Такими лесами, что там не обойдешься без топора или доброй секиры. Меч хорош против человека, а против дерева нужен топор… Без него не выстроишь шалаш, не сделаешь плот, даже костра не разложишь!
Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.
– Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.
– Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.
Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.
Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:
– Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!
– Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!
Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:
– О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…
* * *
Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро, зингарского дворянина и капитана «Морского Грома», от сна. По привычке он пошарил рядом рукой, но теплого тела Зийны не было; тогда, предчувствуя недоброе, Гирдеро схватил меч и выскочил на палубу.
В сумрачном свете занимавшегося утра он увидел пятерых мертвых стражей, распростершихся на досках, еще троих матросов, валявшихся у лодки с перерезанными шеями, и серокожего исполина с секирой, который высился по левому борту подобно гранитному изваянию Нергала. Гигант тянул руки в туман, будто хотел зацепиться пальцами-крючьями за прибрежные утесы земли пиктов, и ревел:
– Господин! Господин! Где ты? Где ты, господин? Великий Митра, разбойник сбежал! – мелькнуло в голове у капитана. Сбежал, оставив своего слугу, лифлонское отродье! Но почему?..
Это требовалось немедленно выяснить, и Гирдеро твердым шагом направился к серокожему гиганту. Страха в его сердце не было: из люка уже вылезали пробудившиеся воины и гребцы, вооруженные до зубов.
Гирдеро ткнул лифлонца мечом в бок – вернее, попытался ткнуть: острие клинка даже не поцарапало кожу великана. Однако он обернулся, уставившись на капитана холодным и пустым взглядом.
– Ты, блевотина Сета! Где твой хозяин?
Лезвие огромной секиры блеснуло в первых солнечных лучах и опустилось на правое плечо Гирдеро. Рухнув на палубу и корчась в предсмертных муках, он успел еще увидеть, как серокожий исполин шагнул навстречу его воинам, как снова сверкнул чудовищный топор, как упали первые бойцы, тщетно пытаясь проткнуть великана копьями.
Его секира поднималась и падала, поднималась и падала, словно серп, срезающий стебли тростника. Стоны, крики и предсмертный хрип огласили корабль…
* * *
Через пару дней «Морской Гром» подошел к пирсу кордавской гавани. Паруса на судне были спущены, из сотни весел шевелилась едва ли половина, а на палубе застыли двое рулевых с бледными лицами и гигантская фигура воина с топором. Он был облачен в потертую кожаную безрукавку, такую же серую, как его плечи и грудь, и покрытую бурыми пятнами.
Едва нос корабля коснулся причала, серокожий великан перепрыгнул на скользкие мокрые доски и, не оборачиваясь, зашагал к торговой площади, стиснутой тавернами и кабаками, складами и лавками, веселыми домами, башнями двух маяков и бараками портовой стражи. Двигался он уверенно и с поразительной быстротой, расталкивая попадавшихся навстречу мореходов, торговцев, пьяных и нищих. На площади великан осмотрелся, скользнул безразличным взглядом по бочкам с вином, призывно распахнутым дверям харчевен, по сверткам бархата, серебряным чашам, кувшинам и стальным клинкам, выставленным в лавках; казалось, он искал чего-то другого, а весь этот товар оставил его совершенно равнодушным. Наконец, вытянув длинную руку, он поймал за плечо какого-то мальчишку-оборванца.
– Ты, слизняк! Где тут торгуют лошадьми?
– Что? – Мальчишка попытался вырваться, но с таким же успехом он мог приподнять любую из каменных маячных башен.
– Где торгуют лошадьми? – тихо и внятно произнес серокожий. – Говори, или я сломаю тебе ключицу.
В темных глазах великана вспыхнули огоньки, и оборванец на миг онемел от ужаса. Что там ключица! Это чудище могло одним движением свернуть ему шею!
– Т-там, го-господин… – пробормотал растерянный мальчишка, тыкая куда-то в сторону причалов и теснившихся рядом с ними кораблей.
– Не там. Там море, – покачал головой серокожий, – а мне нужен рынок, где продают лошадей. Пошли, покажешь!
И он зашагал по площади, таща за собой мальчишку.
ГЛАВА 7
ЗАМОК И ЛЕС
Пятеро обитали в мире, и одним из них прошлое казалось глубоким ущельем, наполненным клубящимся туманом воспоминаний, другим же – мелким рвом, в котором видны и памятны каждый камешек, каждая травинка. Но прошлое не было ни ущельем, ни рвом; оно скорее походило на пропасть без дна, протянувшуюся в глубь времен. И перед этой бездной все пятеро были воистину равны.
Прошлое…
Мысли о Ксальтотуне, ахеронском жреце, протянули ниточку в глубину веков, в пропасть тысячелетий. Забыв о своем нынешнем Избраннике, не отвечая на его призывы, Аррак вспоминал. Для Духа Изменчивости эти воспоминания заняли лишь один миг, вместивший сто, тысячу или миллион эонов; для человека же, взывавшего к силе древнего демона, время измерялось иначе – для него минули дни, полные тревожной неуверенности.
Аррак вспоминал.
Когда Он появился в этом мире? Возможно, десять или двадцать тысячелетий назад; возможно, еще раньше. Во всяком случае, допотопная эпоха мнилась Ему не вчерашним днем; события тех времен уже были подернуты мглой забвения – кроме самых последних, случившихся перед Великой Катастрофой. Он помнил, что Гирканский материк выглядел тогда иначе – и иначе назывались страны и племена, распространившиеся и расселившиеся в его пределах. Но и тогда люди занимались пустяками – строили и рушили города, затевали войны и молились в храмах своим богам, взывая к их милосердию и испрашивая богатство, власть и победу над противником. Уже тогда Он смирился с этими проявлениями человеческой глупости и даже начал находить в них удовольствие, ибо, пребывая в человеческих телах, не имел других развлечений, кроме демонстрации своей власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.
– Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.
– Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.
Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.
Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:
– Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!
– Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!
Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:
– О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…
* * *
Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро, зингарского дворянина и капитана «Морского Грома», от сна. По привычке он пошарил рядом рукой, но теплого тела Зийны не было; тогда, предчувствуя недоброе, Гирдеро схватил меч и выскочил на палубу.
В сумрачном свете занимавшегося утра он увидел пятерых мертвых стражей, распростершихся на досках, еще троих матросов, валявшихся у лодки с перерезанными шеями, и серокожего исполина с секирой, который высился по левому борту подобно гранитному изваянию Нергала. Гигант тянул руки в туман, будто хотел зацепиться пальцами-крючьями за прибрежные утесы земли пиктов, и ревел:
– Господин! Господин! Где ты? Где ты, господин? Великий Митра, разбойник сбежал! – мелькнуло в голове у капитана. Сбежал, оставив своего слугу, лифлонское отродье! Но почему?..
Это требовалось немедленно выяснить, и Гирдеро твердым шагом направился к серокожему гиганту. Страха в его сердце не было: из люка уже вылезали пробудившиеся воины и гребцы, вооруженные до зубов.
Гирдеро ткнул лифлонца мечом в бок – вернее, попытался ткнуть: острие клинка даже не поцарапало кожу великана. Однако он обернулся, уставившись на капитана холодным и пустым взглядом.
– Ты, блевотина Сета! Где твой хозяин?
Лезвие огромной секиры блеснуло в первых солнечных лучах и опустилось на правое плечо Гирдеро. Рухнув на палубу и корчась в предсмертных муках, он успел еще увидеть, как серокожий исполин шагнул навстречу его воинам, как снова сверкнул чудовищный топор, как упали первые бойцы, тщетно пытаясь проткнуть великана копьями.
Его секира поднималась и падала, поднималась и падала, словно серп, срезающий стебли тростника. Стоны, крики и предсмертный хрип огласили корабль…
* * *
Через пару дней «Морской Гром» подошел к пирсу кордавской гавани. Паруса на судне были спущены, из сотни весел шевелилась едва ли половина, а на палубе застыли двое рулевых с бледными лицами и гигантская фигура воина с топором. Он был облачен в потертую кожаную безрукавку, такую же серую, как его плечи и грудь, и покрытую бурыми пятнами.
Едва нос корабля коснулся причала, серокожий великан перепрыгнул на скользкие мокрые доски и, не оборачиваясь, зашагал к торговой площади, стиснутой тавернами и кабаками, складами и лавками, веселыми домами, башнями двух маяков и бараками портовой стражи. Двигался он уверенно и с поразительной быстротой, расталкивая попадавшихся навстречу мореходов, торговцев, пьяных и нищих. На площади великан осмотрелся, скользнул безразличным взглядом по бочкам с вином, призывно распахнутым дверям харчевен, по сверткам бархата, серебряным чашам, кувшинам и стальным клинкам, выставленным в лавках; казалось, он искал чего-то другого, а весь этот товар оставил его совершенно равнодушным. Наконец, вытянув длинную руку, он поймал за плечо какого-то мальчишку-оборванца.
– Ты, слизняк! Где тут торгуют лошадьми?
– Что? – Мальчишка попытался вырваться, но с таким же успехом он мог приподнять любую из каменных маячных башен.
– Где торгуют лошадьми? – тихо и внятно произнес серокожий. – Говори, или я сломаю тебе ключицу.
В темных глазах великана вспыхнули огоньки, и оборванец на миг онемел от ужаса. Что там ключица! Это чудище могло одним движением свернуть ему шею!
– Т-там, го-господин… – пробормотал растерянный мальчишка, тыкая куда-то в сторону причалов и теснившихся рядом с ними кораблей.
– Не там. Там море, – покачал головой серокожий, – а мне нужен рынок, где продают лошадей. Пошли, покажешь!
И он зашагал по площади, таща за собой мальчишку.
ГЛАВА 7
ЗАМОК И ЛЕС
Пятеро обитали в мире, и одним из них прошлое казалось глубоким ущельем, наполненным клубящимся туманом воспоминаний, другим же – мелким рвом, в котором видны и памятны каждый камешек, каждая травинка. Но прошлое не было ни ущельем, ни рвом; оно скорее походило на пропасть без дна, протянувшуюся в глубь времен. И перед этой бездной все пятеро были воистину равны.
Прошлое…
Мысли о Ксальтотуне, ахеронском жреце, протянули ниточку в глубину веков, в пропасть тысячелетий. Забыв о своем нынешнем Избраннике, не отвечая на его призывы, Аррак вспоминал. Для Духа Изменчивости эти воспоминания заняли лишь один миг, вместивший сто, тысячу или миллион эонов; для человека же, взывавшего к силе древнего демона, время измерялось иначе – для него минули дни, полные тревожной неуверенности.
Аррак вспоминал.
Когда Он появился в этом мире? Возможно, десять или двадцать тысячелетий назад; возможно, еще раньше. Во всяком случае, допотопная эпоха мнилась Ему не вчерашним днем; события тех времен уже были подернуты мглой забвения – кроме самых последних, случившихся перед Великой Катастрофой. Он помнил, что Гирканский материк выглядел тогда иначе – и иначе назывались страны и племена, распространившиеся и расселившиеся в его пределах. Но и тогда люди занимались пустяками – строили и рушили города, затевали войны и молились в храмах своим богам, взывая к их милосердию и испрашивая богатство, власть и победу над противником. Уже тогда Он смирился с этими проявлениями человеческой глупости и даже начал находить в них удовольствие, ибо, пребывая в человеческих телах, не имел других развлечений, кроме демонстрации своей власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84