ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Однажды утром он в первый раз за двадцать с лишком лет покинул свой прилавок (и это в базарный день!) и под ничтожнейшим предлогом появился в магазинчике доньи Марики.
– Сеньора, – сказал он, – я знаю, что вы без ума от свежих лесных орешков. Вот я вам и принес их – первые в этом году и единственные, которые продавались на рынке. Ну как дела? Как торговля? А что ваша внучка? Где она, кстати?
– Там, наверху, – убирается, подметает, стелет постели.
– Ага, вот это хорошо! Девушка должна быть работящей. Нечего ей делать за прилавком, у всех на виду: ведь на товар смотрят не только женщины, но и мужчины, и еще неизвестно, сколько среди них проходимцев, у которых на уме всякие гадости – они-то умеют зубы заговаривать!
И Хуан-Тигр вернулся на свое место. Но поскольку он, безмятежный, все еще пребывал в неведении, до сих пор не сознавая переполнявшей его великой любви, то и уселся за свой прилавок с совершеннейшей непринужденностью, даже и не заметив того изумленного взгляда, которым смотрела на него ошарашенная вдова Гонгора. Для доньи Илюминады недолгое отсутствие Хуана-Тигра было равнозначно тому, как если бы неподвижная звезда вдруг покинула то место, которое она испокон века занимала на небосводе, и присоединилась бы к другому созвездию или переместилась в другое полушарие с той же легкостью, с какой армейский офицер переходит из гарнизона в гарнизон. Хуан-Тигр сошел по касательной со своей прежней орбиты и теперь пересекал неведомые просторы бесконечности, покорно вращаясь вокруг пламенеющего солнца, восход которого можно было предугадать, но вот предположить, в какой именно точке горизонта оно должно взойти, было никак не возможно. Так что же это за солнце?
Через несколько дней Хуан-Тигр снова покинул свой прилавок. Донья Илюминада позвала Кармину:
– Скорее, доченька, скорее! Беги за доном Хуаном, да только смотри, чтобы он тебя не заметил. Ни в коем случае! А потом скажешь мне, куда это он ходит.
Вскоре девчушка вернулась и сообщила вдове новость. Донья Илюминада широко раскрыла глаза. Она была просто ослеплена – как человек, который все еще не может четко различать предметы именно потому, что света слишком много. Она долго молчала и размышляла, а потом прошептала:
– Эрминия… Ну конечно же, конечно! Этого и следовало ожидать…
– Вам что-нибудь еще нужно, крестная? – Донья Илюминада просила свою приемную дочь всегда называть ее «крестной».
– Нет, доченька, ничего. Иди.
«Этого и следовало ожидать, – размышляла вдова, чье лицо было бледно, а сердце трепетало от любви. – Этого и следовало ожидать. Губка не выбирает, какую воду ей впитывать: она насыщается той жидкостью, в которую попадет прежде, будь то небесная влага или болотная жижа. Но было бы безумием ожидать, что губка станет впитывать песок. А ведь я и есть тот самый песок – песок пустыни… Хуан-Тигр, у которого сердце как губка, не мог не влюбиться в первую встречную молодую женщину. А этой женщиной должна была стать, не могла не стать, только та, на которую обратил внимание Колас, иначе Хуан вообще не обратил бы внимания ни на одну из женщин. Все это так просто, так очевидно, что я будто читаю обо всем этом по книге, в которой написано о том, что было, что есть, что будет и что могло бы быть в будущем. Может быть, завтра я уже не смогу вспомнить того, что сейчас так хорошо понимаю. Как ясно, как отчетливо вижу я сейчас все это: оглянусь ли назад, посмотрю ли вперед… Но, пока еще не погас этот на мгновение вспыхнувший свет, надо мне составить план действий. Хуан-Тигр не мог не влюбиться в женщину, в которую влюбился Колас. А теперь предположим, что она тоже влюбилась бы в Коласа, вышла за него замуж и все они стали бы жить под одной крышей – она с Коласом и Хуан-Тигр… Но и тогда было бы то же самое: Хуан-Тигр все равно влюбился бы в нее и любил бы ее до самого конца жизни. Может быть, эта любовь дремала бы в нем, и никто бы о ней не догадался – ни он сам, ни те двое. Это еще куда ни шло: они приняли бы эту любовь за любовь отеческую. Но и тогда это все равно была бы ложь, опасная ложь… А если бы эта любовь дала о себе знать, пробудив и его желания? А почему бы и нет? Ведь Колас ему не сын… И все равно – какое это тогда было бы горе! Даже и представить-то страшно! Но, слава Богу, Эрминия отказала Коласу. Прекрасно. Эрминия говорит, что она боится Хуана-Тигра, что он ей противен. Что ж, отлично! Потому что это не страх, а головокружение: на самом-то деле ее влечет к Хуану-Тигру, и она уже бессильна этому влечению противиться, хоть и пытается вызвать у себя отвращение к нему. Погоди, погоди, Илюминада… Вот это, что ты говоришь про влечение… А не приписываешь ли ты Эрминии свои собственные чувства? Вдруг она и на самом деле, как уверяет, испытывает к нему только отвращение? Нет-нет, и влечение тоже, это уж точно. Она, как безумная, хочет убежать от края той бездны, которая ее притягивает. Но все равно она в этой бездне утонет: так суждено. Так написано на чистой странице книги жизни, которую я читаю. Это судьба. Теперь дело за мной: я сделаю все, чтобы вы оба были счастливы. Тогда я и сама стану счастливой. Правда, у моего счастья будет горьковатый привкус. Ну что ж, так даже и лучше. А как же Колас? Что будет с ним, когда он вернется? Ах, Боже мой! Ну да все равно, все равно… Бог поручил мне исполнить волю провидения. Я должна сделать их счастливыми, коль уж сама не могу быть счастливой иначе, чем счастьем других. Ну что ж, это мне не в тягость. Бог приговорил меня к бесплодию, чтобы именно так я и принесла больше плодов, как если бы у меня было много, очень много детей… А люди меня еще жалеют… Что они понимают? Благодарю и славлю Тебя, Господи! Благодарю Тебя за этот крест, который Ты на меня взвалил и который я несу с радостью! Колас, сыночек, у тебя уже есть жена, которая уготована тебе от сотворения мира. Ты пока еще не знаешь, кто она, но я-то знаю. Когда ты вернешься и увидишь, что Эрминия вышла замуж за того, кто был тебе как отец, ты будешь очень страдать. Ты захочешь покончить с собой. Но вдруг ты услышишь утреннюю песню запертой в клетке птички, и тогда тебе снова захочется жить. Я отпущу эту птичку на волю, и ты полетишь следом за нею: ведь вы оба дети ветра, оба вы рождены для свободы. Ты будешь думать, что похищаешь ее, но на самом-то деле это я сама приведу ее в твои объятия».
Пока продолжался этот безмолвный монолог вдовы Гонгоры, Кармина, съежившись, неподвижно сидела у ее ног. Заметив ее, донья Илюминада спросила:
– Что же ты здесь делаешь, деточка? Почему ты не ушла?
И Кармина, подняв на донью Илюминаду свои огромные лучистые глаза, попросила:
– Крестная, расскажите мне еще раз сказку про волшебницу-крестную!
– Доченька моя, доченька! – повторяла вдова, целуя девчушку, в глазах которой ясно читалось то будущее, о каком она мечтала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84