Собаки останутся на становище под присмотром Белликари.
Каменный дом — так они по-прежнему называли могилу викинга — находился милях в тридцати от стойбища, вниз по течению Иннуит Ку. Течение было такое стремительное, что они всего за полдня доплыли до порогов: здесь прошлым летом Джейми и Эуэсин потопили своё каноэ.
Водопада ещё не было видно, слышался только его рёв, но Кейкут уже повёл флотилию к берегу. Каяки и каноэ вытащили на сушу и пошли пешком.
Потом все остановились на берегу, посмотрели на пенистые буруны, и тут Джейми и Эуэсин переглянулись. Питъюк заметил это и закричал, перекрикивая шум воды:
— Вы, может, недовольный, что мы пороги не переплываем? Думаете, эскимосы трусы? Только белый да индеец храбрый, может плыть такой большой пороги?
— Брось, Питъюк, — ответил Джейми. — Мы были не храбрые, а просто дураки, сам знаешь!
— Скромный стали! Вот пойдём дальше по Большой река, может, вы бедный эскимосский мальчишка тоже покажете, как плавать большой пороги? Я быстро научусь, честный слово.
Они, наверно, ещё долго бы препирались, но их прервал Оухото. Он первый поднялся на невысокую гряду и теперь показывал рукой куда-то на север. Остальные взобрались к нему, остановились и молча глядели на каменистый холм, что поднимался по ту сторону затопленной талыми водами долины: на вершине холма виднелось массивное сооружение из камня.
То был Каменный дом, на поиски которого они пустились в такой далёкий путь. То была могила Кунара, Железного человека.
14. МОГИЛА КУНАРА
В этот весенний день неоглядные холмистые дали наводили такую тоску, что её не могло развеять даже ослепительно яркое солнце. Равнина казалась пустынной, давным-давно вымершей. Не слышно было птичьего пения. Среди одноцветных каменистых холмов и тающих сугробов в тундре, пропитанной водою, точно губка, не видно было ни единого оленя. Мхи и лишайники ещё не ожили. Они все ещё оставались мертвенно, по-зимнему тусклыми, серо-бурыми.
Наступил самый унылый час в жизни тундры: она пробудилась от зимней спячки, но ещё не встрепенулась, лихорадочный восторг короткого лета ещё не завладел ею. Она лежала серолицая и недвижная, как мертвец.
Гнетущая безжизненность равнины подавляла, и Анджелина, Эуэсин и Джейми невольно старались держаться поближе друг к другу. Эскимосам и Питъюку тоже стало не по себе. Оухото что-то тихонько сказал, и Кейкут медленно кивнул.
— Он говорит, здесь останутся. Ждать нас будут, — объяснил друзьям Питъюк. — Могила Кунар не ходят. Я тоже не хочу туда ходить. Но вы ходите, значит, я с вами.
Джейми встряхнулся, заговорил как мог бодро и деловито:
— Что мы, маленькие, что ли? Привидений испугались? Тут пугаться нечего. Мы с Эуэсином пробыли у Каменного дома целую ночь, и я туда лазил. С виду он и правда жутковатый, только никакие призраки там не водятся; да их и вообще не бывает. Так что пошли.
Эуэсин переглянулся с Питъюком и ответил за обоих:
— Может, в твоей стране и нет духов, Джейми. Может, глаза белого человека не видят того, что видим мы. Белые знают много, но они знают не все. — Он пожал плечами, повернулся и поднял дорожный мешок. Закинул его на плечо и снова повернулся к Джейми. — Заяц даже и слепой чует белую сову, — закончил он и зашагал к маячившему вдали Каменному дому.
Остальные трое пошли за ним, и Джейми так и не нашёлся что сказать. Не впервые поведение друзей сбивало его с толку.
— Все-таки когда-нибудь я научусь помалкивать, — огорчённо пробормотал он, нагоняя Эуэсина.
Они пересекли широкую болотистую долину, причём кое-где пришлось идти по колено в ледяной талой воде, и стали взбираться по усыпанному камнями склону холма, на котором похоронен был Кунар. Чем ближе они подходили, тем величественней становился Каменный дом, и под конец стало казаться, что он возвышается надо всем окрест. Но это только казалось, на самом деле он был не выше десяти футов, а основание его занимало не больше пятнадцати квадратных футов. Но такой обман зрения вполне понятен: ведь в здешних краях не видно никаких следов человека и оттого единственное творение рук человеческих стало главной вехой в море пустоты.
Они перелезли через расколотые морозом острые валуны, которые преграждали путь к дому, и им снова стало не по себе; будто снова они перенеслись из знакомого обжитого мира в чуждый мир бесконечно далёкого прошлого.
В десятке шагов от могилы Эуэсин остановился. Ни на кого не глядя, он порылся в своём мешке, выудил оттуда плитку табака. И положил её на плоский камень.
Потом подошёл Питъюк, Он достал из своего мешка небольшой свёрток с вяленой олениной и положил рядом с табаком.
Джейми смотрел на все это озадаченно, но смолчал. И сдержанность его была вознаграждена. Видя, что Джейми не подшучивает над ними и не проявляет никаких признаков нетерпения, Эуэсин объяснил, правда немного робко и смущённо:
— У нас так считается, Джейми: кто умер, тому надо делать подарки. У нас много всего есть, потому что мы живые. А у них нет ничего, потому что они мёртвые. В прошлом году, когда мы с тобой тут были, я забыл поделиться с мёртвым. А потом дал себе слово: если приду ещё раз, ни за что не забуду. — Тут он заговорил чуть ли не умоляющим голосом: — Ты, может, думаешь, это все глупости, но только все равно не смейся. Пожалуйста, не смейся.
— Да мне и неохота смеяться, — серьёзно сказал Джейми. Порылся в кармане и вытащил истинную драгоценность — перочинный нож, приз, который он завоевал в школе в Торонто несколько лет назад. И не без смущения взглянул на Эуэсина: — А мне можно? Ничего, если я тоже что-нибудь подарю?
Питъюк схватил левую руку Джейми, крепко её сжал.
— Это очень, очень хорошо, Джейми.
С тех пор как они подрались на Кэсмирском озере, не часто голос его звучал так дружески. Джейми выступил вперёд и положил нож на камень. За ним подошла Анджелина и рядом с их дарами положила пачку чая.
Эуэсин первый нарушил молчание и заговорил так весело, словно с души его свалилась немалая тяжесть:
— Ты прости, что я нехорошо сказал тогда в становище про твой народ. Мы с тобой отдалились друг от друга, тут и я тоже виноват. Понимаешь, у нас в сердце столько гнева накопилось против белых, оттого мы иногда сердимся и на своих друзей. А ты нам друг: и Анджелине, и мне, и Питъюку. Зря мы на тебя обиделись.
— Я не обижалась, — колко заметила Анджелина. — Говори за себя Эуэсин. Ты забыл, я ведь люблю дикобразов.
— Выходит, я дикобраз? — спросил Джейми. — Ну ладно, Анджелина, твоя правда. Дикобраз и есть. И раз все тут вроде виноватые, так и я скажу: я тоже виноват, нехорошо говорил. Ну, а теперь займёмся делом.
Массивную и неприступную гробницу Кунара строили, видно, с большим тщанием — камни сложены были в плотный куб, зазоры между ними наглухо зашпаклеваны болотным дёрном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Каменный дом — так они по-прежнему называли могилу викинга — находился милях в тридцати от стойбища, вниз по течению Иннуит Ку. Течение было такое стремительное, что они всего за полдня доплыли до порогов: здесь прошлым летом Джейми и Эуэсин потопили своё каноэ.
Водопада ещё не было видно, слышался только его рёв, но Кейкут уже повёл флотилию к берегу. Каяки и каноэ вытащили на сушу и пошли пешком.
Потом все остановились на берегу, посмотрели на пенистые буруны, и тут Джейми и Эуэсин переглянулись. Питъюк заметил это и закричал, перекрикивая шум воды:
— Вы, может, недовольный, что мы пороги не переплываем? Думаете, эскимосы трусы? Только белый да индеец храбрый, может плыть такой большой пороги?
— Брось, Питъюк, — ответил Джейми. — Мы были не храбрые, а просто дураки, сам знаешь!
— Скромный стали! Вот пойдём дальше по Большой река, может, вы бедный эскимосский мальчишка тоже покажете, как плавать большой пороги? Я быстро научусь, честный слово.
Они, наверно, ещё долго бы препирались, но их прервал Оухото. Он первый поднялся на невысокую гряду и теперь показывал рукой куда-то на север. Остальные взобрались к нему, остановились и молча глядели на каменистый холм, что поднимался по ту сторону затопленной талыми водами долины: на вершине холма виднелось массивное сооружение из камня.
То был Каменный дом, на поиски которого они пустились в такой далёкий путь. То была могила Кунара, Железного человека.
14. МОГИЛА КУНАРА
В этот весенний день неоглядные холмистые дали наводили такую тоску, что её не могло развеять даже ослепительно яркое солнце. Равнина казалась пустынной, давным-давно вымершей. Не слышно было птичьего пения. Среди одноцветных каменистых холмов и тающих сугробов в тундре, пропитанной водою, точно губка, не видно было ни единого оленя. Мхи и лишайники ещё не ожили. Они все ещё оставались мертвенно, по-зимнему тусклыми, серо-бурыми.
Наступил самый унылый час в жизни тундры: она пробудилась от зимней спячки, но ещё не встрепенулась, лихорадочный восторг короткого лета ещё не завладел ею. Она лежала серолицая и недвижная, как мертвец.
Гнетущая безжизненность равнины подавляла, и Анджелина, Эуэсин и Джейми невольно старались держаться поближе друг к другу. Эскимосам и Питъюку тоже стало не по себе. Оухото что-то тихонько сказал, и Кейкут медленно кивнул.
— Он говорит, здесь останутся. Ждать нас будут, — объяснил друзьям Питъюк. — Могила Кунар не ходят. Я тоже не хочу туда ходить. Но вы ходите, значит, я с вами.
Джейми встряхнулся, заговорил как мог бодро и деловито:
— Что мы, маленькие, что ли? Привидений испугались? Тут пугаться нечего. Мы с Эуэсином пробыли у Каменного дома целую ночь, и я туда лазил. С виду он и правда жутковатый, только никакие призраки там не водятся; да их и вообще не бывает. Так что пошли.
Эуэсин переглянулся с Питъюком и ответил за обоих:
— Может, в твоей стране и нет духов, Джейми. Может, глаза белого человека не видят того, что видим мы. Белые знают много, но они знают не все. — Он пожал плечами, повернулся и поднял дорожный мешок. Закинул его на плечо и снова повернулся к Джейми. — Заяц даже и слепой чует белую сову, — закончил он и зашагал к маячившему вдали Каменному дому.
Остальные трое пошли за ним, и Джейми так и не нашёлся что сказать. Не впервые поведение друзей сбивало его с толку.
— Все-таки когда-нибудь я научусь помалкивать, — огорчённо пробормотал он, нагоняя Эуэсина.
Они пересекли широкую болотистую долину, причём кое-где пришлось идти по колено в ледяной талой воде, и стали взбираться по усыпанному камнями склону холма, на котором похоронен был Кунар. Чем ближе они подходили, тем величественней становился Каменный дом, и под конец стало казаться, что он возвышается надо всем окрест. Но это только казалось, на самом деле он был не выше десяти футов, а основание его занимало не больше пятнадцати квадратных футов. Но такой обман зрения вполне понятен: ведь в здешних краях не видно никаких следов человека и оттого единственное творение рук человеческих стало главной вехой в море пустоты.
Они перелезли через расколотые морозом острые валуны, которые преграждали путь к дому, и им снова стало не по себе; будто снова они перенеслись из знакомого обжитого мира в чуждый мир бесконечно далёкого прошлого.
В десятке шагов от могилы Эуэсин остановился. Ни на кого не глядя, он порылся в своём мешке, выудил оттуда плитку табака. И положил её на плоский камень.
Потом подошёл Питъюк, Он достал из своего мешка небольшой свёрток с вяленой олениной и положил рядом с табаком.
Джейми смотрел на все это озадаченно, но смолчал. И сдержанность его была вознаграждена. Видя, что Джейми не подшучивает над ними и не проявляет никаких признаков нетерпения, Эуэсин объяснил, правда немного робко и смущённо:
— У нас так считается, Джейми: кто умер, тому надо делать подарки. У нас много всего есть, потому что мы живые. А у них нет ничего, потому что они мёртвые. В прошлом году, когда мы с тобой тут были, я забыл поделиться с мёртвым. А потом дал себе слово: если приду ещё раз, ни за что не забуду. — Тут он заговорил чуть ли не умоляющим голосом: — Ты, может, думаешь, это все глупости, но только все равно не смейся. Пожалуйста, не смейся.
— Да мне и неохота смеяться, — серьёзно сказал Джейми. Порылся в кармане и вытащил истинную драгоценность — перочинный нож, приз, который он завоевал в школе в Торонто несколько лет назад. И не без смущения взглянул на Эуэсина: — А мне можно? Ничего, если я тоже что-нибудь подарю?
Питъюк схватил левую руку Джейми, крепко её сжал.
— Это очень, очень хорошо, Джейми.
С тех пор как они подрались на Кэсмирском озере, не часто голос его звучал так дружески. Джейми выступил вперёд и положил нож на камень. За ним подошла Анджелина и рядом с их дарами положила пачку чая.
Эуэсин первый нарушил молчание и заговорил так весело, словно с души его свалилась немалая тяжесть:
— Ты прости, что я нехорошо сказал тогда в становище про твой народ. Мы с тобой отдалились друг от друга, тут и я тоже виноват. Понимаешь, у нас в сердце столько гнева накопилось против белых, оттого мы иногда сердимся и на своих друзей. А ты нам друг: и Анджелине, и мне, и Питъюку. Зря мы на тебя обиделись.
— Я не обижалась, — колко заметила Анджелина. — Говори за себя Эуэсин. Ты забыл, я ведь люблю дикобразов.
— Выходит, я дикобраз? — спросил Джейми. — Ну ладно, Анджелина, твоя правда. Дикобраз и есть. И раз все тут вроде виноватые, так и я скажу: я тоже виноват, нехорошо говорил. Ну, а теперь займёмся делом.
Массивную и неприступную гробницу Кунара строили, видно, с большим тщанием — камни сложены были в плотный куб, зазоры между ними наглухо зашпаклеваны болотным дёрном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42