еще одно дело, – продолжал он. – Есть вести от Акселя!
Оке буквально вырвал у него из рук письмо, написанное почерком, так хорошо знакомым по многочисленным протоколам ячейки. Оно было послано месяц назад; очевидно, задержала военная цензура.
«Дорогие товарищи! Мне досталось довольно основательно, но теперь уже большинство осколков вытащили. Самый ехидный проник в левое легкое. Меня угостили в битве на Хараме, о которой вы, наверно, уже знаете из газет.
В начале февраля франкисты развернули большое наступление, решили перерезать шоссе между Мадридом и Валенсией и отрезать Мадрид от побережья. Целый ряд атак предприняли они у Аргандского моста, бросали в бой марокканскую кавалерию, немецкие моторизованные части и итальянскую пехоту. Хуже всего досталось нам от их самолетов, которые действовали почти без помех.
В нашей группе были французы, испанцы, один поляк и двое датчан. Прямо из учебного лагеря бригады мы попали в огненный, грохочущий дьявольский концерт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Шеф отгородил себе отдельную конторку, сменил пивную на второразрядный кабачок и старался дать понять рассыльным, что он как начальство неизмеримо выше их.
Рассыльные сменялись часто, и скоро Оке оказался своего рода ветераном.
– Что же надо делать, чтобы быть в хороших отношениях с Оскарссоном? – спросил он едко.
Глаза Ерки забегали по сторонам. Его спас голос шефа, крикнувшего в окошко:
– Доставка от Фридхемсплана до Восточного вокзала! Чья очередь?
Оке подошел и получил путевку:
– Прицеп брать?
– Нет, там всего лишь две сумки, их надо сдать в камеру хранения.
Оке предпочитал длинные поездки не только потому, что они были выгоднее.
Научившись теперь бесстрашно передвигаться по запруженным машинами магистралям на своем грузовом велосипеде, он лучше всего чувствовал себя на улице – пусть даже дует ветер, идет дождь и ты везешь тяжелый, громоздкий груз.
Оскарссон протянул Оке письмо, адресованное в велосипедную мастерскую в Клара:
– Передай вот это на обратном пути и спроси господина Левина. Он даст тебе пятьсот крон для меня.
Оке ехал туда впервые и ожидал увидеть небольшую мастерскую с вывеской «Ремонт велосипедов». Вместо этого он очутился в длинном переходе, ведшем в помещение, которое раньше служило не то гаражом, не то мебельным складом.
Там было множество разобранных велосипедов, но рабочих – неожиданно мало. Оке сразу узнал несколько ремонтников: они работали раньше рассыльными у Оскарссон а.
Сам господин Левин стоял у сварочного аппарата, одетый в грязный комбинезон.
– От Оскарссона? Ему, конечно, деньги понадобились, – сказал он, принимая письмо.
Затем с явной неохотой вытащил потрепанный и засаленный бумажник, набитый ассигнациями:
– Триста крон. Больше ни гроша!
– Тогда я ничего не возьму, – ответил Оке.
– Ннууу… тогда четыреста?
Оке с недоумением слушал, как торгуется Левин.
– Оскарссон сказал, что я должен получить для него пятьсот. Если он ошибся, то позвоните и переговорите с ним сами.
Один из ремонтников, постарше, занятый сменой щитков на новехонькой дорожной машине, вступил в разговор:
– Последние его сведения оказались очень полезными, так что я думаю – не стоит с ним препираться; лучше дать, сколько просит.
Оскарссон расхохотался, услышав от Оке, как торговался Левин:
– Это ты здорово провернул! Я тебя не забуду. Мне нужен надежный человек, на которого можно положиться в денежных вопросах. У меня тут кое-какие дела намечаются! – заявил он важно.
Оке еще хорошо помнил корзину с пустыми пивными бутылками и грязный шаткий письменный стол, поэтому на него не так-то легко было произвести впечатление.
– Записать эту ездку в путевку?
Оскарссон слегка помрачнел:
– Это еще что за фокусы? Другие ведь не требуют оплаты за услуги, которые они делают мне попутно.
– Мы имеем право получать за все ездки, – настаивал Оке.
– Может быть, ты мне покажешь, где это записано?
Оке не позволил себе вспылить, но брякнул необдуманно:
– Нет… пока что!
Оскарссон выглянул в ожидальную, затем снова захлопнул окошечко:
– Вот как! А я уж подумал было, что у тебя профсоюз почти готов и ты не сегодня-завтра пригрозишь мне забастовкой!
Оке смолчал, но покраснел до корней волос. Кто же это донес?
– А ты подумал как следует о последствиях? Ты же знаешь, сколько мы берем почасно с заказчиков и сколько я получаю за дежурство у телефона и за то, что предоставляю вам помещение и велосипеды.
– Помещение – нам?
– Вот именно! Если прибыль не покроет всех моих усилий по организации этого бюро, я брошу все дело, и вы с вашим профсоюзом окажетесь на улице.
– Уж не хочет ли Оскарссон поменяться с кем-нибудь из нас? – отпарировал Оке.
– Нет, пока что воздержусь. Но что случится, если все бюро повысят процент рассыльным? Чем это кончится? Тем, что цены на доставку повысятся и люди станут обращаться в другие организации.
Оке красноречиво глянул на пачку денег.
– Эти деньги не имеют отношения к делу, – заявил Оскарссон, пряча их в карман.
– Ну, так как же? Мне оплатят ездку? – повторил Оке.
– До чего же ты упрям из-за каких-то грошей! Брось ты вязаться с этим. Лучше я поднесу тебе кружечку после работы.
К Оскарссону вернулось хорошее расположение духа.
– Спасибо, но сегодня вечером я занят. Лучше поднесите Ерке. Небось он заслужил, – ответил Оке и понял по тому, как передернулось красное лицо Оскарссона, что попал в точку.
* * *
Повесив велосипед на место, Оке направился прямо в клуб. Анархист сидел, как обычно, за своим столиком у окна, рядом с ним пристроился Рашпиль. Эта двойка стала уже чем-то вроде инвентаря, вроде неизменных цветочных горшков на столах.
Однако Рашпиль чувствовал себя в кафе уже не так хорошо, как раньше. Половина прежних завсегдатаев перекочевала в окопы Гвадалахары или могилы харамской долины. А вторая половина не упускала случая напомнить об этом Рашпилю, когда он пытался завести свою старую песню о недостаточной активности шведских рабочих и их неспособности к жертвам.
В ожидании Геге Оке устроился на «полатях». Геге появился с газетами под мышкой – совсем как в их первую встречу. Лицо его сияло от радостного возбуждения, и он шагал тверже, чем когда-либо.
– Что с тобой случилось? – спросил Оке.
Геге взял его за руку и произнес почти торжественно:
– Я получил работу! Настоящую работу – на стройке.
«Верните нам достоинство людей» – эти слова еще давным-давно написал в своей рабочей песне Хенрик Менандер. В душе Геге коренилось добытое горьким опытом сознание того, что человеческое достоинство и труд неразрывны. Труд составляет основу существования – твердую почву под ногами.
– И еще одно дело, – продолжал он. – Есть вести от Акселя!
Оке буквально вырвал у него из рук письмо, написанное почерком, так хорошо знакомым по многочисленным протоколам ячейки. Оно было послано месяц назад; очевидно, задержала военная цензура.
«Дорогие товарищи! Мне досталось довольно основательно, но теперь уже большинство осколков вытащили. Самый ехидный проник в левое легкое. Меня угостили в битве на Хараме, о которой вы, наверно, уже знаете из газет.
В начале февраля франкисты развернули большое наступление, решили перерезать шоссе между Мадридом и Валенсией и отрезать Мадрид от побережья. Целый ряд атак предприняли они у Аргандского моста, бросали в бой марокканскую кавалерию, немецкие моторизованные части и итальянскую пехоту. Хуже всего досталось нам от их самолетов, которые действовали почти без помех.
В нашей группе были французы, испанцы, один поляк и двое датчан. Прямо из учебного лагеря бригады мы попали в огненный, грохочущий дьявольский концерт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81