Время идет медленно. «Примем немного кокаина, — говорю я. — А потом я спущусь, чтобы посмотреть, что происходит». Она готовит наркотик. «Будь осторожен», — бросает она мне, когда я ухожу от нее.
По грязному снегу, покрывающему набережные, ходят солдаты, они, качаясь от тяжести, подносят к пушкам снаряды, берут их из ящиков, которые ради безопасности укрыты мешками с песком. Я наблюдаю за ними в темноте. Они двигаются неловко, выглядят грязными и уставшими. Клубы черного дыма плывут над городом. Такое впечатление, что Хольцхаммер поджег его со всех сторон. Офицер, сидящий на тощей лошади, внимательно всматривается в даль в бинокль, но ничего не может разглядеть через густой жирный дым. Начинается снегопад. Пападакис! У меня снова боли! Они пронзают живот словно шрапнелью! О, Господи! Мне так нужна здесь женщина. Но я не стремлюсь мстить им за нее. Нет ни одной женщины, которая бы утешила и поддержала меня. Если умирает любовь, торжествует цинизм, особенно тогда, когда не ищешь утешения в религии. Я нашел прибежище во лжи, в лести, в неискренних завоеваниях. Подозрительность и лукавство стали моими постоянными спутниками. Даже моя здоровая склонность к распутству окрасилась страхом, недоверием, притворством. Я утратил уверенность в себе. Был ли я таким же нечестным, лицемерным и безжалостным, когда жил в то время в Майренбурге? Слишком много иллюзий разрушилось разом, всего за несколько дней. Майренбург лежит в руинах. Оба одинаковых шпиля Сент-Мари снесены. Отель «Ливерпуль» превратился в груду обломков. В течение нескольких веков вложенные в произведения искусства и шедевры архитектуры усилия, вдохновение, любовь и талант превращены в пыль. Их словно истолкли в ступке и развеяли по ветру. Все разрушено безжалостно непрерывным обстрелом снарядами Хольцхаммера. Слишком поздно вести переговоры и выяснять отношения. Хольцхаммер хочет только одного: полного уничтожения города. Он хочет, чтобы не осталось ни единого памятника, который бы мог напоминать о его преступлении. Так ведут себя дети или дикие животные. Осколки металла сметают и надежды, и любовь. Когда я возвращаюсь в комнату, Клара по-прежнему лежит в кровати. Растянувшись на подушках, она курит сигарету и смотрит на меня как-то странно, я не могу понять ее выражение лица и очень боюсь обнаружить в ее взгляде презрение. «В городе творится что-то ужасное. Весь южный берег в огне. От моста Радота ничего не осталось, в реке плавает гора трупов. Возможно, это люди, которые пытались убежать от болгар».
Клара задумчиво качает головой и протягивает мне уже зажженную сигарету. «Ты считаешь, что нам нужно ждать, пока они явятся сюда сегодня ночью?»
«Сегодня ночью они вряд ли придут. А вот завтра вероятно. Самое позднее послезавтра».
«И все-таки надо, видимо, что-то предпринимать».
«Да, — соглашаюсь я, — это кажется мне разумным. У меня есть один план. Мне нужно только кое-что сделать сегодня вечером. Я сейчас не могу тебе об этом сказать, пока не буду совершенно уверен. Но завтра утром все будет ясно».
Я угадываю улыбку на ее выразительных губах. Она потягивается и зевает. Мне нужно повидать Алису, чтобы напомнить ей детали нашего плана, чтобы удостовериться, что она знает, как мы будем действовать. Но я успокаиваю себя, что все это не очень сложно. Мы встретимся в Папенгассе в полночь, выйдя отсюда по очереди, она должна исчезнуть отсюда первая, причем как можно более незаметно.
«Пойдем к Алисе и Диане, посмотрим, как чувствует себя крошка?» — спрашивает Клара. Я бросаю на нее короткий взгляд. «Оставим их. Они говорили, что хотят отдохнуть».
Она пожимает плечами. «Как хочешь». Затем добавляет: «Иди ко мне, Рикки. Я хочу любить тебя».
Это любопытно. Когда Клара работает; она обычно не бывает такой прямолинейной. Но я послушно раздеваюсь. Она любит меня с необузданной страстью. Целует каждую часть моего тела. Сев на меня верхом, она вводит в вагину мой пенис. Блаженство одурманивает меня. Я чувствую себя совершенно по-новому. Я обессилел. Она падает на кровать рядом со мной и хохочет: «Это была не игра. Как было чудесно!»
Я целую ее. «Что с тобой? — говорит она. — Можно подумать, ты плачешь». Нет-нет, разумеется, я не плачу. Куда это запропастился Пападакис? Я хочу помочиться, а горшок полон. Мне больно дышать. Лампа мигает. В этой комнате не хватает воздуха. Цветы увядают.
Как только Клара засыпает, я поднимаюсь с постели, со всеми предосторожностями, быстро одеваюсь, вытаскиваю из шкафа свой чемодан и выскальзываю из комнаты. Дом постоянно трясется и дрожит. Я понимаю, что недолог тот момент, когда он будет разрушен прямым попаданием. Уже пол-улицы Розенштрассе несет на себе следы выстрелов из пушек Круппа. Из гостиной слышны шум и музыка. Дверь не охраняется. Я выхожу на улицу, окунаясь в холод и мрак. Весь дрожа, я испытываю приступ малодушия. Мне хочется вернуться в бордель, но теперь это уже немыслимо. Пошатываясь и увязая в сугробах грязного снега, я дохожу до переулка Папенгассе. Уверен, что сегодня вечером патруль не будет проверять пропуска. Я смотрю на часы. Уже почти полночь. Ждать недолго. Скоро Алиса будет принадлежать только мне одному — моя жена. Мне нечего бояться. Она не осмелится предать меня. Ничто не помешает нам ринуться к новым приключениям теперь уже в Париже! Эта перспектива греет мне душу и помогает забыть о морозе, который пощипывает мне лицо. На другом берегу пляшут отсветы пожаров. Слышны крики. Грохочут пушки. Им отвечают другие орудия. Любовь вернется ко мне. Алиса опаздывает. Ей, должно быть, трудно избавиться от Дианы. Мы снова устроим с ней увлекательную любовную возню на свежих льняных простынях, а по утрам, проснувшись, будем выпивать по большой чашке ароматного кофе. Мы будем ходить в самые изысканные рестораны на Елисейских полях, гулять, доезжая до самого Версаля, а потом уедем на юг, в Венецию. Я открою для нее Северную Африку, я заколдую ее причудливую душу. Но вот уже половина первого. Я слышу обрывки разговора, доносящегося с Розенштрассе. А если ее схватили? Я все-таки осмеливаюсь выглянуть за угол. Слишком темно, чтобы что-нибудь различить. Но вот наконец какая-то фигура появляется под сводчатой дверью, и я слегка улыбаюсь, радуясь возможности побега и предстоящим приключениям. На женщине пальто с капюшоном. Я внезапно понимаю, что это Клара, и чувствую прилив ненависти к ней. Она догадалась! Она нарушила все мои планы. Клара поднимает руку, призывая меня к молчанию. «Они ушли несколько часов назад, — объявляет она мне. — Я предполагала, что найду тебя здесь. Они сбежали еще до наступления ночи, Рикки». Я сползаю по стене, не совсем понимая ее, не желая понимать. «Что?»
«Наша Алиса ушла с Дианой, — говорит она спокойно, беря меня за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
По грязному снегу, покрывающему набережные, ходят солдаты, они, качаясь от тяжести, подносят к пушкам снаряды, берут их из ящиков, которые ради безопасности укрыты мешками с песком. Я наблюдаю за ними в темноте. Они двигаются неловко, выглядят грязными и уставшими. Клубы черного дыма плывут над городом. Такое впечатление, что Хольцхаммер поджег его со всех сторон. Офицер, сидящий на тощей лошади, внимательно всматривается в даль в бинокль, но ничего не может разглядеть через густой жирный дым. Начинается снегопад. Пападакис! У меня снова боли! Они пронзают живот словно шрапнелью! О, Господи! Мне так нужна здесь женщина. Но я не стремлюсь мстить им за нее. Нет ни одной женщины, которая бы утешила и поддержала меня. Если умирает любовь, торжествует цинизм, особенно тогда, когда не ищешь утешения в религии. Я нашел прибежище во лжи, в лести, в неискренних завоеваниях. Подозрительность и лукавство стали моими постоянными спутниками. Даже моя здоровая склонность к распутству окрасилась страхом, недоверием, притворством. Я утратил уверенность в себе. Был ли я таким же нечестным, лицемерным и безжалостным, когда жил в то время в Майренбурге? Слишком много иллюзий разрушилось разом, всего за несколько дней. Майренбург лежит в руинах. Оба одинаковых шпиля Сент-Мари снесены. Отель «Ливерпуль» превратился в груду обломков. В течение нескольких веков вложенные в произведения искусства и шедевры архитектуры усилия, вдохновение, любовь и талант превращены в пыль. Их словно истолкли в ступке и развеяли по ветру. Все разрушено безжалостно непрерывным обстрелом снарядами Хольцхаммера. Слишком поздно вести переговоры и выяснять отношения. Хольцхаммер хочет только одного: полного уничтожения города. Он хочет, чтобы не осталось ни единого памятника, который бы мог напоминать о его преступлении. Так ведут себя дети или дикие животные. Осколки металла сметают и надежды, и любовь. Когда я возвращаюсь в комнату, Клара по-прежнему лежит в кровати. Растянувшись на подушках, она курит сигарету и смотрит на меня как-то странно, я не могу понять ее выражение лица и очень боюсь обнаружить в ее взгляде презрение. «В городе творится что-то ужасное. Весь южный берег в огне. От моста Радота ничего не осталось, в реке плавает гора трупов. Возможно, это люди, которые пытались убежать от болгар».
Клара задумчиво качает головой и протягивает мне уже зажженную сигарету. «Ты считаешь, что нам нужно ждать, пока они явятся сюда сегодня ночью?»
«Сегодня ночью они вряд ли придут. А вот завтра вероятно. Самое позднее послезавтра».
«И все-таки надо, видимо, что-то предпринимать».
«Да, — соглашаюсь я, — это кажется мне разумным. У меня есть один план. Мне нужно только кое-что сделать сегодня вечером. Я сейчас не могу тебе об этом сказать, пока не буду совершенно уверен. Но завтра утром все будет ясно».
Я угадываю улыбку на ее выразительных губах. Она потягивается и зевает. Мне нужно повидать Алису, чтобы напомнить ей детали нашего плана, чтобы удостовериться, что она знает, как мы будем действовать. Но я успокаиваю себя, что все это не очень сложно. Мы встретимся в Папенгассе в полночь, выйдя отсюда по очереди, она должна исчезнуть отсюда первая, причем как можно более незаметно.
«Пойдем к Алисе и Диане, посмотрим, как чувствует себя крошка?» — спрашивает Клара. Я бросаю на нее короткий взгляд. «Оставим их. Они говорили, что хотят отдохнуть».
Она пожимает плечами. «Как хочешь». Затем добавляет: «Иди ко мне, Рикки. Я хочу любить тебя».
Это любопытно. Когда Клара работает; она обычно не бывает такой прямолинейной. Но я послушно раздеваюсь. Она любит меня с необузданной страстью. Целует каждую часть моего тела. Сев на меня верхом, она вводит в вагину мой пенис. Блаженство одурманивает меня. Я чувствую себя совершенно по-новому. Я обессилел. Она падает на кровать рядом со мной и хохочет: «Это была не игра. Как было чудесно!»
Я целую ее. «Что с тобой? — говорит она. — Можно подумать, ты плачешь». Нет-нет, разумеется, я не плачу. Куда это запропастился Пападакис? Я хочу помочиться, а горшок полон. Мне больно дышать. Лампа мигает. В этой комнате не хватает воздуха. Цветы увядают.
Как только Клара засыпает, я поднимаюсь с постели, со всеми предосторожностями, быстро одеваюсь, вытаскиваю из шкафа свой чемодан и выскальзываю из комнаты. Дом постоянно трясется и дрожит. Я понимаю, что недолог тот момент, когда он будет разрушен прямым попаданием. Уже пол-улицы Розенштрассе несет на себе следы выстрелов из пушек Круппа. Из гостиной слышны шум и музыка. Дверь не охраняется. Я выхожу на улицу, окунаясь в холод и мрак. Весь дрожа, я испытываю приступ малодушия. Мне хочется вернуться в бордель, но теперь это уже немыслимо. Пошатываясь и увязая в сугробах грязного снега, я дохожу до переулка Папенгассе. Уверен, что сегодня вечером патруль не будет проверять пропуска. Я смотрю на часы. Уже почти полночь. Ждать недолго. Скоро Алиса будет принадлежать только мне одному — моя жена. Мне нечего бояться. Она не осмелится предать меня. Ничто не помешает нам ринуться к новым приключениям теперь уже в Париже! Эта перспектива греет мне душу и помогает забыть о морозе, который пощипывает мне лицо. На другом берегу пляшут отсветы пожаров. Слышны крики. Грохочут пушки. Им отвечают другие орудия. Любовь вернется ко мне. Алиса опаздывает. Ей, должно быть, трудно избавиться от Дианы. Мы снова устроим с ней увлекательную любовную возню на свежих льняных простынях, а по утрам, проснувшись, будем выпивать по большой чашке ароматного кофе. Мы будем ходить в самые изысканные рестораны на Елисейских полях, гулять, доезжая до самого Версаля, а потом уедем на юг, в Венецию. Я открою для нее Северную Африку, я заколдую ее причудливую душу. Но вот уже половина первого. Я слышу обрывки разговора, доносящегося с Розенштрассе. А если ее схватили? Я все-таки осмеливаюсь выглянуть за угол. Слишком темно, чтобы что-нибудь различить. Но вот наконец какая-то фигура появляется под сводчатой дверью, и я слегка улыбаюсь, радуясь возможности побега и предстоящим приключениям. На женщине пальто с капюшоном. Я внезапно понимаю, что это Клара, и чувствую прилив ненависти к ней. Она догадалась! Она нарушила все мои планы. Клара поднимает руку, призывая меня к молчанию. «Они ушли несколько часов назад, — объявляет она мне. — Я предполагала, что найду тебя здесь. Они сбежали еще до наступления ночи, Рикки». Я сползаю по стене, не совсем понимая ее, не желая понимать. «Что?»
«Наша Алиса ушла с Дианой, — говорит она спокойно, беря меня за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63