Помнится, что твоя фамилия по отцу – Буэнростро. Ну-ка, Эрминия Буэнростро, посмотрим, правда ли ты такая уж раскрасавица и такое ли у тебя хорошенькое личико, как можно подумать, судя по твоей фамилии. Посмотрим, посмотрим, что за рожу ты скорчишь, когда узнаешь, какой я тебе приготовил подарочек! Тебя ждет беда. Эка невидаль – хорошенькая мордашка! Да и то: красота что вода, ускользнет – не заметишь. Из-за хорошенького личика мужчина может погибнуть – вот и я тоже погиб, Господи помилуй… Ну уж нет: теперь-то ты мне за все заплатишь, или я не Хуан-Тигр!»
– Вот валет без штиблет, хоть и щеголем одет! – проскрипел дон Синсерато, у которого в запасе был большой набор рифмованных восклицаний. – Тили-тили-тили-тили, дурачина-простофиля! Ходите, дон Хуан! Где у вас глаза – прозевали вы туза! Тише-тише вы, без крика, донья, донья вы Марика! Где же ваша карта? Нету? Прозевал – гони монету! Эхем-эхем-эхем-эхем, дон Хуан, не слышно смеха. Он витает в облаках – ха-ха, ха-ха, ха-ха, хах! Гамборена смотрит в оба… Вот она – любовь до гроба. Черви козыри, десятка… Что-то зачесалась пятка. Что ж не видно нашей крали? Вот вы снова проиграли. Наша жизнь – сплошной обман. Отыграйтесь, дон Хуан. Эхем-эхем-эхем-эхем, ну потеха, ну потеха! Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Далеко ли до греха?
– Ну и простачок же, ну и дурачок же у нас этот дон Хуан! Он зазевался и не стал бить мою карту, а потом ради уважения к даме нарочно пропустил свой ход. А вы, мошенник вы этакий, сбили с толку и его, и меня, а сами выиграли. Что за священники сейчас пошли, такие невежливые! Берите-ка пример с этого блаженненького. Бог вам за все отплатит, дорогой мой сеньор дон Хуан, – верещала старуха, кокетливо касаясь веером его лба. Заслонив таким образом глаза Хуана-Тигра, старуха ловко вытащила два серебряных реала из кучи лежавших перед ним монет.
– Ха-ха-ха-ха! Вот так чудо – ну и ловко! Ну сорока, ну воровка! В клюв взяла она добычу, и теперь ее не сыщешь. Коль за ней не уследишь, получай, дружочек, шиш! Эхем-эхем! Жизнь – химера! Два реала volaverunt! – Гамборена резвился как ребенок, подпрыгивая на стуле и размахивая руками.
– Ой, держите меня! Ой, лопну! Тут с вами поневоле рассмеешься. Хи-хи-хи! – Донья Марика крестилась сложенным веером и хихикала фальцетом. – Человек в сане, и такие шуточки! В этого дона Синсерато просто бесенята вселились. Хи-хи-хи! Ой, умираю! Хи-хи-хи!
– Было, сплыло и пропало: кто-то свистнул два реала. Это кража, кража, кража! Есть свидетели – докажут! Ха-ха-ха! Эхем-эхем-эхем! – задыхаясь от смеха, надрывался лысый Гамборена. Бросив карты на сукно, он стал указательными пальцами оттягивать нижние веки, пока не показалась их бледноватая и, как у малокровного, соломенного цвета изнанка.
После перенесенных волнений Хуан-Тигр был как в тумане, а в голове у него стоял непрерывный звон, словно там трезвонил колокольчик. В конце концов он стал уже сомневаться: а на самом ли деле существует то место, где он теперь находится, и эти два человека, которые сидят справа и слева от него? Или у него уже начались галлюцинации? Во всяком случае, и Гамборену, и донью Марику он наблюдал теперь через удивительную, невиданную доселе призму: казалось, что и они, и он сам находились сейчас или в лимбе, или в долине Иосафата. Дон Синсерато и донья Марика казались двумя скелетами в маскарадных костюмах, дергающимися на пружинках и издающими резкий, искусственный, скрипучий смех. Внезапно вся человеческая жизнь представилась Хуану-Тигру такой печальной и бессмысленной, что он тоже разразился зычным металлическим хохотом. Он напрягал все свои силы для того, чтобы смеяться и смеяться не переставая. Хуан-Тигр просто наслаждался этим весельем, почти пьянея от восторга, и тем самым невольно освобождался от душившей его ярости. Такое с ним уже случалось в молодости, когда он служил в королевской армии: чтобы дать выход переполнявшим его силам, Хуан размахивал флагом или дул в медный горн до тех пор, пока в легких не прерывалось дыхание, а кровь не приливала к голове. Услышав хохот Хуана-Тигра, донья Марика и Гамборена сначала стали смеяться еще громче. Старуха уже задыхалась от смеха. Но вскоре и безудержный смех Хуана-Тигра показался им подозрительным. Бросив работу, Эрминия закрыла лицо руками. Заметив, что она испугалась, Хуан-Тигр сразу же перестал хохотать. Донья Марика, вынимая из кармана огромный цветастый платок, чтобы утереть пот, нечаянно выронила оттуда пакетик с карамельками, и леденцы, прыгая по полу, покатились во все стороны. Дон Синсерато бросился на четвереньки и начал их собирать.
– Ах, Боже мой, дон Синсерато, да что вы!.. Почтенный человек – и ползает по земле… Ну-ка, внучка, иди сюда и подбери мои леденцы.
Эрминия не сдвинулась с места, и донья Марика сурово добавила:
– На тебя столбняк нашел, что ли? Иди сюда немедленно, что тебе говорят! Возьми-ка лампу да посмотри, не закатились ли они под стол. Если я не пососу чего-нибудь сладенького, у меня в глотке пересохнет.
Дрожа от страха, Эрминия медленно вышла из непроницаемой темноты, словно с того света, вступив в колеблющийся аквамариновый сумрак мерцающей лампы, и ее голова осветилась золотистым сиянием. Хуан-Тигр не отрываясь смотрел на нее безумными глазами. Вдруг из его груди вырвался хрип, и он рухнул замертво. Он увидел (или ему показалось, будто увидел) лицо Энграсии, проступавшее сквозь лицо Эрминии: тот самый, такой нежный овал лица, та же гладкая восковая кожа, те же темно-оливковые глаза… Это была сама Энграсия, живая Энграсия.
Эрминия поставила лампу на стол и, вскрикнув, убежала в темноту.
Когда Хуан-Тигр пришел в себя, донья Марика, обмахивавшая его веером, воскликнула:
– Господи помилуй! А мы-то думали, что вы умерли. У меня даже язык одеревенел от страха.
– Да, я умер… А где Энграсия? – пролепетал Хуан-Тигр, обводя комнату мутным взглядом.
– Какая еще Энграсия? Да вы, милый мой, бредите. Хуан-Тигр долго молчал, а потом, запинаясь, начал говорить:
– Да, я бредил… Слабость желудка… Просто напасть какая-то… Теперь уже прошло. Я пойду домой. Спокойной ночи.
Священник проводил Хуана-Тигра до самого дома. А по дороге Хуан-Тигр все бормотал и бормотал себе под нос:
– Апокалипсис! Воскресение плоти!
Престо
Может статься, Эрминия и в самом деле оказалась вылитой Энграсией, воскресшей Энграсией, перевоплотившейся Энграсией. А может, они были похожи только внешне, да и то очень поверхностно – овальной формой лица, смуглой кожей и темно-зелеными глазами. А может, далекий образ Энграсии, всплывший в памяти Хуана-Тигра, был таким обобщенным, что он мог привидеться в любой молодой женщине – миловидной, русоволосой, с оливковыми глазами. В том полубредовом состоянии, в каком находился Хуан-Тигр, ему было не по силам соотносить свои ощущения с окружающей действительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Вот валет без штиблет, хоть и щеголем одет! – проскрипел дон Синсерато, у которого в запасе был большой набор рифмованных восклицаний. – Тили-тили-тили-тили, дурачина-простофиля! Ходите, дон Хуан! Где у вас глаза – прозевали вы туза! Тише-тише вы, без крика, донья, донья вы Марика! Где же ваша карта? Нету? Прозевал – гони монету! Эхем-эхем-эхем-эхем, дон Хуан, не слышно смеха. Он витает в облаках – ха-ха, ха-ха, ха-ха, хах! Гамборена смотрит в оба… Вот она – любовь до гроба. Черви козыри, десятка… Что-то зачесалась пятка. Что ж не видно нашей крали? Вот вы снова проиграли. Наша жизнь – сплошной обман. Отыграйтесь, дон Хуан. Эхем-эхем-эхем-эхем, ну потеха, ну потеха! Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Далеко ли до греха?
– Ну и простачок же, ну и дурачок же у нас этот дон Хуан! Он зазевался и не стал бить мою карту, а потом ради уважения к даме нарочно пропустил свой ход. А вы, мошенник вы этакий, сбили с толку и его, и меня, а сами выиграли. Что за священники сейчас пошли, такие невежливые! Берите-ка пример с этого блаженненького. Бог вам за все отплатит, дорогой мой сеньор дон Хуан, – верещала старуха, кокетливо касаясь веером его лба. Заслонив таким образом глаза Хуана-Тигра, старуха ловко вытащила два серебряных реала из кучи лежавших перед ним монет.
– Ха-ха-ха-ха! Вот так чудо – ну и ловко! Ну сорока, ну воровка! В клюв взяла она добычу, и теперь ее не сыщешь. Коль за ней не уследишь, получай, дружочек, шиш! Эхем-эхем! Жизнь – химера! Два реала volaverunt! – Гамборена резвился как ребенок, подпрыгивая на стуле и размахивая руками.
– Ой, держите меня! Ой, лопну! Тут с вами поневоле рассмеешься. Хи-хи-хи! – Донья Марика крестилась сложенным веером и хихикала фальцетом. – Человек в сане, и такие шуточки! В этого дона Синсерато просто бесенята вселились. Хи-хи-хи! Ой, умираю! Хи-хи-хи!
– Было, сплыло и пропало: кто-то свистнул два реала. Это кража, кража, кража! Есть свидетели – докажут! Ха-ха-ха! Эхем-эхем-эхем! – задыхаясь от смеха, надрывался лысый Гамборена. Бросив карты на сукно, он стал указательными пальцами оттягивать нижние веки, пока не показалась их бледноватая и, как у малокровного, соломенного цвета изнанка.
После перенесенных волнений Хуан-Тигр был как в тумане, а в голове у него стоял непрерывный звон, словно там трезвонил колокольчик. В конце концов он стал уже сомневаться: а на самом ли деле существует то место, где он теперь находится, и эти два человека, которые сидят справа и слева от него? Или у него уже начались галлюцинации? Во всяком случае, и Гамборену, и донью Марику он наблюдал теперь через удивительную, невиданную доселе призму: казалось, что и они, и он сам находились сейчас или в лимбе, или в долине Иосафата. Дон Синсерато и донья Марика казались двумя скелетами в маскарадных костюмах, дергающимися на пружинках и издающими резкий, искусственный, скрипучий смех. Внезапно вся человеческая жизнь представилась Хуану-Тигру такой печальной и бессмысленной, что он тоже разразился зычным металлическим хохотом. Он напрягал все свои силы для того, чтобы смеяться и смеяться не переставая. Хуан-Тигр просто наслаждался этим весельем, почти пьянея от восторга, и тем самым невольно освобождался от душившей его ярости. Такое с ним уже случалось в молодости, когда он служил в королевской армии: чтобы дать выход переполнявшим его силам, Хуан размахивал флагом или дул в медный горн до тех пор, пока в легких не прерывалось дыхание, а кровь не приливала к голове. Услышав хохот Хуана-Тигра, донья Марика и Гамборена сначала стали смеяться еще громче. Старуха уже задыхалась от смеха. Но вскоре и безудержный смех Хуана-Тигра показался им подозрительным. Бросив работу, Эрминия закрыла лицо руками. Заметив, что она испугалась, Хуан-Тигр сразу же перестал хохотать. Донья Марика, вынимая из кармана огромный цветастый платок, чтобы утереть пот, нечаянно выронила оттуда пакетик с карамельками, и леденцы, прыгая по полу, покатились во все стороны. Дон Синсерато бросился на четвереньки и начал их собирать.
– Ах, Боже мой, дон Синсерато, да что вы!.. Почтенный человек – и ползает по земле… Ну-ка, внучка, иди сюда и подбери мои леденцы.
Эрминия не сдвинулась с места, и донья Марика сурово добавила:
– На тебя столбняк нашел, что ли? Иди сюда немедленно, что тебе говорят! Возьми-ка лампу да посмотри, не закатились ли они под стол. Если я не пососу чего-нибудь сладенького, у меня в глотке пересохнет.
Дрожа от страха, Эрминия медленно вышла из непроницаемой темноты, словно с того света, вступив в колеблющийся аквамариновый сумрак мерцающей лампы, и ее голова осветилась золотистым сиянием. Хуан-Тигр не отрываясь смотрел на нее безумными глазами. Вдруг из его груди вырвался хрип, и он рухнул замертво. Он увидел (или ему показалось, будто увидел) лицо Энграсии, проступавшее сквозь лицо Эрминии: тот самый, такой нежный овал лица, та же гладкая восковая кожа, те же темно-оливковые глаза… Это была сама Энграсия, живая Энграсия.
Эрминия поставила лампу на стол и, вскрикнув, убежала в темноту.
Когда Хуан-Тигр пришел в себя, донья Марика, обмахивавшая его веером, воскликнула:
– Господи помилуй! А мы-то думали, что вы умерли. У меня даже язык одеревенел от страха.
– Да, я умер… А где Энграсия? – пролепетал Хуан-Тигр, обводя комнату мутным взглядом.
– Какая еще Энграсия? Да вы, милый мой, бредите. Хуан-Тигр долго молчал, а потом, запинаясь, начал говорить:
– Да, я бредил… Слабость желудка… Просто напасть какая-то… Теперь уже прошло. Я пойду домой. Спокойной ночи.
Священник проводил Хуана-Тигра до самого дома. А по дороге Хуан-Тигр все бормотал и бормотал себе под нос:
– Апокалипсис! Воскресение плоти!
Престо
Может статься, Эрминия и в самом деле оказалась вылитой Энграсией, воскресшей Энграсией, перевоплотившейся Энграсией. А может, они были похожи только внешне, да и то очень поверхностно – овальной формой лица, смуглой кожей и темно-зелеными глазами. А может, далекий образ Энграсии, всплывший в памяти Хуана-Тигра, был таким обобщенным, что он мог привидеться в любой молодой женщине – миловидной, русоволосой, с оливковыми глазами. В том полубредовом состоянии, в каком находился Хуан-Тигр, ему было не по силам соотносить свои ощущения с окружающей действительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84