– Да, так оно и есть.
– Что!? Так ты Ричард Грин? Сын Эдварда?
– Вы имеете в виду вашего старшего компаньона? Моего отца?
Я схватил его личное дело, чтобы проверить фамилию. Оно подтвердило: Ричард Грин. Выходит, я не подумал, что здесь может быть какая-то связь.
– А ты меня не разыгрываешь?
Он ухмыльнулся.
– О нет, босс. Я бы не решился на такую наглость.
Я был потрясен. Перед моим мысленным взором отчетливо замаячили перспективы моего компаньонства в фирме. Интересно, какой реакции от меня ждали? Особого обращения с Ричардом? Но если так, почему же меня не предупредили заранее? Наверно, подразумевалось, что я должен обращаться с ним, как со всеми другими стажерами. Но с другой стороны, что если сегодня же вечером они будут разбирать за семейным ужином мою маленькую речь?
– Ну ладно… Ничего. Все в порядке… Однако тебе все равно придется выполнить пшенную работу. Мы все это делаем.
Он попытался придать своему лицу выражение крайней озабоченности.
– Если вы уверены, что это благоразумно…
Вот дерьмо! Я колебался с ответом, а он теребил свои манжеты. Ничего не хотелось мне так сильно, как стереть улыбку с его физиономии.
– Да, я уверен. Заняться описью! Сейчас же!
Ричард не выглядел счастливым.
– Я не могу заняться этим прямо сейчас. Папа хочет, чтобы я сбегал к нему поболтать. Надеюсь, ничего серьезного.
Что я мог на это ответить?
– Хорошо. Но я хочу, чтобы ты поскорей вернулся делать опись. Я знаю тут все закутки, так что будь спокоен.
Я знал все, кроме кабинета старшего компаньона. И никогда даже не пытался попасть туда в бытность свою стажером. Кухня оказалась наилучшим местом, где можно было укрыться от посторонних глаз, но пришлось очень долго подлизываться к шеф-повару и его подручным.
Ричард лениво поднялся со стула, и в этот момент ко мне ворвалась Элли, хлопнув дверью. Она показалась мне разгневанной. «Нет, пожалуй, озлобленной», – подумал я. Это было бы более точным определением.
– Я ошиблась в тебе, Фортьюн. Ты все же абсолютный олух!
Ричард ухмыльнулся, и я бросил на него взгляд, красноречиво свидетельствующий о том, что описи будут самой незначительной из ожидавших его проблем в предстоящие шесть месяцев.
– А в чем дело?
– Тебе обязательно было звонить своей чертовой матушке? Ведешь себя, как ребенок.
– Нет, это она позвонила мне утром.
– О'кей. Это большая разница. Но тебе непременно нужно было проболтаться, да? Ты что, страдаешь недержанием речи?
– Да о чем ты?
– О нашем разговоре. Это все, чем мы занимались. Больше ничем. Но даже и этого оказалось слишком много. Мне только что звонила мама – сказала, что собирается пригласить тебя на обед, будь он неладен.
Моя мать действительно разбудила меня телефонным звонком, застав врасплох. Я не собирался ничего рассказывать, зная, что дикарские там-тамы загремят раньше, чем я положу трубку. Но я должен был сказать нечто большее, чем «было много работы» или «напился с друзьями», что смахивало бы на подведение еженедельных итогов.
– Ну, и что?
Словно я не понимал, насколько осложнил только что обе наши жизни.
– Слушай, Чарлз, я не знаю, в какую игру ты играешь. Но делай это не со мной и не здесь. И не сейчас. Мы больше не дети. У меня есть более важные дела. Если ты хочешь оставаться абсолютным тупицей, а у тебя это получается, ну и ладно. На здоровье! Но проделывай это вдали от меня! – И с этими словами она выскочила в коридор, снова громко хлопнув дверью.
Ричард смотрел на меня и улыбался, возможно репетируя про себя эту историю, чтобы рассказать ее дома за ужином.
– Я, пожалуй, схожу проведаю папу.
Но у меня пропало настроение потакать подобным вещам.
– Нет, ты останешься и начнешь заниматься описью!
– Я думаю, мне лучше бы…
– …сесть и начать? Да. Это блестящая идея. Прямо сейчас.
Впервые во взгляде Ричарда, устремленном на меня, появилось сомнение. Я выдерживал его взгляд, пока он не снял сваю куртку и не отправился к коробкам с бумагами.
– Я, пожалуй, позвоню и скажу ему, как обстоят дела.
Я рухнул на свой стул. Было ощущение, будто все изменилось. К худшему.
ГЛАВА 7
Я попытался первый и последний раз проявить деликатность, когда Ричард собрался уходить в полшестого. В конце концов это был его первый рабочий день, но не знаю, понимал ли он ситуацию. Никогда мои брови не поднимались так высоко, как в тот момент, когда я долгим тяжелым взглядом смотрел на часы. Да, я не ошибся: они показывали половину шестого. Если бы было полшестого утра, я сказал бы: «Хорошо. Выполнена еще одна ежедневная работа. Теперь можно и домой – полагается вполне заслуженный двухчасовой сон». Но в полшестого вечера!.. Никак он и в самом деле вообразил, что ему будут платить тридцать три тысячи фунтов в год за восьмичасовую работу?
Но он, небрежно махнув рукой, уже слинял, не подозревая даже, что завтра ему уйти будет несколько сложнее. Однако и самые надежные стажеры начинали меняться к худшему, если мы предъявляли к ним чрезмерные требования. Компаньон, с которым я в «Баббингтоне» разделял кабинет первые шесть месяцев, считал, что я не должен уходить из офиса раньше, чем он, так как это было лучшим способом оценить, что из меня выйдет. И пока я часами за своим столом размышлял, что же, черт возьми, заставило меня выбрать этот путь, он проворачивал свои финансовые делишки. А поскольку его секретарша выполняла куда более важные обязанности, он постоянно использовал меня в своих личных целях, посылая либо в химчистку за бельем, либо покупать подарки для его жены, либо организовывать коллективные обеды (я был единственным, кто умудрялся делать покупки в ближайшем ресторане, где давали пиццу на вынос), а то и поручал оттачивать его карандаши. У него была мания иметь карандаши одинаковой длины.
По мере того, как часы отсчитывали вечер за вечером, он потчевал меня историями своего карьерного роста: речь шла о крупных контрактах, которые он заключал, о делах, которыми он занимался непрерывно сорок восемь часов, чтобы довести до завершения, о конкурентах, которым он свернул шеи, о днях рождения детей, которые он не праздновал, и о том, что он не способен взять отпуск более, чем на неделю. Даже куда-нибудь уезжая, он звонил мне постоянно в восемь утра, в какой бы точке мира он ни находился и требовал отчета о продвижении дел, которые вел.
По иронии судьбы он внезапно умер пару лет назад в конце второй недели второго медового месяца, который он проводил с женой по ее настоянию. Стажерка, работавшая у него в то время, позже рассказала мне, что догадалась о том, что произошло, когда тем утром у нее не зазвонил телефон.
Но меня не слишком обеспокоило, что в тот день Ричард ушел так неподобающе рано, поскольку мне нужно было идти в фарингдонский Центр юридической поддержки населения, где я раз в месяц принимал посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102