люди знали его и давали ему дорогу. Но никто не знал ни Мериамон, ни той силы, что была в ней. Все устроила тень, спокойно и ловко.
Среди финикийцев попадались македонцы, высокие, светловолосые, чисто выбритые люди, поднимавшиеся, как деревья, над небольшими, смуглыми, бородатыми моряками. Вместе со всеми они тянули канаты или разговаривали с капитанами. Один занимался лошадьми, появляясь везде одновременно – то на палубе, то на берегу, то на сходнях с конем в поводу. Новые, заметила Мериамон, чистой низайской крови. Конь на сходнях был ростом чуть ли не с человека.
С конем он справлялся легко. Конь замешкался, выйдя на свет, поднял голову и жадно пил воздух. Он что-то прошептал ему на ухо. Конь подергал ухом, потом осторожно пошел вниз по сходням.
Николаос выглядел хорошо. Солнце и ветер сделали его кожу бронзовой, а волосы льняными. Глаза его казались еще светлее, чем раньше, – как серебро. Он совсем не замечал своей искалеченной руки.
Нико передал повод коня тем, кто ждал на берегу, и повернулся, чтобы идти за следующим. В этот момент глаза его скользнули по Мериамон, и он замер на мгновение. Может быть, увидел тень, там, где ее не должно было быть. Может быть…
Ее он не увидел. Он не взглянул снова, не подошел. Он вернулся на корабль и исчез где-то внутри.
Она ушла, прежде чем он опять появится. Его случайный взгляд потряс ее до глубины души. Она была для него ничем, а для нее он значил слишком много.
Он нашел свое место, под командованием самого царя, во флоте, как он хотел, с конями, которых обожал. Ему не захочется вспоминать о ненавистной обязанности и еще более ненавистной беспомощности.
О боги, у нее уже достаточно проблем, чтобы добавлять к ним еще и такую. Великая Жена Амона должна была быть девственницей, но его певицы могли жить плотской жизнью, если сами сделают такой выбор. Мериамон никогда его не делала. Ее слишком занимали боги.
А теперь, когда они могут потребовать всего, чем она была или может быть, она без ума от этого невозможного чужеземца. Несомненно, ее испытывают. Оценивают. Проверяют пригодность. Ее сердце, такая ненадежная вещь, стремилось теперь к человеку на корабле. Усилием воли она направила его к Александру, а вместе с ним и тело.
Сехмет не испытывала таких мучений. Она бросилась к кораблю и исчезла вслед за Нико.
Мериамон пожелала ей угодить под тяжелые копыта, потом сама себя обругала. Сехмет поступала, как ей хотелось. Если она хотела заигрывать с неотесанным македонцем, Мериамон едва ли могла помешать ей в этом.
Александр принял персидское посольство почти сразу, как пришел в свой шатер. Настоящая царственность должна была бы заставить их ждать несколько дней, пока он выберет время, но Александр всегда предпочитал поступать не как должно, а по возможности неожиданнее. «Конечно, – подумала Мериамон, устраиваясь в успокаивающей тени, – персы захвачены врасплох, выбиты из колеи. Конечно, они могли бы ожидать чего-то подобного, но ни один Великий Царь не принял бы их так, сразу, в чем был, в хитоне, пропитанном морской солью, с чашей родниковой воды в руке». Посольство было то же, что и в прошлый раз, и с ним те же жрецы в белых одеждах, отец и сыновья. От них исходил сильный сухой запах огня; стена праведности, окружавшая их, была высока и широка, как стены Тира. Во всем, даже в манерах посла, несмотря на его величавость, чувствовалось отчаяние. Он вынужден был, по воле своего царя, унижаться до просьб; от такого унижения он чувствовал себя больным.
Чувства посла передались Мериамон, и у нее заболел живот. Она была даже рада, что персидский вельможа так плохо чувствует себя перед царем Македонии. Она встала.
Когда она выпрямлялась, посол рухнул к ногам Александра. Александр было шагнул вперед, но остался стоять, продолжая держать чашу. Перс поднялся. Александр протянул ему чашу и сказал:
– Выпей. Похоже, тебе нужно.
Посол Великого Царя выглядел озадаченным. Он взял чашу, иначе бы она упала, и коснулся края губами. Чаша застучала о зубы. Он опустил ее, не торопливо, но и не слишком медленно.
– Ну? – сказал Александр.
– Очень… хорошая вода, ваше величество, – пробормотал перс.
– Конечно. Она из родников Ливана. – Александр подошел к раскладной табуретке и уселся. Там были и стулья – некоторые из них принадлежали прежде персидскому царю. Александр не обратил на них внимания. Он взглянул на высокого перса, и тот сразу стал казаться меньше ростом.
– Чего же хочет Дарий?
– Свою семью.
Прямота перса озадачила даже Александра, затем он улыбнулся.
– Так. Даже перс может говорить прямо, если ему надо. Что он мне даст, если я верну ему его семью?
Ни черта, говорил взгляд посла, но голос его был сама любезность:
– Великий Царь, Царь Царей предлагает царю Македонии десять тысяч талантов за возвращение его матери, жены и детей.
– Десять тысяч талантов? – Александр склонил голову набок. – Прилично.
Посол тяжело вздохнул.
– Кроме того, – начал он, ожидая, что Александр прервет его, но Александр просто сидел и ждал, глядя прозрачными глазами, слегка улыбаясь. – Кроме того Великий Царь, Царь Царей в знак дружбы предлагает царю Македонии половину своего царства, от Евфрата до моря. В знак своей искренности Великий Царь, Царь Царей предлагает руку своей дочери, чтобы скрепить союз и утвердить мир между царем и царем.
Улыбка Александра исчезла. На ее месте появилось что-то другое, чему Мериамон не могла найти названия. Можно было бы сказать, ликование, но была в нем и злость, и изумление, и недоверие.
Сосредоточив все внимание на царе и посланнике, Мериамон не замечала остальных. Рядом с Александром всегда были люди: он не оставался один, даже когда спал. Но она увидела человека, который вышел вперед. Его не было, когда она пришла, и она не видела, как он входил. Скорее всего, он проскользнул в шатер через заднюю дверь.
Один раз увидев его, она уже не могла забыть. На сей раз Пармений был без доспехов, в хитоне, который ее поразил, настолько он был богат. От Пармения она такого не ожидала.
Он сказал именно то, что она ожидала услышать.
– Неплохо было бы так закончить войну, – сказал он. Голос его звучал резко, но он был явно доволен. – Если бы я был Александром, я бы взял все – деньги, царство, девушку, все.
– Если бы ты был Александром… – Александр перевел взгляд с Пармения на персов. Они стояли, опустив глаза, стиснув зубы от унижения. Александр снова взглянул на своего военачальника. Между бровями его появилась легкая морщинка. – Да, – сказал он. – Именно так я бы поступил, если бы был Пармением. Взял бы все.
Пармений улыбнулся.
Александр улыбнулся еще более сладко, как вряд ли сумел бы старый вояка.
– Но я не Пармений, – продолжал он. – Я Александр. И Александр отвечает Дарию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Среди финикийцев попадались македонцы, высокие, светловолосые, чисто выбритые люди, поднимавшиеся, как деревья, над небольшими, смуглыми, бородатыми моряками. Вместе со всеми они тянули канаты или разговаривали с капитанами. Один занимался лошадьми, появляясь везде одновременно – то на палубе, то на берегу, то на сходнях с конем в поводу. Новые, заметила Мериамон, чистой низайской крови. Конь на сходнях был ростом чуть ли не с человека.
С конем он справлялся легко. Конь замешкался, выйдя на свет, поднял голову и жадно пил воздух. Он что-то прошептал ему на ухо. Конь подергал ухом, потом осторожно пошел вниз по сходням.
Николаос выглядел хорошо. Солнце и ветер сделали его кожу бронзовой, а волосы льняными. Глаза его казались еще светлее, чем раньше, – как серебро. Он совсем не замечал своей искалеченной руки.
Нико передал повод коня тем, кто ждал на берегу, и повернулся, чтобы идти за следующим. В этот момент глаза его скользнули по Мериамон, и он замер на мгновение. Может быть, увидел тень, там, где ее не должно было быть. Может быть…
Ее он не увидел. Он не взглянул снова, не подошел. Он вернулся на корабль и исчез где-то внутри.
Она ушла, прежде чем он опять появится. Его случайный взгляд потряс ее до глубины души. Она была для него ничем, а для нее он значил слишком много.
Он нашел свое место, под командованием самого царя, во флоте, как он хотел, с конями, которых обожал. Ему не захочется вспоминать о ненавистной обязанности и еще более ненавистной беспомощности.
О боги, у нее уже достаточно проблем, чтобы добавлять к ним еще и такую. Великая Жена Амона должна была быть девственницей, но его певицы могли жить плотской жизнью, если сами сделают такой выбор. Мериамон никогда его не делала. Ее слишком занимали боги.
А теперь, когда они могут потребовать всего, чем она была или может быть, она без ума от этого невозможного чужеземца. Несомненно, ее испытывают. Оценивают. Проверяют пригодность. Ее сердце, такая ненадежная вещь, стремилось теперь к человеку на корабле. Усилием воли она направила его к Александру, а вместе с ним и тело.
Сехмет не испытывала таких мучений. Она бросилась к кораблю и исчезла вслед за Нико.
Мериамон пожелала ей угодить под тяжелые копыта, потом сама себя обругала. Сехмет поступала, как ей хотелось. Если она хотела заигрывать с неотесанным македонцем, Мериамон едва ли могла помешать ей в этом.
Александр принял персидское посольство почти сразу, как пришел в свой шатер. Настоящая царственность должна была бы заставить их ждать несколько дней, пока он выберет время, но Александр всегда предпочитал поступать не как должно, а по возможности неожиданнее. «Конечно, – подумала Мериамон, устраиваясь в успокаивающей тени, – персы захвачены врасплох, выбиты из колеи. Конечно, они могли бы ожидать чего-то подобного, но ни один Великий Царь не принял бы их так, сразу, в чем был, в хитоне, пропитанном морской солью, с чашей родниковой воды в руке». Посольство было то же, что и в прошлый раз, и с ним те же жрецы в белых одеждах, отец и сыновья. От них исходил сильный сухой запах огня; стена праведности, окружавшая их, была высока и широка, как стены Тира. Во всем, даже в манерах посла, несмотря на его величавость, чувствовалось отчаяние. Он вынужден был, по воле своего царя, унижаться до просьб; от такого унижения он чувствовал себя больным.
Чувства посла передались Мериамон, и у нее заболел живот. Она была даже рада, что персидский вельможа так плохо чувствует себя перед царем Македонии. Она встала.
Когда она выпрямлялась, посол рухнул к ногам Александра. Александр было шагнул вперед, но остался стоять, продолжая держать чашу. Перс поднялся. Александр протянул ему чашу и сказал:
– Выпей. Похоже, тебе нужно.
Посол Великого Царя выглядел озадаченным. Он взял чашу, иначе бы она упала, и коснулся края губами. Чаша застучала о зубы. Он опустил ее, не торопливо, но и не слишком медленно.
– Ну? – сказал Александр.
– Очень… хорошая вода, ваше величество, – пробормотал перс.
– Конечно. Она из родников Ливана. – Александр подошел к раскладной табуретке и уселся. Там были и стулья – некоторые из них принадлежали прежде персидскому царю. Александр не обратил на них внимания. Он взглянул на высокого перса, и тот сразу стал казаться меньше ростом.
– Чего же хочет Дарий?
– Свою семью.
Прямота перса озадачила даже Александра, затем он улыбнулся.
– Так. Даже перс может говорить прямо, если ему надо. Что он мне даст, если я верну ему его семью?
Ни черта, говорил взгляд посла, но голос его был сама любезность:
– Великий Царь, Царь Царей предлагает царю Македонии десять тысяч талантов за возвращение его матери, жены и детей.
– Десять тысяч талантов? – Александр склонил голову набок. – Прилично.
Посол тяжело вздохнул.
– Кроме того, – начал он, ожидая, что Александр прервет его, но Александр просто сидел и ждал, глядя прозрачными глазами, слегка улыбаясь. – Кроме того Великий Царь, Царь Царей в знак дружбы предлагает царю Македонии половину своего царства, от Евфрата до моря. В знак своей искренности Великий Царь, Царь Царей предлагает руку своей дочери, чтобы скрепить союз и утвердить мир между царем и царем.
Улыбка Александра исчезла. На ее месте появилось что-то другое, чему Мериамон не могла найти названия. Можно было бы сказать, ликование, но была в нем и злость, и изумление, и недоверие.
Сосредоточив все внимание на царе и посланнике, Мериамон не замечала остальных. Рядом с Александром всегда были люди: он не оставался один, даже когда спал. Но она увидела человека, который вышел вперед. Его не было, когда она пришла, и она не видела, как он входил. Скорее всего, он проскользнул в шатер через заднюю дверь.
Один раз увидев его, она уже не могла забыть. На сей раз Пармений был без доспехов, в хитоне, который ее поразил, настолько он был богат. От Пармения она такого не ожидала.
Он сказал именно то, что она ожидала услышать.
– Неплохо было бы так закончить войну, – сказал он. Голос его звучал резко, но он был явно доволен. – Если бы я был Александром, я бы взял все – деньги, царство, девушку, все.
– Если бы ты был Александром… – Александр перевел взгляд с Пармения на персов. Они стояли, опустив глаза, стиснув зубы от унижения. Александр снова взглянул на своего военачальника. Между бровями его появилась легкая морщинка. – Да, – сказал он. – Именно так я бы поступил, если бы был Пармением. Взял бы все.
Пармений улыбнулся.
Александр улыбнулся еще более сладко, как вряд ли сумел бы старый вояка.
– Но я не Пармений, – продолжал он. – Я Александр. И Александр отвечает Дарию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99