«Нет, деточка, я не пью». А я говорю: «Да знаю я, что ты не пьешь, – я просто подумал, что твой менеджер, или твоя мамаша, или еще кто-нибудь…» А она улыбается и говорит: «Может, я вместо этого вон тот твой косяк подергаю?» Восемь лет от роду, как тебе? Короче, блин, я так окосел, что только и выдал ей: «Чего? Ты чего сказала?» А она мне в ответ: «Ты что, тупой? Хуй, говорю, тебе пососать, минет сделать, такие, типа, дела?» Вот это, блин, Б., вот это меня вконец обломало. Не помню, когда я хоть раз в жизни отказывался, чтобы мне хуй пососали, но восьмилетка же, блин… не знаю, может, я малость старомодный… тринадцать, двенадцать там – классно… может, даже одиннадцать… или десять, блин, если у нее хоть соски есть – в смысле, хоть какая-то грудь… но тут же вообще ничего… то есть, блин, кому охота ебать телку совсем без сисек? Это же какая-то блядская педерастия получается, верно? То есть это вроде как пацана ебать, так?
– Но ведь она просто хотела устроить тебе небольшой отсос, – напомнил ему Борис, – и сиськи никакого отношения к этому не имеют, разве не так?
Тони хмыкнул, вздохнул и закрыл лицо ладонями. Потом в отчаянии замотал головой.
– Да знаю я, знаю… я уже об этом думал… это все гашиш злоебучий… я от него, Б., вконец охуел… со всем, блин, не соображал, что делал…
Борис сделал большие глаза, потом исполнил подъем бровей из мыльной оперы – удивленно-возмущенная смесь, а потом громогласно вопросил: – Да ну?
Но все это, ясное дело, с удолбанным 'Гони было совершенно впустую. Сценарист гримасничал, словно в мучительном непонимании, плотно зажмуривая глаза, скрипя зубами, мотая головой, и в конце концов выдавил:
– Блин… ты не врубаешься – эта блядская наркота все мои злоебучие моральные критерии расхуярила!
6
Фабула эпизода с касбой была сама простота – Анджела, или «мисс Мод», как она именовалась в сценарии, была сказочно богатой и предельно придурочной светловолосой американской красоткой, которая купила себе роскошный дом в Марокко, где наслаждалась бесконечной чередой здоровенных африканских негров. В этот материал позднее предстояло вставить образы из ее детства – предположительно иллюстрирующие то, как она развила в себе столь ненасытный аппетит, или, если точнее, почему она остановилась именно на этом методе доведения до белого каления своего папаши.
Сценарий требовал четырех отдельных любовных сцен, полных и в высшей степени детальных. Вдобавок – в порядке указания на всю серьезность размаха и объема активности дамы – туда предстояло вмонтировать фрагменты, представляющие примерно две дюжины ее черных любовников, трахающих ее в различных позах. Несколько таких фрагментов требовали от нее «радостного буйства» сразу с двумя-тремя. D?nouement – то есть финал – представлял собой разновидность ronde etrordinaire , которому Гони дал название «Круглые сутки», заявив, что реально наблюдал такое в Гамбурге. Там предстояло задействовать Анджелу и еще четырех участников – двое целовали каждую из ее грудей, еще один целовал рот, а четвертый обрабатывал своим членом ее идеальное влагалище. Как только тот, что занимался влагалищем, достигал оргазма, все четверо перемещались, как в игре «стулья с музыкой», в новые положения, причем по часовой стрелке. К тому времени как первый участник снова прибывал к влагалищу, его член опять стоял и был наготове. Таким образом, по крайней мере теоретически, ronde могла продолжаться неопределенное время – и использование монтажа с быстрым наплывом должно было дать великолепный эффект.
– Я тут вот о чем подумал, – сказал Тони, пока они работали над сценарием в кабинете у Бориса. – Ты уже Анджелу выебал?
Борис, набросав композицию мизансцены, теперь держал ее на расстоянии вытянутой руки и с прищуром разглядывал.
– Нет, приятель, у меня слишком много других забот на уме. – Борис смял набросок и взял новый лист бумаги. – А кроме того, – добавил он, – я не уверен, что у меня есть глаза.
– Гм. – Тони развернул смятую бумажку и внимательно на нее посмотрел. – Не помню, говорил я об этом или нет, – осторожно сообщил он, – но я с ней пару раз этим занимался.
– В самом деле? – отозвался Борис, выказывая вежливый интерес, но продолжая работать над композицией.
– Ага, на «Марии Антуанетте», в ее гримерке. Один раз при полном ее параде – знаешь, большая кринолиновая юбка, еще штук восемь нижних, высокие сапожки с застежками, жуткий парик, короче, весь прикид, чертовски причудливо.
– И как оно?
– Ну-у… – Тони проявлял какую-то странную нерешительность, – вообще-то славно, – сказал он, но почти разочарованно. – Я хочу сказать, сама мысль о том, чтобы выебать Анджелу Стерлинг… ну, это вроде как удача подвалила, верно? То есть даже если это плохо, это хорошо.
– Как ты себе такое представляешь?
– Ну, тогда это по крайней мере тебе жить не мешает – ты ее выебал и можешь про это забыть. Понимаешь, о чем я?
– Гм. – Борис взял набросок и прищурился, разглядывая его.
– Тело у нее классное, – продолжал Тони, словно оправдываясь, – и она, ну… знаешь, вовсю работает… то есть, пиздой аж к потолку устремляется и по-настоящему тебе поддает! Я хочу сказать, приятель, крепко у нее получается… и тот старый захват типа ножницы… корчится… стонет… кусается… царапает тебе спину… всякие странные нежности бормочет… знаешь, все эти страстные дела.
Борис пожал плечами.
– Звучит идеально.
– Угу… – пробурчал Тони, делая паузу и пытаясь собраться с мыслями. – Короче, в первый раз, когда она была в полном костюме Марии Антуанетты и разыграла сцену изнасилования – знаешь, вроде как притворялась, будто я ее насилую, – это было чертовски славно… то есть, я был как раз под такой балдой, чтобы как следует в это врубиться… у меня всегда были примерно такие фантазии… невинная белокурая красавица у мачты, руки грубо связаны за спиной, груди торчат… знаешь, весь этот застарелый синдром типа «Большой Скверный Волк сбег Златовласку»… черт, я этот костюм на куски порвал. У Леса Харрисона совсем крыша поехала нам пришлось целую историю сочинить… про то, как какой-то статист крадет костюм, а потом его сбивает автобусом в Санта-Монике… или что-то вроде того.
Борис хихикнул.
Роскошно. Пожалуй, мы смогли бы это использовать.
Нет, бота ради, Б., даже ей об этом не напоминай. Мне неохота, чтобы меня считали одним из тех, кто, знаешь, «раз чмокнул и всем рассказал».
– Но это так забавно. А я то думал, где Анджела эту фразочку про «Златовласку и Скверного Волка» подцепила. Знаешь, она по-прежнему ее использует.
Тони был в шоке.
– Что? Ты хочешь сказать, она действительно рассказала тебе про то, что вытворяла тогда в гримерке?
– Нет, нет, она просто использовала ату ерундовину со «Скверным Волком», когда описывала всех мужчин… естественно, кроме меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Но ведь она просто хотела устроить тебе небольшой отсос, – напомнил ему Борис, – и сиськи никакого отношения к этому не имеют, разве не так?
Тони хмыкнул, вздохнул и закрыл лицо ладонями. Потом в отчаянии замотал головой.
– Да знаю я, знаю… я уже об этом думал… это все гашиш злоебучий… я от него, Б., вконец охуел… со всем, блин, не соображал, что делал…
Борис сделал большие глаза, потом исполнил подъем бровей из мыльной оперы – удивленно-возмущенная смесь, а потом громогласно вопросил: – Да ну?
Но все это, ясное дело, с удолбанным 'Гони было совершенно впустую. Сценарист гримасничал, словно в мучительном непонимании, плотно зажмуривая глаза, скрипя зубами, мотая головой, и в конце концов выдавил:
– Блин… ты не врубаешься – эта блядская наркота все мои злоебучие моральные критерии расхуярила!
6
Фабула эпизода с касбой была сама простота – Анджела, или «мисс Мод», как она именовалась в сценарии, была сказочно богатой и предельно придурочной светловолосой американской красоткой, которая купила себе роскошный дом в Марокко, где наслаждалась бесконечной чередой здоровенных африканских негров. В этот материал позднее предстояло вставить образы из ее детства – предположительно иллюстрирующие то, как она развила в себе столь ненасытный аппетит, или, если точнее, почему она остановилась именно на этом методе доведения до белого каления своего папаши.
Сценарий требовал четырех отдельных любовных сцен, полных и в высшей степени детальных. Вдобавок – в порядке указания на всю серьезность размаха и объема активности дамы – туда предстояло вмонтировать фрагменты, представляющие примерно две дюжины ее черных любовников, трахающих ее в различных позах. Несколько таких фрагментов требовали от нее «радостного буйства» сразу с двумя-тремя. D?nouement – то есть финал – представлял собой разновидность ronde etrordinaire , которому Гони дал название «Круглые сутки», заявив, что реально наблюдал такое в Гамбурге. Там предстояло задействовать Анджелу и еще четырех участников – двое целовали каждую из ее грудей, еще один целовал рот, а четвертый обрабатывал своим членом ее идеальное влагалище. Как только тот, что занимался влагалищем, достигал оргазма, все четверо перемещались, как в игре «стулья с музыкой», в новые положения, причем по часовой стрелке. К тому времени как первый участник снова прибывал к влагалищу, его член опять стоял и был наготове. Таким образом, по крайней мере теоретически, ronde могла продолжаться неопределенное время – и использование монтажа с быстрым наплывом должно было дать великолепный эффект.
– Я тут вот о чем подумал, – сказал Тони, пока они работали над сценарием в кабинете у Бориса. – Ты уже Анджелу выебал?
Борис, набросав композицию мизансцены, теперь держал ее на расстоянии вытянутой руки и с прищуром разглядывал.
– Нет, приятель, у меня слишком много других забот на уме. – Борис смял набросок и взял новый лист бумаги. – А кроме того, – добавил он, – я не уверен, что у меня есть глаза.
– Гм. – Тони развернул смятую бумажку и внимательно на нее посмотрел. – Не помню, говорил я об этом или нет, – осторожно сообщил он, – но я с ней пару раз этим занимался.
– В самом деле? – отозвался Борис, выказывая вежливый интерес, но продолжая работать над композицией.
– Ага, на «Марии Антуанетте», в ее гримерке. Один раз при полном ее параде – знаешь, большая кринолиновая юбка, еще штук восемь нижних, высокие сапожки с застежками, жуткий парик, короче, весь прикид, чертовски причудливо.
– И как оно?
– Ну-у… – Тони проявлял какую-то странную нерешительность, – вообще-то славно, – сказал он, но почти разочарованно. – Я хочу сказать, сама мысль о том, чтобы выебать Анджелу Стерлинг… ну, это вроде как удача подвалила, верно? То есть даже если это плохо, это хорошо.
– Как ты себе такое представляешь?
– Ну, тогда это по крайней мере тебе жить не мешает – ты ее выебал и можешь про это забыть. Понимаешь, о чем я?
– Гм. – Борис взял набросок и прищурился, разглядывая его.
– Тело у нее классное, – продолжал Тони, словно оправдываясь, – и она, ну… знаешь, вовсю работает… то есть, пиздой аж к потолку устремляется и по-настоящему тебе поддает! Я хочу сказать, приятель, крепко у нее получается… и тот старый захват типа ножницы… корчится… стонет… кусается… царапает тебе спину… всякие странные нежности бормочет… знаешь, все эти страстные дела.
Борис пожал плечами.
– Звучит идеально.
– Угу… – пробурчал Тони, делая паузу и пытаясь собраться с мыслями. – Короче, в первый раз, когда она была в полном костюме Марии Антуанетты и разыграла сцену изнасилования – знаешь, вроде как притворялась, будто я ее насилую, – это было чертовски славно… то есть, я был как раз под такой балдой, чтобы как следует в это врубиться… у меня всегда были примерно такие фантазии… невинная белокурая красавица у мачты, руки грубо связаны за спиной, груди торчат… знаешь, весь этот застарелый синдром типа «Большой Скверный Волк сбег Златовласку»… черт, я этот костюм на куски порвал. У Леса Харрисона совсем крыша поехала нам пришлось целую историю сочинить… про то, как какой-то статист крадет костюм, а потом его сбивает автобусом в Санта-Монике… или что-то вроде того.
Борис хихикнул.
Роскошно. Пожалуй, мы смогли бы это использовать.
Нет, бота ради, Б., даже ей об этом не напоминай. Мне неохота, чтобы меня считали одним из тех, кто, знаешь, «раз чмокнул и всем рассказал».
– Но это так забавно. А я то думал, где Анджела эту фразочку про «Златовласку и Скверного Волка» подцепила. Знаешь, она по-прежнему ее использует.
Тони был в шоке.
– Что? Ты хочешь сказать, она действительно рассказала тебе про то, что вытворяла тогда в гримерке?
– Нет, нет, она просто использовала ату ерундовину со «Скверным Волком», когда описывала всех мужчин… естественно, кроме меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69