ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И тут он заплакал, залился пьяными слезами и стал ныть.
Я помог ему добраться до кресла. Полночи я слушал, как он стенает, кашляет, перечисляет все свои несчастья, все унижения, выпавшие на его долю. Я тем временем приготовил наживку для рыб, а потом стал смотреть на отражение луны в озере, надеясь, что он все же не станет дергать меня за рубашку и объяснять, насколько он сам себе противен.
Он стыдился себя и не хотел показываться на людях. Однажды утром я объявил, что не буду больше возить ему спиртное и что, если он хочет, пусть едет со мной и сам себе покупает. Тогда он, ни слова не говоря, весь дрожа, несмотря на жару, влез в машину, лег на заднее сиденье и свернулся калачиком.
В супермаркете его появление произвело фурор. Видок у него был – точно он восстал из могилы. Покупатели шарахались, продавцы хмурились. Но, как я ему заметил, за все приходится платить.
– Хорошо хоть ты ни разу не описался, – сказал я. – Насколько мне известно, во всяком случае.
Несло от него ужас как. В нашем бунгало, когда его рвало, я не разрешал ему приближаться ко мне: сколько бы он ни чистил зубы, от него разило блевотиной. Тряпье его пропиталось стойким запахом пота. Он носил свои лиловые башмаки на босу ногу и, не объясняя почему, отказывался их снимать.
Дети не ведают жалости.
Как я и думал, Лили не захотела даже подойти к нему. Мальчишки спрятались за юбку Кароль, а та, когда я представил ей Венсана, не удержалась от брезгливой гримасы.
Он протянул дрожащую руку. Кароль нехотя к ней прикоснулась, в то время как Лили и двое ее приятелей просто пошли прочь, обмениваясь на ходу весьма нелестными замечаниями в его адрес. Он это прекрасно слышал. Они говорили, что от одного его вида их тошнит и что он воняет, как стадо свиней: дети не ведают жалости.
Жалкая развалина, сказала о нем Кароль. Мы оставили его перед батареей бутылок, как перед Стеной Плача, наедине с угрызениями совести, отвращением к себе и всем тем хаосом, что царит в голове алкоголика на последней стадии.
– Он уже дважды лечился от пьянства, – объяснял я Кароль. – Какое-то время продержался, а потом опять.
– Бедная твоя мама!
– Да, бедная. В этот раз ей сильно не повезло.
– Ты знаешь, есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать.
– Не думаю. Но в данном случае это действительно серьезная проблема.
– И ты что, сидишь с ним целыми днями? Ничего не делаешь, просто сидишь?
– Понимаешь, я хотел, чтобы они на время расстались.
– Понимаю. Так заглядывай ко мне. Ты ведь можешь выкроить время? Я помираю со скуки, когда Ришар уезжает. Видишь, я сама тебе в этом признаюсь. И еще признаюсь, что даже когда он не уезжает… Ну ладно, знаю, что ты сейчас скажешь.
– Что это старая история. Именно это я и хотел сказать.
Она удивленно подняла брови, взвешивая в руке дыню.
– Спасибо, что приехала, – заключил я. – Может, я и появлюсь у вас, но не хочу ничего планировать заранее. Сама видишь, какая у меня жизнь. Заеду как-нибудь искупаться с детьми. Это я обещаю. Только ненадолго.
– Ты что, нарочно меня дразнишь?
– Знаешь что… Ты меня удивляешь. Уму непостижимо. Пять лет назад я валялся у тебя в ногах. Получил по полной программе. А теперь, ты думаешь, достаточно пальчиками щелкнуть? Ничего себе номера!
Я рассказал нашу историю Венсану, которого болтало из стороны в сторону, когда машина подпрыгивала на ухабах. Он сидел рядом со мной и дремал с бутылкой в руках.
– Иногда кажется, что у них с головой не все в порядке, – усмехнулся я, резко повернув руль. Мы ехали по узкой извилистой дороге, окутанной сиянием. – Она что, с луны свалилась?
– Ох, помедленней, – простонал он. – Мне плохо.
– С чего бы тебе было хорошо? Тебе все время плохо. Нет, но как тебе нравится эта кошелка: высказывает мне претензии, потому что я, видишь ли, не заехал ее навестить. Ты хоть слушаешь, что я тебе рассказываю? Как тебе это нравится?
Венсан свесился в окно и начал громко блевать. Жгуты слизи протянулись от его рта к дверце машины. Длинные клочья рвоты повисли у него на подбородке. Из глаз ручьями хлынули слезы.
Когда он успокоился и сел, я протянул ему сигарету.
– Она спросила: «Что это за жалкую развалину ты с собой притащил?» А я ей ответил: «Он должен заменить мне отца». Да, гордиться мне было нечем.
До конца дня он на меня дулся.
Иногда я слышал, как он сам с собой разговаривает. Точно сумасшедший. Временами он падал с кресла – за тот день с ним это случилось трижды. Потом долго не мог влезть обратно: казалось, он штурмует вершину.
Я наблюдал за ним с веранды, сидя на солнце с книжкой, и чувствовал, что час его приближается. С каждым днем он выглядел все более жалким, и каждый день был хуже предыдущего.
Когда позвонила мать, небо было пунцовым и уже усеяно звездами. Венсан стоял у дома, ругался и грозил небу кулаком, в котором была зажата бутылка.
– Послушай сама, – предложил я матери, которая спросила, что там происходит. – Ты готова выдержать такое? Посмотрела бы ты на него сейчас. К нему даже подойти нельзя.
Она хотела знать, куда именно мы уехали, но я не стал уточнять, чтобы она нам не мешала.
– Зачем тебе знать? Тебе здесь все равно нечего делать. Тут просто конец света. Забудь эту пьянь, потому что его песенка спета, поверь мне. Ты же знаешь, я стараюсь ради твоего блага. Во всяком случае, я это знаю. Он тебе не муж, а мне не отец, и вбей это наконец себе в голову. По крайней мере, от этого небо нас избавило. Мама, ты хоть понимаешь: небо нас избавило от этого испытания, черт побери!
– Мама? Давно ты не называл меня мамой.
– Ты моя мать. Я могу называть тебя как мне вздумается.
Когда Венсан вернулся на веранду, я заканчивал разговор.
– Не хочу ее видеть, – глухо пробормотал он, упав на стул.
– Не очень-то мило с твоей стороны. Эта женщина в тебя поверила. Эта женщина тебя полюбила. С этой женщиной ты спал еще несколько дней назад. Может, забыл?
Видя, что это на него действует, я продолжал развивать тему.
Я даже сходил за зеркалом и заставил его посмотреть на себя.
Когда он пытался от меня убежать, я догонял его и поворачивал нож в ране. Стояла глубокая, тихая, влажная ночь. Он зашел по щиколотку в воду, и я смолк, ожидая, что вот сейчас он совершит непоправимое. Но он вдруг вернулся и сказал, что хочет с ней поговорить.
– Чего? Это в твоем-то состоянии? Ты же на ногах не стоишь. И что, интересно, ты ей скажешь? Иди проспись.
Но я все же набрал номер.
– Он хочет с тобой поговорить. Сейчас ты его услышишь, он в отличной форме.
Я протянул ему трубку.
– Лучше бы ты себе пулю в лоб пустил, – посоветовал я.
Не сводя с меня глаз, он прижал трубку к уху. Его рука дрожала, губы тоже. Я слышал в телефоне голос матери. Видел, как он качается и морщится. Слышал чавканье его промокших кожаных ботинок, уже не лиловых, а почти черных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33