Я все это понимаю, Саймон Шмальц. Но тебя я понять не способна.
– Значит, приняв эту религию, – сможешь?
– Возможно. У меня есть вера.
– При этом ты не веришь ни во что. Ты ведешь себя так, будто смена религии – косметическая процедура.
– Думаешь, решиться выйти за кого-нибудь замуж так же просто?
– По сравнению с Жанель ты делаешь свадьбу сложнее влияния корпораций.
– Только чтобы ты был счастлив. Ты и четыре сотни твоих лучших клиентов.
– И твои родители.
– Хочешь, сбежим?
– Мы не можем.
– До Невады пять часов. Там людей женят даже без предварительной записи.
– Ты бы так не сделала.
– Сделала.
– А твои родители?
– Родители моего отца так и поступили.
– Какой кошмар.
– Кошмар, потому они были белой швалью? Я такая же, Саймон.
– Нет, Анастасия. Ты – нет. Ты моя будущая жена.
Так что она взяла и перешла в другую веру. А чем еще ей было заняться? Она нашла раввина, чтобы он сделал ее еврейкой. Столько безделья. Всего за пару месяцев она практически овладела священным писанием. У нее была преданность ученого. Плюс это детское усердие. Но оставалась одна загвоздка.
– Ты хочешь стать еврейкой, не сказав будущему мужу? – спросил ее раввин.
– Он не одобрит.
– Тогда зачем тебе?
– Хочу его понять.
– Любишь его?
Она кивнула.
– Тогда ты его понимаешь.
– Недостаточно.
– Хочешь быть им.
Она снова кивнула.
– Ты понимаешь себя?
– Это другое. Я не люблю себя.
Такое раввин вполне допускал. Возможно, принял это за покорность. За глубинную благопристойность. Небольшая частная церемония – и она поменяла веру.
Конечно, Саймон ни о чем не догадывался. Правоверная Анастасия вернулась домой, и он поцеловал ее как шиксу. Она играла свою роль. Не канючила. Но разве Анастасия не видела, что все ее усилия притянуть его к себе и стать к нему ближе, решительно все, от принятия имени Анастасия до авторства «Как пали сильные», от высветленных прядей в волосах до обращения души в иную веру, лишь увеличивали расстояние между ними? Разве не понимала она, что жила математическим пределом: чем ближе она к Саймону, тем больше вероятность, что они никогда не встретятся.
V
Но не только близость. У нее был роман. Ее роман. Ее роман до сих пор не опубликован. Процесс оставался под контролем. Под контролем Саймона.
Я не осознавал, как далеко все зашло, пока он не взял меня консультантом на фотосъемку автора. Натурная съемка. Ящичный фотоаппарат, штатив. У фотографа был ассистент. Парикмахер и визажист ехали в отдельном автофургоне. Я уютно устроился на заднем сиденье «остина-хили» Саймона и слушал доносившиеся до меня обрывки его лекции по истории фотопортрета, предназначенной для развития Анастасии, пока наш кортеж добирался до Лесов Мьюра.
С какой целью меня взяли на эту экскурсию, я не постигал. Мое фото для обложки было не совсем традиционным, но виной тому стало случайное совпадение. В то утро, когда мне подгоняли новый твидовый костюм, журнал об интерьерах прислал фотографа для съемки раздевалок. Фотографу понадобилось хоть какое-то тело для оживления композиции. Она спросила, свободно ли мое на ближайшие несколько часов. И поскольку мне больше нечем было заняться, она сделала довольно неформальный портрет, который я с тех пор и использовал, к восторгу критиков, – им нравится выглядеть серьезнее очерняемых авторов. Восхищение Саймона было красноречивее прочих. Саймон превозносил психологическую остроту портрета. Он доверял своему наметанному глазу. Разве я мог открыть ему правду: на этом эффектном снимке я был лишь реквизитом?
Едва мы припарковались, я понял, что никакого профессионального мнения от меня не ждут. Оно и к лучшему, ибо у меня его не было. Вокруг кабриолета Саймона экспертов собралось в избытке, и, подозреваю, все безмолвно благодарили меня за мое присутствие – по сравнению со мной у них был талант и цель в жизни. В этом отношении я был полезен практически всем, кого знал.
Саймон привел нас к первой же приемлемо буколической прогалине. Ему пришлось разогнать большую немецкую семью, расположившуюся на пикник. После этого остались только деревья, склонившиеся к ручью, что переливался рассеянным светом. Мне не нужно описывать: вы и так уже много раз это видели на единственной опубликованной фотографии Анастасии, на портрете, который даже я, решительно против воли, со временем признал отражением ее подлинной сущности.
– Мне просто встать здесь? – спросила Анастасия. Такая обыденная в джинсах и футболке. Она прислонила голову к секвойе. – Или можно сесть на землю?
– Только не в костюме, так не пойдет, – отозвался стилист из-за ширмы, натянутой между ветвями.
– Режиссирую я, – сказал Саймон всем, включая Анастасию. – Я спрошу вашего совета, если понадобится.
– В костюме? – переспросила Анастасия своего жениха.
– Сейчас лучше переоденься. При таком освещении время – деньги.
Анастасия оглянулась на людей, готовящих съемку. Их не представили друг другу даже формально.
– Ты хочешь, чтобы я разделась…
– За ширмой, – ответил ей стилист. – Прошу вас.
– Вы хотите, чтобы я надела…
– Франция, начало двадцатого века, – сказал стилист. – Совсем как в вашей книге. Постарайтесь не зацепить ткань когда будете надевать.
– Я не понимаю.
– Это профессиональная фотосъемка, Анастасия, – объяснил Саймон. – Пожалуйста, веди себя как профессионал.
Она кивнула будущему мужу. Она сняла одежду.
Вы помните, что на ней было на фотографии, сделанной в тот день. Вам знаком ее мальчишеский вид. Но попробуйте представить его до того, как явились подражатели. Она положила начало этой тенденции – не по своей вине. Она делала так, как ей велели. Надела то, что ей дали, – короткие брюки, шерстяной жакет в тон и кепку, которая была слишком велика и съезжала на один глаз. Она, девушка, была одета под мальчишку-школьника и выглядела как мелкий мошенник.
– Ты правда этого хочешь? – спросила она.
– Я могу уменьшить шляпу, – сказал стилист Саймону.
– Оставьте как есть, – ответил Саймон.
– Тогда нужно поправить галстук. Похоже, она успела завязать квадратный узел.
– И его оставьте. Разберитесь с ее макияжем, и все на этом. – Он посмотрел на свою будущую жену. Она улыбнулась ему. Он повернулся к стилисту. – Пусть она выглядит бесполой – кроме губ. Губы должны быть девичьи.
– Невинные?
– Выдающие небольшой опыт. Развращенность взрослым мужчиной, которой она не понимает.
Пока стилист трудился над лицом Анастасии, Саймон налаживал привезенный с собой старинный велосипед. Он попросил меня помочь: это означало, что ему нужен мой ремень – привязать к багажнику пару общих тетрадей. Мне нравится образ Анастасии, сказал я. Саймон пожал плечами и продолжил работу.
К середине дня все, даже Анастасия, выглядело так, как хотел Саймон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Значит, приняв эту религию, – сможешь?
– Возможно. У меня есть вера.
– При этом ты не веришь ни во что. Ты ведешь себя так, будто смена религии – косметическая процедура.
– Думаешь, решиться выйти за кого-нибудь замуж так же просто?
– По сравнению с Жанель ты делаешь свадьбу сложнее влияния корпораций.
– Только чтобы ты был счастлив. Ты и четыре сотни твоих лучших клиентов.
– И твои родители.
– Хочешь, сбежим?
– Мы не можем.
– До Невады пять часов. Там людей женят даже без предварительной записи.
– Ты бы так не сделала.
– Сделала.
– А твои родители?
– Родители моего отца так и поступили.
– Какой кошмар.
– Кошмар, потому они были белой швалью? Я такая же, Саймон.
– Нет, Анастасия. Ты – нет. Ты моя будущая жена.
Так что она взяла и перешла в другую веру. А чем еще ей было заняться? Она нашла раввина, чтобы он сделал ее еврейкой. Столько безделья. Всего за пару месяцев она практически овладела священным писанием. У нее была преданность ученого. Плюс это детское усердие. Но оставалась одна загвоздка.
– Ты хочешь стать еврейкой, не сказав будущему мужу? – спросил ее раввин.
– Он не одобрит.
– Тогда зачем тебе?
– Хочу его понять.
– Любишь его?
Она кивнула.
– Тогда ты его понимаешь.
– Недостаточно.
– Хочешь быть им.
Она снова кивнула.
– Ты понимаешь себя?
– Это другое. Я не люблю себя.
Такое раввин вполне допускал. Возможно, принял это за покорность. За глубинную благопристойность. Небольшая частная церемония – и она поменяла веру.
Конечно, Саймон ни о чем не догадывался. Правоверная Анастасия вернулась домой, и он поцеловал ее как шиксу. Она играла свою роль. Не канючила. Но разве Анастасия не видела, что все ее усилия притянуть его к себе и стать к нему ближе, решительно все, от принятия имени Анастасия до авторства «Как пали сильные», от высветленных прядей в волосах до обращения души в иную веру, лишь увеличивали расстояние между ними? Разве не понимала она, что жила математическим пределом: чем ближе она к Саймону, тем больше вероятность, что они никогда не встретятся.
V
Но не только близость. У нее был роман. Ее роман. Ее роман до сих пор не опубликован. Процесс оставался под контролем. Под контролем Саймона.
Я не осознавал, как далеко все зашло, пока он не взял меня консультантом на фотосъемку автора. Натурная съемка. Ящичный фотоаппарат, штатив. У фотографа был ассистент. Парикмахер и визажист ехали в отдельном автофургоне. Я уютно устроился на заднем сиденье «остина-хили» Саймона и слушал доносившиеся до меня обрывки его лекции по истории фотопортрета, предназначенной для развития Анастасии, пока наш кортеж добирался до Лесов Мьюра.
С какой целью меня взяли на эту экскурсию, я не постигал. Мое фото для обложки было не совсем традиционным, но виной тому стало случайное совпадение. В то утро, когда мне подгоняли новый твидовый костюм, журнал об интерьерах прислал фотографа для съемки раздевалок. Фотографу понадобилось хоть какое-то тело для оживления композиции. Она спросила, свободно ли мое на ближайшие несколько часов. И поскольку мне больше нечем было заняться, она сделала довольно неформальный портрет, который я с тех пор и использовал, к восторгу критиков, – им нравится выглядеть серьезнее очерняемых авторов. Восхищение Саймона было красноречивее прочих. Саймон превозносил психологическую остроту портрета. Он доверял своему наметанному глазу. Разве я мог открыть ему правду: на этом эффектном снимке я был лишь реквизитом?
Едва мы припарковались, я понял, что никакого профессионального мнения от меня не ждут. Оно и к лучшему, ибо у меня его не было. Вокруг кабриолета Саймона экспертов собралось в избытке, и, подозреваю, все безмолвно благодарили меня за мое присутствие – по сравнению со мной у них был талант и цель в жизни. В этом отношении я был полезен практически всем, кого знал.
Саймон привел нас к первой же приемлемо буколической прогалине. Ему пришлось разогнать большую немецкую семью, расположившуюся на пикник. После этого остались только деревья, склонившиеся к ручью, что переливался рассеянным светом. Мне не нужно описывать: вы и так уже много раз это видели на единственной опубликованной фотографии Анастасии, на портрете, который даже я, решительно против воли, со временем признал отражением ее подлинной сущности.
– Мне просто встать здесь? – спросила Анастасия. Такая обыденная в джинсах и футболке. Она прислонила голову к секвойе. – Или можно сесть на землю?
– Только не в костюме, так не пойдет, – отозвался стилист из-за ширмы, натянутой между ветвями.
– Режиссирую я, – сказал Саймон всем, включая Анастасию. – Я спрошу вашего совета, если понадобится.
– В костюме? – переспросила Анастасия своего жениха.
– Сейчас лучше переоденься. При таком освещении время – деньги.
Анастасия оглянулась на людей, готовящих съемку. Их не представили друг другу даже формально.
– Ты хочешь, чтобы я разделась…
– За ширмой, – ответил ей стилист. – Прошу вас.
– Вы хотите, чтобы я надела…
– Франция, начало двадцатого века, – сказал стилист. – Совсем как в вашей книге. Постарайтесь не зацепить ткань когда будете надевать.
– Я не понимаю.
– Это профессиональная фотосъемка, Анастасия, – объяснил Саймон. – Пожалуйста, веди себя как профессионал.
Она кивнула будущему мужу. Она сняла одежду.
Вы помните, что на ней было на фотографии, сделанной в тот день. Вам знаком ее мальчишеский вид. Но попробуйте представить его до того, как явились подражатели. Она положила начало этой тенденции – не по своей вине. Она делала так, как ей велели. Надела то, что ей дали, – короткие брюки, шерстяной жакет в тон и кепку, которая была слишком велика и съезжала на один глаз. Она, девушка, была одета под мальчишку-школьника и выглядела как мелкий мошенник.
– Ты правда этого хочешь? – спросила она.
– Я могу уменьшить шляпу, – сказал стилист Саймону.
– Оставьте как есть, – ответил Саймон.
– Тогда нужно поправить галстук. Похоже, она успела завязать квадратный узел.
– И его оставьте. Разберитесь с ее макияжем, и все на этом. – Он посмотрел на свою будущую жену. Она улыбнулась ему. Он повернулся к стилисту. – Пусть она выглядит бесполой – кроме губ. Губы должны быть девичьи.
– Невинные?
– Выдающие небольшой опыт. Развращенность взрослым мужчиной, которой она не понимает.
Пока стилист трудился над лицом Анастасии, Саймон налаживал привезенный с собой старинный велосипед. Он попросил меня помочь: это означало, что ему нужен мой ремень – привязать к багажнику пару общих тетрадей. Мне нравится образ Анастасии, сказал я. Саймон пожал плечами и продолжил работу.
К середине дня все, даже Анастасия, выглядело так, как хотел Саймон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86