Воздух был свеж и полон ранних запахов перепаханных полей, нагретых солнцем сосновых иголок, и она забрела дальше, чем намеревалась и чем ей позволялось. В ее душе совсем недавно поселилась тревога, неутоленное желание, уводившее ее от ухоженных террас парка и аккуратно обсаженных кустарником полей родного поместья и увлекающее в глубокие лесные чащи, что тянулись вдоль моря.
Там она и наткнулась на них в залитой солнцем лощинке, прикрытой выступом скалы от ветра с покрытого барашками моря. Мужчина лежал на спине, его длинное нагое тело было покрыто потом, голова запрокинулась, словно в агонии. На нем сидела верхом женщина, ее нежные белые руки стискивали запястья мужчины, а его загорелые крупные ладони сжимали ее груди. С закрытыми в экстазе глазами, закусив нижнюю губу, она скакала на мужчине. Скакала на нем.
За месяцы, прошедшие после визита Ричарда, Аманда пыталась вообразить, как же выглядит та грязная вещь, о которой он ей рассказывал. Но она не могла представить себе ничего подобного.
Привлеченная смесью ужаса и восхищения, с колотящимся сердцем, с тошнотой в горле, она подобралась поближе, смутно догадываясь, кого сейчас увидит. Женщина, из чьей груди вырывалось хриплое, резкое дыхание, была ее матерью, Софией Гендон. А мужчина, чей обнаженный таз поднимался снова и снова в диком, мощном ритме, все глубже и глубже вбивая свое тело в ее, – конюхом ее милости.
Аманда никогда не рассказывала Ричарду о том, что произошло в тот день, хотя по горьким замечаниям, которые порой делал ее брат, понимала, что он винит отца в распутстве матери, считая неправильным полностью посвящать себя королю и стране, совершенно забывая о своей одинокой очаровательной жене. Но Аманда знала правду, поскольку видела жажду на прекрасном, залитом солнцем лице матери. Постыдную, ненасытную жажду.
Уже стемнело. Туман поглотил последние отблески солнечного света, прежде чем день незаметно перешел в ночь. Горничная Эмили собралась подбросить угля в камин и задернуть шторы, но Аманда ее отослала.
Отогнав воспоминания о былом, женщина подошла уменьшить огонек масляной лампы, заполнявшей комнату сладковатым ароматом, и задернуть тяжелые парчовые шторы, чтобы от окон, выходивших на площадь, не тянуло холодом.
Подойдя к письменному столу, она остановилась, подняла голову и прислушалась. В доме стояла тишина, она выдвинула потайную щеколду, открывающую тайник в столе, и достала оттуда листок пергамента.
Она читала его уже раз сто и не понимала – да и не задумывалась, – что ее заставляло снова и снова перечитывать признание в давнем грехе, написанное собственной рукой Софии Гендон. Аманда не представляла, что подвигло ее мать на изложение подобной истории в столь жестких, откровенных словах, да еще заверенной при свидетелях. Аманда также не могла придумать, как эта шлюха, Рэйчел Йорк, нашла такой занимательный документ и чего она хотела. Но она не сомневалась, что этот пергамент был у актрисы.
Ее кровь до сих пор виднелась на уголке.
Правду о том, что произошло в ночь вторника, ей первым приоткрыл кучер Нед. По крайней мере, он поведал ей то, что знал. Это потребовало времени и нескольких тщательно сформулированных угроз, но постепенно Аманда вытянула из него любопытный рассказ о том, как его милость по дороге в Вестминстер наткнулся на мастера Баярда, пьяною до бесчувствия, на тротуаре перед заведением Гриббза. Конечно же, он взял мальчика в карету. Но домой отвез не сразу. По приказу его милости кучер Нед поехал дальше, на Грейт-Питер-стрит в Вестминстере, где его милость сдал сына слугам.
Конечно, не слуге спрашивать, куда едет хозяин, но кучер Нед признался, что сильно беспокоился. И худшие его опасения подтвердились, когда минут через двадцать – тридцать на лорда Уилкокса напали грабители. Он вернулся в карету, шатаясь, в плаще, залитом кровью. Кровь капала и с его клинка, которым он от них отбивался. Он строго-настрого приказал кучеру, чтобы тот ни в коем случае ничего не говорил ее милости, чтобы не потревожить ее нервы. Как потом поняла Аманда, он приказал молчать и своему камердинеру Даунингу.
Баярд все это время храпел в беспамятстве. Аманда просто удивлялась молчанию обоих слуг, прекрасно знавших, что она вовсе не подвержена нервным припадкам, подобно многим дамам ее круга. Она также изумлялась, как они могли беспрекословно верить словам своего хозяина, когда кровавые подробности убийства в церкви Сент Мэтью были на устах у всего города. Но может, ни Нед, ни Даунинг просто не замечали, как напрягалось лицо их хозяина от сексуального возбуждения при виде того, как по улице плетью гонят проститутку. Может, они не знали о череде горничных, которых он насиловал в течение долгих лет, или о том, как он порезал одну, когда та попыталась ему отказать. И Аманда в конце концов решила выяснить правду.
Снова сложив пергамент, она тщательно спрятала его в тайнике. Интересно, что подумал Уилкокс, когда увидел, что документ пропал? Аманда нашла его случайно, разыскивая хоть что-нибудь, что могло подтвердить ее подозрения, ту правду, которую она в глубине души уже знала. Остальные бумаги, найденные вместе с аффидевитом – любовные письма лорда Фредерика к некоему Уэсли и интересное королевское свидетельство о рождении, – она оставила на месте, поскольку они для нее значения не имели. Но признание матери Аманда забрала не задумываясь. Оно представляло собой слишком большую ценность, чтобы оставлять его в руках такого человека, как Мартин.
Она так задумалась, что не слышала, как дверь тихо отворилась. Лишь то, что в комнате повеяло холодом, подсказало, что она уже не одна. У дверного косяка стоял Себастьян.
Сначала Аманду охватил ужас от мысли, что он разглядел аффидевит матери в ее руках. Затем она поняла, что он смотрит на нее, а не на стол.
– И где он? – резким, недобрым голосом спросил Себастьян. – Где Уилкокс?
– У тебя, похоже, уже вошло в привычку являться без приглашения, – сказала она, проигнорировав его вопрос.
Он выпрямился и подошел к ней. Его жутковатые янтарные глаза ярко горели.
– Ты ведь знала? И как давно?
Аманда невольно попятилась.
– Что я знала?
– Я думал, что это Баярд, – продолжал он, не обращая внимания на то, что сестра не ответила ему. – Я вспомнил мерзости, вытворяемые им еще в детстве. То, как он поджег курятник в Гендон-хаус, чтобы просто посмотреть на пожар. Все эти невообразимые вещи, что он проделывал с бродячими животными, которым выпала злая судьба попасться ему в руки.
Он остановился перед ней так близко, что она ощутила резкий запах смога, глубоко въевшийся в его грубую рабочую одежду.
– Я все гадал, откуда это? Откуда эта абсолютная безжалостность к страданиям других, эта жестокость на грани безумия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Там она и наткнулась на них в залитой солнцем лощинке, прикрытой выступом скалы от ветра с покрытого барашками моря. Мужчина лежал на спине, его длинное нагое тело было покрыто потом, голова запрокинулась, словно в агонии. На нем сидела верхом женщина, ее нежные белые руки стискивали запястья мужчины, а его загорелые крупные ладони сжимали ее груди. С закрытыми в экстазе глазами, закусив нижнюю губу, она скакала на мужчине. Скакала на нем.
За месяцы, прошедшие после визита Ричарда, Аманда пыталась вообразить, как же выглядит та грязная вещь, о которой он ей рассказывал. Но она не могла представить себе ничего подобного.
Привлеченная смесью ужаса и восхищения, с колотящимся сердцем, с тошнотой в горле, она подобралась поближе, смутно догадываясь, кого сейчас увидит. Женщина, из чьей груди вырывалось хриплое, резкое дыхание, была ее матерью, Софией Гендон. А мужчина, чей обнаженный таз поднимался снова и снова в диком, мощном ритме, все глубже и глубже вбивая свое тело в ее, – конюхом ее милости.
Аманда никогда не рассказывала Ричарду о том, что произошло в тот день, хотя по горьким замечаниям, которые порой делал ее брат, понимала, что он винит отца в распутстве матери, считая неправильным полностью посвящать себя королю и стране, совершенно забывая о своей одинокой очаровательной жене. Но Аманда знала правду, поскольку видела жажду на прекрасном, залитом солнцем лице матери. Постыдную, ненасытную жажду.
Уже стемнело. Туман поглотил последние отблески солнечного света, прежде чем день незаметно перешел в ночь. Горничная Эмили собралась подбросить угля в камин и задернуть шторы, но Аманда ее отослала.
Отогнав воспоминания о былом, женщина подошла уменьшить огонек масляной лампы, заполнявшей комнату сладковатым ароматом, и задернуть тяжелые парчовые шторы, чтобы от окон, выходивших на площадь, не тянуло холодом.
Подойдя к письменному столу, она остановилась, подняла голову и прислушалась. В доме стояла тишина, она выдвинула потайную щеколду, открывающую тайник в столе, и достала оттуда листок пергамента.
Она читала его уже раз сто и не понимала – да и не задумывалась, – что ее заставляло снова и снова перечитывать признание в давнем грехе, написанное собственной рукой Софии Гендон. Аманда не представляла, что подвигло ее мать на изложение подобной истории в столь жестких, откровенных словах, да еще заверенной при свидетелях. Аманда также не могла придумать, как эта шлюха, Рэйчел Йорк, нашла такой занимательный документ и чего она хотела. Но она не сомневалась, что этот пергамент был у актрисы.
Ее кровь до сих пор виднелась на уголке.
Правду о том, что произошло в ночь вторника, ей первым приоткрыл кучер Нед. По крайней мере, он поведал ей то, что знал. Это потребовало времени и нескольких тщательно сформулированных угроз, но постепенно Аманда вытянула из него любопытный рассказ о том, как его милость по дороге в Вестминстер наткнулся на мастера Баярда, пьяною до бесчувствия, на тротуаре перед заведением Гриббза. Конечно же, он взял мальчика в карету. Но домой отвез не сразу. По приказу его милости кучер Нед поехал дальше, на Грейт-Питер-стрит в Вестминстере, где его милость сдал сына слугам.
Конечно, не слуге спрашивать, куда едет хозяин, но кучер Нед признался, что сильно беспокоился. И худшие его опасения подтвердились, когда минут через двадцать – тридцать на лорда Уилкокса напали грабители. Он вернулся в карету, шатаясь, в плаще, залитом кровью. Кровь капала и с его клинка, которым он от них отбивался. Он строго-настрого приказал кучеру, чтобы тот ни в коем случае ничего не говорил ее милости, чтобы не потревожить ее нервы. Как потом поняла Аманда, он приказал молчать и своему камердинеру Даунингу.
Баярд все это время храпел в беспамятстве. Аманда просто удивлялась молчанию обоих слуг, прекрасно знавших, что она вовсе не подвержена нервным припадкам, подобно многим дамам ее круга. Она также изумлялась, как они могли беспрекословно верить словам своего хозяина, когда кровавые подробности убийства в церкви Сент Мэтью были на устах у всего города. Но может, ни Нед, ни Даунинг просто не замечали, как напрягалось лицо их хозяина от сексуального возбуждения при виде того, как по улице плетью гонят проститутку. Может, они не знали о череде горничных, которых он насиловал в течение долгих лет, или о том, как он порезал одну, когда та попыталась ему отказать. И Аманда в конце концов решила выяснить правду.
Снова сложив пергамент, она тщательно спрятала его в тайнике. Интересно, что подумал Уилкокс, когда увидел, что документ пропал? Аманда нашла его случайно, разыскивая хоть что-нибудь, что могло подтвердить ее подозрения, ту правду, которую она в глубине души уже знала. Остальные бумаги, найденные вместе с аффидевитом – любовные письма лорда Фредерика к некоему Уэсли и интересное королевское свидетельство о рождении, – она оставила на месте, поскольку они для нее значения не имели. Но признание матери Аманда забрала не задумываясь. Оно представляло собой слишком большую ценность, чтобы оставлять его в руках такого человека, как Мартин.
Она так задумалась, что не слышала, как дверь тихо отворилась. Лишь то, что в комнате повеяло холодом, подсказало, что она уже не одна. У дверного косяка стоял Себастьян.
Сначала Аманду охватил ужас от мысли, что он разглядел аффидевит матери в ее руках. Затем она поняла, что он смотрит на нее, а не на стол.
– И где он? – резким, недобрым голосом спросил Себастьян. – Где Уилкокс?
– У тебя, похоже, уже вошло в привычку являться без приглашения, – сказала она, проигнорировав его вопрос.
Он выпрямился и подошел к ней. Его жутковатые янтарные глаза ярко горели.
– Ты ведь знала? И как давно?
Аманда невольно попятилась.
– Что я знала?
– Я думал, что это Баярд, – продолжал он, не обращая внимания на то, что сестра не ответила ему. – Я вспомнил мерзости, вытворяемые им еще в детстве. То, как он поджег курятник в Гендон-хаус, чтобы просто посмотреть на пожар. Все эти невообразимые вещи, что он проделывал с бродячими животными, которым выпала злая судьба попасться ему в руки.
Он остановился перед ней так близко, что она ощутила резкий запах смога, глубоко въевшийся в его грубую рабочую одежду.
– Я все гадал, откуда это? Откуда эта абсолютная безжалостность к страданиям других, эта жестокость на грани безумия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80