Дни теперь долго не кончались.
Я был несказанно разочарован, встретившись с солистом «Диаблос». Он был почти лысым, желчным и так отвратительно обращался с женой, что я ушел, даже не попросив его подписать мои старые виниловые пластинки.
– Не хочу, чтобы этот козел вошел в нашу семью, – заявил я. – Или пусть свадьбу устраивают без меня.
Но приготовления к свадьбе пошли только быстрее.
Пока все были заняты предсвадебной кутерьмой, я несколько раз спокойно, планомерно напился – все равно ничего изменить я не мог. Силы были неравны. Что бы я ни говорил, на это не обращали внимания, моего недовольства никто не замечал. Я был пассивным зрителем. Они – адской машиной на полном ходу, дорожным катком, слепой и глухой силой, сметавшей все на своем пути. И направляла эту силу моя дочь – точно оседлав ретивого скакуна.
За несколько дней до бракосочетания я был близок к тихому помешательству и никого не хотел видеть. Потом я все же открыл окно, обнаружил зеленые деревья, услышал пение птиц. И позвонил Лили. Я сказал, что подумал и не собираюсь больше с ней ругаться, что на будущее мне наплевать и пусть делает что хочет.
Ведь на улице стояла весна.
Перед свадьбой мы встретились с отцом Дмитрия, чтобы обсудить, как помогать молодоженам материально.
– Какого черта ты приперлась? – рявкнул он на свою жену, когда та вошла в комнату. – Не видишь: мы разговариваем?
Она, казалось, с утра до вечера была занята только тем, что работала в саду или натирала до блеска мебель. Однажды я сказал ей:
– Почему вы позволяете так с собой обращаться?
Это была женщина лет сорока с вечно опущенными глазами.
– Раньше он был другим, – ответила она. В моей памяти еще сохранился образ молодого парня с вытравленными перекисью волосами, разбивающего в куски свою гитару. Мне вдруг сделалось гадко, невыносимо гадко оттого, что он превратился в хамоватого чиновника и домашнего деспота. Возникало ощущение, что «Диаблос» меня предали, а их солист в свитере от Ральфа Лорена втоптал меня в грязь.
Когда-то над моей кроватью висел их постер, я слушал их диски с утра до ночи. Мать затыкала уши, входя в мою комнату. Она входила когда ей вздумается. Я просил стучаться, но она не обращала внимания. «Я твоя мать, – говорила она, – я произвела тебя на свет». Она садилась ко мне и гладила меня по волосам, а «Диаблос» продолжали орать так, что стены дрожали.
– Эвелин, я знаю, это не мое дело, но как вы это выдерживаете? – спросил я.
С тех пор, как я стал не нужен матери и дочери, у меня появилось время для других женщин.
Наш разговор закончился у меня дома, в постели, среди бела дня, и, откровенно говоря, мы сами не поняли, как это произошло. Ни она, ни я.
Она встала, прижимая к груди свою одежду, и попятилась, смущенно улыбаясь.
– Эвелин, простите, мне, право, жаль… – пробормотал я, думая о том, что мы сделали, но ничего поправить уже было нельзя.
Она была вся красная от смущения. Пока она одевалась неловкими, торопливыми движениями, я озадаченно чесал в затылке.
Всякий раз, когда мы спали с Эвелин, она была сама не своя. Падала в мои объятия как пьяная и забывала обо всем. Мы практически не обменивались ни единым словом.
Когда дело было сделано, она еще с минуту лежала неподвижно, глядя в потолок и приходя в себя. Я видел, как меняется выражение ее лица. Эвелин снова становилась кем была: женщиной, считающей, что прелюбодеяние – грех, женщиной, всю жизнь просидевшей дома и вдруг очутившейся в большом страшном мире.
Ей удалось добиться, чтобы наши дети венчались. Одеваясь, она выглядела такой виноватой, что сердце за нее болело.
Однажды вечером я сидел спокойно один на диване и смотрел новости – в пижаме, со стаканом в руке, – как вдруг в комнату влетела Лили и набросилась на меня точно фурия. Ничего не объясняя, она принялась колотить меня сумочкой.
Удары сыпались градом, я даже слова вставить не мог.
– Как ты мог! Как ты мог сделать такое! Негодяй!
Лицо ее было искажено гневом.
На следующее утро я заехал к ней.
Я посмеялся в душе, увидев, в каком бардаке она живет со своим новоиспеченным мужем – а ведь она всегда так старательно вылизывала свою комнату.
Потом я сказал, что понимаю ее реакцию и заслужил это. По-моему, вступление было удачным.
– Впрочем, я не вижу тут ничего плохого. Ну да, она твоя свекровь, ну и что? Это уже другой вопрос. Вообще-то говоря, подобные вещи случаются очень часто.
Она взяла сигарету, я дал ей прикурить. Выйдя замуж, девочки начинают смотреть на своего отца как на тяжкое бремя: Именно как на бремя.
– Ну неужели ты не мог хоть теперь обойтись без этого! – вздохнула она. – Хоть один раз?
Я ответил, что она ко мне чересчур строга, если не сказать несправедлива. Что приключения у меня, конечно, бывали, но не так уж много.
– Ты что, смеешься? Думаешь, я слепая? Ты же перетрахал всех моих нянек, ни одной не пропустил.
– А, вот ты о чем. Видишь ли, я был тогда молод, а твоя мама умерла, я остался один. Для меня это было потрясение. Что же мне оставалось? И разве это повод вести себя со мной как с последним дебилом? Так нельзя.
Судя по всему, я по-прежнему вызывал у нее отвращение, но свои силы она растратила накануне.
– Смотрю я на тебя и думаю: все ли у тебя с мозгами в порядке? – сказала она, озабоченно покачивая головой.
– А у тебя все в порядке?
Она выставила меня за дверь.
Я остался стоять на лестнице. Когда она снова мне открыла, в руке у нее была новая сигарета и облако дыма рассеивалось по комнате.
– Она даже в церковь ходить перестала, – сказала Лили.
– Что-что? Повтори.
В сущности, я не задумывался всерьез о последствиях моей связи с Эвелин – связи, в реальность которой мне самому с трудом верилось. И уж тем более невозможно было дать этому какое-то название, настолько все, что происходило, было странно, эфемерно и оторвано от действительности. Но когда я узнал, что у Эвелин с мужем окончательно испортились отношения, я не удивился. Я очень хорошо себе это представлял: сидит она в уголке и кусает губы. Или уходит в душ и забывает вернуться. Стонет во сне, а днем ходит напряженная, с отсутствующим видом. А этот монстр все больше злится, потому что жена превратилась в призрак и стала невкусно готовить.
Она пожаловалась Лили в тот день, когда он запустил в нее миской с тушеными овощами.
– Как ты мог так с ней поступить? Она на последнем пределе. Ты же испортил ей жизнь.
– Она сама себе хозяйка. Что я могу сделать?
Меня удостоили гримасы.
– Легкая добыча. Тебя это даже не остановило. Ни на секунду не остановило.
– А ты сама-то что об этом думаешь?
Я вышел, не дожидаясь ответа.
С Дмитрием у меня было мало общего. Он клялся проломить череп мерзавцу, в чьи лапы попала его мать. Страшно переживал из-за этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Я был несказанно разочарован, встретившись с солистом «Диаблос». Он был почти лысым, желчным и так отвратительно обращался с женой, что я ушел, даже не попросив его подписать мои старые виниловые пластинки.
– Не хочу, чтобы этот козел вошел в нашу семью, – заявил я. – Или пусть свадьбу устраивают без меня.
Но приготовления к свадьбе пошли только быстрее.
Пока все были заняты предсвадебной кутерьмой, я несколько раз спокойно, планомерно напился – все равно ничего изменить я не мог. Силы были неравны. Что бы я ни говорил, на это не обращали внимания, моего недовольства никто не замечал. Я был пассивным зрителем. Они – адской машиной на полном ходу, дорожным катком, слепой и глухой силой, сметавшей все на своем пути. И направляла эту силу моя дочь – точно оседлав ретивого скакуна.
За несколько дней до бракосочетания я был близок к тихому помешательству и никого не хотел видеть. Потом я все же открыл окно, обнаружил зеленые деревья, услышал пение птиц. И позвонил Лили. Я сказал, что подумал и не собираюсь больше с ней ругаться, что на будущее мне наплевать и пусть делает что хочет.
Ведь на улице стояла весна.
Перед свадьбой мы встретились с отцом Дмитрия, чтобы обсудить, как помогать молодоженам материально.
– Какого черта ты приперлась? – рявкнул он на свою жену, когда та вошла в комнату. – Не видишь: мы разговариваем?
Она, казалось, с утра до вечера была занята только тем, что работала в саду или натирала до блеска мебель. Однажды я сказал ей:
– Почему вы позволяете так с собой обращаться?
Это была женщина лет сорока с вечно опущенными глазами.
– Раньше он был другим, – ответила она. В моей памяти еще сохранился образ молодого парня с вытравленными перекисью волосами, разбивающего в куски свою гитару. Мне вдруг сделалось гадко, невыносимо гадко оттого, что он превратился в хамоватого чиновника и домашнего деспота. Возникало ощущение, что «Диаблос» меня предали, а их солист в свитере от Ральфа Лорена втоптал меня в грязь.
Когда-то над моей кроватью висел их постер, я слушал их диски с утра до ночи. Мать затыкала уши, входя в мою комнату. Она входила когда ей вздумается. Я просил стучаться, но она не обращала внимания. «Я твоя мать, – говорила она, – я произвела тебя на свет». Она садилась ко мне и гладила меня по волосам, а «Диаблос» продолжали орать так, что стены дрожали.
– Эвелин, я знаю, это не мое дело, но как вы это выдерживаете? – спросил я.
С тех пор, как я стал не нужен матери и дочери, у меня появилось время для других женщин.
Наш разговор закончился у меня дома, в постели, среди бела дня, и, откровенно говоря, мы сами не поняли, как это произошло. Ни она, ни я.
Она встала, прижимая к груди свою одежду, и попятилась, смущенно улыбаясь.
– Эвелин, простите, мне, право, жаль… – пробормотал я, думая о том, что мы сделали, но ничего поправить уже было нельзя.
Она была вся красная от смущения. Пока она одевалась неловкими, торопливыми движениями, я озадаченно чесал в затылке.
Всякий раз, когда мы спали с Эвелин, она была сама не своя. Падала в мои объятия как пьяная и забывала обо всем. Мы практически не обменивались ни единым словом.
Когда дело было сделано, она еще с минуту лежала неподвижно, глядя в потолок и приходя в себя. Я видел, как меняется выражение ее лица. Эвелин снова становилась кем была: женщиной, считающей, что прелюбодеяние – грех, женщиной, всю жизнь просидевшей дома и вдруг очутившейся в большом страшном мире.
Ей удалось добиться, чтобы наши дети венчались. Одеваясь, она выглядела такой виноватой, что сердце за нее болело.
Однажды вечером я сидел спокойно один на диване и смотрел новости – в пижаме, со стаканом в руке, – как вдруг в комнату влетела Лили и набросилась на меня точно фурия. Ничего не объясняя, она принялась колотить меня сумочкой.
Удары сыпались градом, я даже слова вставить не мог.
– Как ты мог! Как ты мог сделать такое! Негодяй!
Лицо ее было искажено гневом.
На следующее утро я заехал к ней.
Я посмеялся в душе, увидев, в каком бардаке она живет со своим новоиспеченным мужем – а ведь она всегда так старательно вылизывала свою комнату.
Потом я сказал, что понимаю ее реакцию и заслужил это. По-моему, вступление было удачным.
– Впрочем, я не вижу тут ничего плохого. Ну да, она твоя свекровь, ну и что? Это уже другой вопрос. Вообще-то говоря, подобные вещи случаются очень часто.
Она взяла сигарету, я дал ей прикурить. Выйдя замуж, девочки начинают смотреть на своего отца как на тяжкое бремя: Именно как на бремя.
– Ну неужели ты не мог хоть теперь обойтись без этого! – вздохнула она. – Хоть один раз?
Я ответил, что она ко мне чересчур строга, если не сказать несправедлива. Что приключения у меня, конечно, бывали, но не так уж много.
– Ты что, смеешься? Думаешь, я слепая? Ты же перетрахал всех моих нянек, ни одной не пропустил.
– А, вот ты о чем. Видишь ли, я был тогда молод, а твоя мама умерла, я остался один. Для меня это было потрясение. Что же мне оставалось? И разве это повод вести себя со мной как с последним дебилом? Так нельзя.
Судя по всему, я по-прежнему вызывал у нее отвращение, но свои силы она растратила накануне.
– Смотрю я на тебя и думаю: все ли у тебя с мозгами в порядке? – сказала она, озабоченно покачивая головой.
– А у тебя все в порядке?
Она выставила меня за дверь.
Я остался стоять на лестнице. Когда она снова мне открыла, в руке у нее была новая сигарета и облако дыма рассеивалось по комнате.
– Она даже в церковь ходить перестала, – сказала Лили.
– Что-что? Повтори.
В сущности, я не задумывался всерьез о последствиях моей связи с Эвелин – связи, в реальность которой мне самому с трудом верилось. И уж тем более невозможно было дать этому какое-то название, настолько все, что происходило, было странно, эфемерно и оторвано от действительности. Но когда я узнал, что у Эвелин с мужем окончательно испортились отношения, я не удивился. Я очень хорошо себе это представлял: сидит она в уголке и кусает губы. Или уходит в душ и забывает вернуться. Стонет во сне, а днем ходит напряженная, с отсутствующим видом. А этот монстр все больше злится, потому что жена превратилась в призрак и стала невкусно готовить.
Она пожаловалась Лили в тот день, когда он запустил в нее миской с тушеными овощами.
– Как ты мог так с ней поступить? Она на последнем пределе. Ты же испортил ей жизнь.
– Она сама себе хозяйка. Что я могу сделать?
Меня удостоили гримасы.
– Легкая добыча. Тебя это даже не остановило. Ни на секунду не остановило.
– А ты сама-то что об этом думаешь?
Я вышел, не дожидаясь ответа.
С Дмитрием у меня было мало общего. Он клялся проломить череп мерзавцу, в чьи лапы попала его мать. Страшно переживал из-за этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33