Кто-нибудь случайно не знает его?
Скрипнул линолеум под стулом, и поднялась одна фигура, самая, наверно, древняя. Остальные остались неподвижны, так что низенький старичок походил на фигуру, странным образом вышедшую из картины. Он казался ссохшимся и легким, как сморщенный каштан. Прежде чем заговорить, он шумно втянул слюну, пожевал, а потом проглотил.
– Я Апулья.
– Ах, синьор, очень рад! Могу я с вами поговорить?
– Говорите. Я слушаю.
– Если не возражаете, я хотел бы поговорить с вами наедине. У меня к вам деловое предложение.
– А, деловое? Очень хорошо.
Он двинулся ко мне. Его соседи ожили, как по мановению волшебной палочки, и продолжили игру, не обращая на нас внимания. Медленно шаркая и опираясь на палку, старичок вывел меня на улицу в пыльное пекло. На тротуаре у клуба стояло в ряд несколько стульев с сиденьями из разноцветных переплетенных пластиковых полосок.
Мы уселись, и я инстинктивно тут же завел обычную свою песню о том, что я антиквар из Англии. Апулья вежливо слушал, не двигаясь и склонив голову набок. Время от времени его тело сотрясал кашель. Лысая его голова была в коричневых старческих пятнах, лицо под ярким солнцем – шершавое и иссеченное морщинами, как колода мясника. Кожа – с сероватым оттенком.
Когда я закончил, он минуту смотрел на меня, потом сказал:
– У меня много старинных вещей. Квартира забита ими. Наша семья очень старинная, к тому же я много путешествовал. Служил на торговом флоте. Посвятил жизнь морю.
– Понимаю. Что ж, если б мы могли просто…
Я двинулся, как бы приглашая его направиться к нему домой, но старик остался сидеть, только смотрел на меня острыми голубыми глазками.
– Может быть, вы ищете что-то конкретное?
– Нет, – ответил я, не желая выкладывать карты на стол, пока точно не узнаю его козырей. – Так, вообще старинные вещи.
Синьор Апулья, положив руки на палку, отвернулся от меня и устремил взгляд вдоль улицы.
– Не лги мне, мой мальчик. Таким способом ты не получишь того, чего хочешь. Я человек необразованный, но, учти, никак не глупый. Ты говоришь с английским акцентом. Знаешь мое имя. Ты проделал долгий путь, чтобы найти меня, потом трижды за неделю приходил ко мне домой. Так что никаких «вообще».
– Вы совершенно правы, синьор, – ответил я спокойно, но внутренне злясь на себя за столь явный промах. Его возраст и немощность ввели меня в заблуждение, заставив недооценить его. – Я ищу конкретную вещь.
– Случаем, не книгу?
Я ответил спокойно, стараясь не выдать себя голосом:
– Возможно, синьор.
– Очень хорошо, – выдохнул старик, тяжело поднимаясь со стула. – Пойдемте ко мне и поговорим о деле. – Я тоже встал, но, прежде чем мы отправились к нему домой, он положил свою сухую и невесомую, как пучок прутиков, ладонь на мою руку. Потом вдруг больно стиснул ее. – Верите вы в судьбу, синьор?
– Ну, я…
– Ответьте просто: да или нет.
– Да.
Апулья издал странный смешок, отчего вдруг показался мне столь же безумным, сколь старым. – И я верю! Судьба! Меня, между прочим, зовут Джузеппе.
С этими словами он повел меня по солнечной улице. Нам потребовалось по меньшей мере минут десять на короткую дорогу до его дома, и за это время никто из нас не пытался начать разговор. Все в Джузеппе возрождало мои подозрения, которые Неаполь было рассеял. Если у него имелось что-то претендующее на звание мемуаров, ему придется очень постараться, чтобы убедить меня в этом.
Вид его квартиры мало способствовал тому, чтобы развеять мои опасения. С верхней площадки рахитичной лестницы старик провел меня в кухню, одновременно служившую столовой. На окнах лежал густой слой грязи. Древние обои местами вздулись пузырями, одна полоса свисала чешуйчатым треугольником. Перед огромным телевизором, выглядевшим далеко не новым, стояло еще довоенное кресло. Вместе с тем квартира напоминала хранилище сокровищ, будучи забита предметами искусства и старинными вещицами со всего света. На ржавой плите стояли африканские статуэтки, на стене висели тайские эстампы на ткани, эротические гравюры из Индии, арабская джезва на полочке. В одном углу стояла огромная китайская ваза, из которой торчали трости. На телевизоре лежал казацкий кинжал, у кресла – волынка.
– Очень любопытно.
– Мы у нас в семье все собиратели. – Не спрашивая моего согласия, он поставил на стол, покрытый клеенкой, две рюмки и налил жуткого на вид местного ликера. – Да и я, как я вам уже говорил, немало попутешествовал. Присаживайтесь. Выпейте.
На вкус ликер оказался еще отвратительней, чем на вид. Джузеппе одним глотком выпил свою рюмку и скрылся в другой комнате, полагаю, спальне. Несколько секунд спустя он, шаркая и сутулясь, появился вновь с инкрустированной шкатулкой красного дерева. Я недостаточно хорошо разбирался в итальянском антиквариате, но предположил, что шкатулка – конца восемнадцатого века.
Даже будь в этой шкатулке труп младенца, Джузеппе не мог бы обращаться с ней более осторожно и благоговейно. Водрузив ее на стол, он мгновение стоял, глядя на рисунок, украшавший крышку. Потом с торжественным видом сел напротив меня. Помолчал, прежде чем заговорить.
– У меня такое чувство, что тут находится то, что вы ищете. – Он смолк и разразился кашлем, который, казалось, прикончит его. Откашлявшись, он слабо улыбнулся. – Я говорил вам, что верю в судьбу!
– Почему? Что в шкатулке?
– Очень старая книга.
Он снова замолчал, а я ждал, когда он продолжит. Наконец мне стало ясно, что он готов сидеть так, глядя на рисунок на крышке, целый день.
– Расскажите мне о ней.
– Да тут не о чем особенно рассказывать. – Джузеппе поднял глаза от шкатулки и посмотрел на меня. – Книга хранится в нашей семье с незапамятных времен, даже мой прапрадед не мог сказать с каких. Никто никогда не рассказывал, от кого или когда мы ее унаследовали. Конечно, толковали, что она представляет собой огромную ценность, но никто по-настоящему в это не верил, а меньше всех я. Я, синьор, не романтик. В мифы не верю.
– Только в судьбу.
– Теперь, когда появились вы, пожалуй. Видите ли, по семейному преданию, кто-то должен явиться за книгой перед тем, как пресечься нашему роду. Я, синьор, – последний в роду Апулья, и вы можете видеть, что здоровье у меня никуда. И вот вы здесь, как было предсказано! Так что, возможно, эта история вовсе не вздор. Возможно, старинная книга, которая хранилась в нашей семье, и впрямь представляет большую ценность.
– Есть лишь один способ это проверить. На каком, между прочим, языке она написана?
– Не знаю. Во всяком случае, не на итальянском. Я заглядывал в нее только пару раз. Почерк трудно разобрать.
– Так она написана от руки? – У меня перехватило дыхание. – Хорошо. Давайте же взглянем на нее.
Джузеппе с напряженным видом несколько мгновений смотрел на шкатулку, словно если сильно сосредоточиться, то можно проникнуть в великую тайну, заключенную в узоре на крышке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Скрипнул линолеум под стулом, и поднялась одна фигура, самая, наверно, древняя. Остальные остались неподвижны, так что низенький старичок походил на фигуру, странным образом вышедшую из картины. Он казался ссохшимся и легким, как сморщенный каштан. Прежде чем заговорить, он шумно втянул слюну, пожевал, а потом проглотил.
– Я Апулья.
– Ах, синьор, очень рад! Могу я с вами поговорить?
– Говорите. Я слушаю.
– Если не возражаете, я хотел бы поговорить с вами наедине. У меня к вам деловое предложение.
– А, деловое? Очень хорошо.
Он двинулся ко мне. Его соседи ожили, как по мановению волшебной палочки, и продолжили игру, не обращая на нас внимания. Медленно шаркая и опираясь на палку, старичок вывел меня на улицу в пыльное пекло. На тротуаре у клуба стояло в ряд несколько стульев с сиденьями из разноцветных переплетенных пластиковых полосок.
Мы уселись, и я инстинктивно тут же завел обычную свою песню о том, что я антиквар из Англии. Апулья вежливо слушал, не двигаясь и склонив голову набок. Время от времени его тело сотрясал кашель. Лысая его голова была в коричневых старческих пятнах, лицо под ярким солнцем – шершавое и иссеченное морщинами, как колода мясника. Кожа – с сероватым оттенком.
Когда я закончил, он минуту смотрел на меня, потом сказал:
– У меня много старинных вещей. Квартира забита ими. Наша семья очень старинная, к тому же я много путешествовал. Служил на торговом флоте. Посвятил жизнь морю.
– Понимаю. Что ж, если б мы могли просто…
Я двинулся, как бы приглашая его направиться к нему домой, но старик остался сидеть, только смотрел на меня острыми голубыми глазками.
– Может быть, вы ищете что-то конкретное?
– Нет, – ответил я, не желая выкладывать карты на стол, пока точно не узнаю его козырей. – Так, вообще старинные вещи.
Синьор Апулья, положив руки на палку, отвернулся от меня и устремил взгляд вдоль улицы.
– Не лги мне, мой мальчик. Таким способом ты не получишь того, чего хочешь. Я человек необразованный, но, учти, никак не глупый. Ты говоришь с английским акцентом. Знаешь мое имя. Ты проделал долгий путь, чтобы найти меня, потом трижды за неделю приходил ко мне домой. Так что никаких «вообще».
– Вы совершенно правы, синьор, – ответил я спокойно, но внутренне злясь на себя за столь явный промах. Его возраст и немощность ввели меня в заблуждение, заставив недооценить его. – Я ищу конкретную вещь.
– Случаем, не книгу?
Я ответил спокойно, стараясь не выдать себя голосом:
– Возможно, синьор.
– Очень хорошо, – выдохнул старик, тяжело поднимаясь со стула. – Пойдемте ко мне и поговорим о деле. – Я тоже встал, но, прежде чем мы отправились к нему домой, он положил свою сухую и невесомую, как пучок прутиков, ладонь на мою руку. Потом вдруг больно стиснул ее. – Верите вы в судьбу, синьор?
– Ну, я…
– Ответьте просто: да или нет.
– Да.
Апулья издал странный смешок, отчего вдруг показался мне столь же безумным, сколь старым. – И я верю! Судьба! Меня, между прочим, зовут Джузеппе.
С этими словами он повел меня по солнечной улице. Нам потребовалось по меньшей мере минут десять на короткую дорогу до его дома, и за это время никто из нас не пытался начать разговор. Все в Джузеппе возрождало мои подозрения, которые Неаполь было рассеял. Если у него имелось что-то претендующее на звание мемуаров, ему придется очень постараться, чтобы убедить меня в этом.
Вид его квартиры мало способствовал тому, чтобы развеять мои опасения. С верхней площадки рахитичной лестницы старик провел меня в кухню, одновременно служившую столовой. На окнах лежал густой слой грязи. Древние обои местами вздулись пузырями, одна полоса свисала чешуйчатым треугольником. Перед огромным телевизором, выглядевшим далеко не новым, стояло еще довоенное кресло. Вместе с тем квартира напоминала хранилище сокровищ, будучи забита предметами искусства и старинными вещицами со всего света. На ржавой плите стояли африканские статуэтки, на стене висели тайские эстампы на ткани, эротические гравюры из Индии, арабская джезва на полочке. В одном углу стояла огромная китайская ваза, из которой торчали трости. На телевизоре лежал казацкий кинжал, у кресла – волынка.
– Очень любопытно.
– Мы у нас в семье все собиратели. – Не спрашивая моего согласия, он поставил на стол, покрытый клеенкой, две рюмки и налил жуткого на вид местного ликера. – Да и я, как я вам уже говорил, немало попутешествовал. Присаживайтесь. Выпейте.
На вкус ликер оказался еще отвратительней, чем на вид. Джузеппе одним глотком выпил свою рюмку и скрылся в другой комнате, полагаю, спальне. Несколько секунд спустя он, шаркая и сутулясь, появился вновь с инкрустированной шкатулкой красного дерева. Я недостаточно хорошо разбирался в итальянском антиквариате, но предположил, что шкатулка – конца восемнадцатого века.
Даже будь в этой шкатулке труп младенца, Джузеппе не мог бы обращаться с ней более осторожно и благоговейно. Водрузив ее на стол, он мгновение стоял, глядя на рисунок, украшавший крышку. Потом с торжественным видом сел напротив меня. Помолчал, прежде чем заговорить.
– У меня такое чувство, что тут находится то, что вы ищете. – Он смолк и разразился кашлем, который, казалось, прикончит его. Откашлявшись, он слабо улыбнулся. – Я говорил вам, что верю в судьбу!
– Почему? Что в шкатулке?
– Очень старая книга.
Он снова замолчал, а я ждал, когда он продолжит. Наконец мне стало ясно, что он готов сидеть так, глядя на рисунок на крышке, целый день.
– Расскажите мне о ней.
– Да тут не о чем особенно рассказывать. – Джузеппе поднял глаза от шкатулки и посмотрел на меня. – Книга хранится в нашей семье с незапамятных времен, даже мой прапрадед не мог сказать с каких. Никто никогда не рассказывал, от кого или когда мы ее унаследовали. Конечно, толковали, что она представляет собой огромную ценность, но никто по-настоящему в это не верил, а меньше всех я. Я, синьор, не романтик. В мифы не верю.
– Только в судьбу.
– Теперь, когда появились вы, пожалуй. Видите ли, по семейному преданию, кто-то должен явиться за книгой перед тем, как пресечься нашему роду. Я, синьор, – последний в роду Апулья, и вы можете видеть, что здоровье у меня никуда. И вот вы здесь, как было предсказано! Так что, возможно, эта история вовсе не вздор. Возможно, старинная книга, которая хранилась в нашей семье, и впрямь представляет большую ценность.
– Есть лишь один способ это проверить. На каком, между прочим, языке она написана?
– Не знаю. Во всяком случае, не на итальянском. Я заглядывал в нее только пару раз. Почерк трудно разобрать.
– Так она написана от руки? – У меня перехватило дыхание. – Хорошо. Давайте же взглянем на нее.
Джузеппе с напряженным видом несколько мгновений смотрел на шкатулку, словно если сильно сосредоточиться, то можно проникнуть в великую тайну, заключенную в узоре на крышке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71