– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, я насовсем ухожу.
Я пожимаю плечами.
– Так уходите насовсем. – Продолжаю набирать номер.
– Мне нужно быть с моей семьей. Я только что получила результаты анализов – у меня положительная реакция на ВИЧ.
– Мне ужасно жаль. Это все? – И лишь через минуту я понимаю, что в ее словах есть какой-то смысл, они значат больше, чем слова на страницах журнала. Рэнди? Кто она – бывшая помощница гробовщика из Сиэттла? Выпускница философского факультета из Амхерста?
– Мой бойфренд тоже сожалеет.
– Бойфренд?
– Сожалеет. А я нет. – Она пытается рассмеяться. – Мне больше нет нужды притворяться. Я могу… все рассказать.
Зачем она мне говорит все это? Зачем эти подробности и почему я должна все это выслушивать? Неужели я так безлика? Лишена индивидуальности, как исповедник? Вездесуща, как господь бог? Я бросаю взгляд на отчет о продажах, точно там может найтись ответ, но, разумеется, цифры ничего не отвечают. Цифры только спрашивают. Властно спрашивают. А Рэнди продолжает говорить:
– Я хочу сказать, что, если я заболею, это будет паршиво, но по крайней мере теперь есть время подготовиться, найти стержень в жизни, а мне это необходимо, я так чувствую.
– Гм.
Я изучаю колонки цифр и пытаюсь провести собственные подсчеты: Пи-Джей не спал с Рэнди. Она не во вкусе Дмитрия. Кто еще? Спал ли кто-то с Пи-Джеем, кто спал с кем-то, кто спал с ней? Шесть ступеней, разделяющие нас.
– Мой бойфренд уже болен, если хотите знать. Возможно, я получила это от него, а не от кого-то из редакции. Я ему особо не изменяла. Теперь его мучает совесть, и это почти разрушило на хрен наши отношения, но тут есть и положительные моменты. Я хочу стать ближе с ним. А он этого не может понять.
Продажи стремительно падают, редакторы становятся все более невыносимы. Может, мне угрожает смерть, а Рэнди хочет лишь обрести близость. СПИД сделал секс таким грязным. Ловкость не имеет значения, презервативы так неизящны. СПИД сделал секс серьезнее, важнее, чем когда-либо.
– Вы понимаете, что это затрагивает не только вас, – вежливо напоминаю я ей. – Есть ведь и другие.
– Не понимаю.
– Полагаю, и не поймете. – Я делаю паузу, чтобы выровнять сбившийся подплечник пиджака. Изгоняю все сочувственные порывы из своего организма, потому что это и означает быть главным редактором: руководить, не обращая внимания на эмоции. – Послушай, Рэнди. Я не знаю, с кем из редакции ты спала, но я не могу позволить себе держать редакторов, больных СПИДом и кричащих о своей нетрудоспособности.
Мой голос становится сдержанным. Сдержанным и холодным, каким и должен быть. Я руковожу, выполняю свою работу.
– Я должна управлять журналом. Я нахожусь под куда большим давлением, чем ты или кто-то из твоих маленьких больных бой-френдов.
Я открываю ящик стола, нахожу ручку («Монблан») и протягиваю ей через стол.
– Я хочу, чтобы ты составила список. Всех связанных с «Портфолио» людей, с кем ты имела сексуальные контакты, и как вы предохранялись. Это важно. Мне нужно все обдумать.
– Но я…
– Можешь начать с Дэна.
Первый месяц работы в «Портфолио» Рэнди практически жила у Дэна. Они даже приезжали на работу в одном автобусе.
Рэнди встает и бредет к двери, ручка в одной руке, бланк «Портфолио» – в другой.
– У меня нет времени на все это дерьмо, Рэнди. Мне хватает проблем с падением продаж. Ты – всего лишь гребаный стажер. Напиши мне этот список.
3
Все вокруг замечают, с кем я сижу, что говорит о том, что никто не замечает меня. В том, чтобы выступать постоянным подозреваемым в ужасном убийстве, есть свои преимущества, но ничего в жизни не может соревноваться с очарованием юной кинозвезды.
При личном общении Лидия Бек так же прекрасна, как и на экране. Она высока, сложена, как породистая лошадь, и выглядит на свой возраст, то есть – на семнадцать. В жизни волосы у нее темнее, чем на экране, и она кажется более стройной. На ней традиционный килт и темно-синий жакет для верховой езды. Между фразами она грызет ногти.
– Так как вы редактируете, карандашом или ручкой?
Лидия готовится к роли в многообещающем фильме, и я консультирую ее в обмен на эксклюзивное фото для обложки; все это, разумеется, устроил Пол Грей. Лидия не делает никаких записей и не выказывает признаков интереса к моим ответам на ее вопросы. Но она добросовестная актриса, она уже приступила к работе, так что у меня возникает ощущение, что я разговариваю с зеркалом.
Глория: Красным карандашом, но я нечасто этим занимаюсь. Редактированием, я имею в виду. Основная работа происходит на собраниях, встречах.
Лидия: Вы прямо как мой менеджер.
Глория: Скорее, как кинорежиссер. Великий редактор всегда художник.
Лидия: А вы великий редактор?
Глория: Я редактирую великий журнал.
Лидия: Конечно, никто не знает, как это происходит. Должно быть, тяжело.
Глория: Поиск новой аудитории – рискованное дело.
Лидия: Можно потерять уже имеющуюся?
Глория: Я хочу, чтобы наши статьи жили дольше, чем летние блокбастеры, а это значит, что они должны что-то собой представлять, создавать культуру, а не отражать ее.
Лидия: Вы стремитесь к бессмертию.
Глория: Я хочу, чтобы наши материалы хранились в архивах для грядущих поколений.
Лидия: Вы хотите редактировать «Алгонкин».
Наша встреча проходит в новом китайском ресторане на Юнион-стрит, где на самом деле мало китайского: он специализируется на так называемой шанхайской кухне. Называется «Опиум». Весь персонал, включая официантов и шеф-повара, – белые. Декоратор, превративший заведение в подобие вагона-ресторана из «Восточного экспресса», – тоже белый. Китайцы, даже старые беженцы из Шанхая, не стали бы так украшать ресторан. Модное китайское заведение пестрит замысловатой резьбой по дереву, официанты одеты в красные полиэфирные смокинги. «Опиум» больше походит на французское бистро, чистое и изящное. Еда здесь, к счастью, незамысловатая. Если ты не зарезервировал столик заранее и не пришел в обществе знаменитости, в хороший день придется отстоять очередь часа на два.
Лидия весь наш разговор сидит, уткнувшись в меню; полагаю, так она прячется от публики. Я принимаюсь читать свое меню, отчаянно пытаясь в нем разобраться.
– Вы не знаете, чего вы хотите? Раз вы редактор, вы должны постоянно здесь бывать.
Я приготовилась выдать какую-то экзотическую версию правды о своей жизни и отношениях с модными ресторанами, но официант, уже ожидающий наших заказов, спасает меня. Лидия заказывает рисовую лапшу с креветками, а я беру пельмени с шиитаке. Она заказывает холодный чай. Я – «Цзинь-тао». Она спрашивает меня, что это такое, и, когда я ей объясняю, она отказывается от чая и просит то же самое. Выпадая из образа, шепчет мне, что вообще-то у нее нет особых пристрастий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54