– Ему ничего не стоило подписать все что угодно, потому что он ни одного дня не соблюдал договоренности. Мы подписали, а он тут же…
– Действительно ли вы 26 октября взяли на себя обязательство участвовать в совместных действиях против оккупантов?
– Ну, наверное. Дату я не помню.
– А вам известно, что Божа Яворац в ночь с первого на второе ноября напал на партизан в Иванице?
– Он не подчинялся мне. Действовал самостоятельно.
– В ходе следствия вы заявили, что приказали снять осаду Кралева. Вы, конечно, помните, что ваши силы напали на танковые подразделения и артиллерию партизан и при этом перебили весь личный состав?
– Партизанские танковые подразделения?! Но это просто смешно. Таких и не существовало… Я об этом понятия не имею.
– А на артиллерию было нападение?
– У меня было два орудия, и у партизан тоже два, они их получили от меня. Ими командовал мой офицер, но я сейчас не помню его имени.
– Похоже, вы не помните ничего из того, в чем вас обвиняют. С какой целью было произведено передвижение Рачича в южном направлении?
– Дероко. Это был он.
– Не понимаю?
– Мой капитан Йован Дероко командовал теми орудиями, которые я передал партизанам. Они убили Дероко на Любиче.
– Это гнусный вымысел! – выкрикнул прокурор.
– С какой целью, повторяю, было произведено передвижение Рачича в южном направлении? – повысил голос судья Джорджевич.
– С целью передвижения в южном направлении.
– Хорошо, остановимся тогда на Четвертом наступлении. Вы заявили, что лишь из материалов следствия узнали о сотрудничестве ваших командиров с оккупантами.
– Даже если я это и знал раньше, то не могу вспомнить из-за всего того, что мне пришлось перенести. Тиф, потом вирус, все эти мучения…
– Это мы уже обсудили. Отношение к вам было вполне гуманным. Не отклоняйтесь от обвинительного заключения.
– Речь идет не только обо всех этих зверствах, но и о голоде.
– Вы хотите сказать, что голодали в следственном изоляторе?
– Ни в коем случае. Сейчас все просто прекрасно по сравнению с прошлым годом.
– Вы тогда голодали?
– Страшно. И я, и мои люди.
– А что же вы пережили в прошлом году? Может быть, это представляет интерес для суда. Где вы жили?
– В лесу.
– В какой-то постройке?
– Нет.
– А где же?
– Просто в лесу.
– У вас был какой-то бункер или землянка?
– Иногда был, иногда не было.
– Чем вы питались?
– Тем, что удавалось купить, но это было очень трудно.
– Вы всегда ели обычную человеческую пищу?
– Одно время мы питались только улитками.
– У вас были деньги?
– Деньги у меня были, но я умирал от голода вместе со своими деньгами.
– Значит, все это происходило с вами после окончания войны и вплоть до ареста?
– Да.
– Суд не интересует, чем вы питались, изолировав себя от своего народа, – прокурор встал. – Скажите, почему Недич оказался в Санджаке?
– Он собрался убить меня.
– Ваш союзник – убить вас? – расхохотался Минич.
– Не он сам, а Вучко Игнятович, который порвал со мной.
– Почему вы не расстреляли Игнятовича, ведь ваши люди арестовали его после того, как он бросил в вас гранату?
– Остоич хотел его расстрелять, но я сказал «нет».
– Действительно ли даже британский офицер Бейли требовал от вас, чтобы вы били оккупантов, а не партизан? – почти выкрикнул прокурор.
– Да.
– Прошу вас внести в протокол это признание о сотрудничестве с оккупантами.
– То есть, нет. Абсолютно нет, прокурор.
– Вы только что признались в измене.
– Я хотел сказать – нет. Со мной происходит что-то странное. У меня бывают мгновение, когда я думаю «да», а говорю «нет», или наоборот, думаю «нет», а говорю «да». Может быть, это от тифа или от вируса.
– Итак, действительно ли Бейли требовал, чтобы вы прекратили нападать на партизан и вместе с ними способствовали успешной высадке союзников на побережье Адриатики, которая тогда планировалась?
– Совершенно верно. Я был хорошо информирован, и я знал о тайных переговорах с немцами…
– Вы знали о ваших собственных тайных переговорах с немцами! Но это же совершенно естественно.
– Я сказал не то. Я, как мне кажется, говорил о том, что знал о вашей делегации, которая была в Загребе… не могу… опять забыл, что хотел сказать. Вы не напомните мне, с чего я начал?
– Чего требовал от вас Бейли?
– А, да. Вспомнил. Он требовал, чтобы я был более решителен в борьбе с коммунистами. Но позже этот человек оклеветал меня и действовал против меня.
– Значит, вашей целью было бить оккупантов, но одновременно вести борьбу и против коммунистов? – защитник Иоксимович пристально посмотрел на него.
– Против коммунизма или против коммунистов, точно не могу сказать. Прошу председателя суда пояснить, могу ли я говорить об этом не на закрытом заседании суда?!
– В Федеративной Народной Республике Югославии перед судом можно говорить все.
– Бейли сказал: нужно уничтожить партизан.
– Уничтожить партизан! – вскочил прокурор. – Я вас правильно понял?
– Да.
– У вас были и так называемые «черные тройки». Буква «З» означала «зарезать»?
– Да.
– Буква «З» означала и «запугать», и этой буквой обозначали исключительно тех, кто сотрудничал с оккупантами, – выкрикнул защитник. – Вы именно это сказали во время следствия.
– Совершенно верно. Я не отрицаю этого и сейчас, и я именно так сейчас ответил.
– Вы ответили «да», а не наоборот, – сказал судья.
– Разумеется, да. У меня в моей военной организации были «тройки», но не для того, чтобы резать людей, в чем меня клеветнически обвиняют.
– Скажите же, наконец, означала буква «3» зарезать или не означала? Да или нет?
– Я не хочу противоречить протоколу.
– Хорошо. Мы к этому вернемся во время допроса свидетелей. Чего касались велико-сербские тезисы Илии Бирчанина и его единомышленников?
– Я этого не понял. Это было очень мелко, не мой уровень.
– Может быть, речь шла о разделе Югославии? Фотич в Америке тоже выступал с этой точки зрения?
– Я не знаю. Это все действительно очень мелко.
– Сколько у вас было командиров.
– Достаточно.
– Чем объяснить единую линию в сотрудничестве с оккупантами?
– Это не моя линия.
– Обвиняемый Михайлович, – вмешался защитник Джонович. – Во время войны на территории, которую вы контролировали, выходило несколько ваших газет.
– Верно.
– В этих ваших газетах делалось какое-нибудь различие между великими державами-союзницами?
– Никогда. И к американцам, и к Советам отношение было одинаковое.
– Вы были убежденным монархистом?
– Я бы так не сказал. Просто я был верен присяге.
– Как случилось, что большое число республиканцев, причем очень авторитетных, оказалось членами вашего движения?
– Это произошло, господин Джонович, из-за того, что я уважаю чужое мнение.
– Ведь ваши дети – сын и дочь – еще до войны стали коммунистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53