Куда едем-то?
— Отдыхать, — подумав, ответил Брусницкий.
Иван уплетал яичницу за обе щеки. Волохов потрепал его по голове.
— Привет. А как же пост?
— Закончился, — с набитым ртом ответил тот, — теперь уж Успенский скоро.
Брусницкий разлил водку. Волохову полстакана, себе грамм пятьдесят. Волохов приподнял стакан.
— Ну, господи, не прими за пьянку!
Иван с осуждением покосился на него. Опрокинув водку в рот, Волохов навалился на суп.
Брусницкий выпил, занюхал черным хлебом и стал не спеша есть, разрезая колбасу на мелкие кусочки. Волохов жадно хлебал харчо.
— Как суп?
— То, что надо. Острый — волосы дыбом.
Потом пили горячий чай. Волохов осоловел, голова его стала клониться к столу, словно кто-то пригибал ее. Наконец он не выдержал.
— Все, ребята. Пойду спать.
Иван тоже стал клевать носом и Брусницкий ему предложил подремать часок-другой. Сиденья раскладывать не стали — на заднем уже вовсю храпел Волохов. Иван привалился к стеклу и быстро уснул.
Проснулся он под утро. Джип катился в плотном тумане, пытаясь пробить встававшую впереди серую стену желтым светом противотуманных фар. Дорога была пуста, по обочинам стоял темный, почти скрытый туманом, а потому загадочный лес. Брусницкий, сосредоточенно смотревший на дорогу, заметил, что Иван проснулся, и пожелал доброго утра.
— А который час?
— Пять. Еще часа три с половиной. Только бы поворот не прозевать.
Иван открыл окно и вдохнул влажный воздух. Туман сразу попытался пробраться внутрь. Ивану показалось, будто кто-то большой и неприятно мокрый, живущий в темном лесу, хочет залезть в машину, и он поспешил поднять стекло.
К семи часам туман стал рассеиваться. Проехали деревню. Старые избы за покосившимися заборами слепо щурились сквозь клочья тумана. День вставал пасмурный. Брусницкий притормозил и сверился с картой. Позади заворочался Волохов. Приподнявшись, он огляделся, затем сел и, открыв окно, высунул голову из машины.
— О-о, узнаю знакомые места. Сергей, скоро поворот на грунтовку, а там километров десять — и мы на месте. Если не застрянем. К монастырю не подъезжай, там иногда туристы стоят.
— А куда ехать?
— Я покажу.
— Как себя чувствуешь?
— Хреново.
— Подлечишься?
— Можно.
Брусницкий остановил машину, достал из багажника минеральную воду, водку и пластиковый стаканчик.
— Ну, твое здоровье, — Волохов приподнял стаканчик.
— Давай, давай.
Как-то незаметно перешли на «ты», и это казалось естественным, словно они были знакомы много лет.
Волохов опять задремал. Брусницкий окликнул его, когда разбитая грунтовая дорога подошла к лесу.
— Нормально едем, — одобрил тот.
Когда над деревьями показался разрушенный главный купол монастыря, Волохов выбрался из машины и пошел вперед, сунув руки в карманы куртки и поеживаясь от озноба.
Вернулся он быстро.
— Так и есть, туристы, мать их, — проворчал он, — сворачивай в лес.
Петляя между елями проехали метров пятьсот иногда буксуя в болотистой почве и остановились у крутого спуска, поросшего молодыми осинами и березами. Впереди блеснула вода.
— Дальше не смогу, — сказал Брусницкий, выключая двигатель.
— А дальше и не надо.
Все вышли из джипа. Брусницкий огляделся.
— Комаров тут, наверное… Ну что, будем палатку ставить?
Иван вздохнул полной грудью. Пахло старыми сопревшими листьями и близкой водой. Трепетали на ветру листья осин, низкие облака, казалось, повисли над самыми верхушками деревьев.
— Без меня справитесь? — спросил Волохов.
— Вполне. Или перекусим сперва? Там еще водка есть.
— Все, теперь не надо, — Волохов, придерживаясь за деревья, стал спускаться по склону, — не ждите меня до вечера.
Брусницкий с Иваном смотрели, как он спустился вниз, вышел к воде и, оглядевшись, направился вдоль берега.
— Ваня, вы знаете, кто он?
— Нет, — неуверенно ответил Иван, — но он очень необычный человек.
Брусницкий хмыкнул.
— Это, Ваня, вы сильно смягчили.
— Сергей Владимирович, вы не могли бы обращаться ко мне на «ты»? А то мне как-то неловко.
— Договорились. Давай-ка ты, Иван, собирай дрова, а я займусь палаткой.
Волохов проломился сквозь кустарник и попал на закрытую маленькую полянку у самого края воды. Редкие метелки камыша подступали почти вплотную к покрытому травой берегу. За камышом была широкая водная гладь. Серая вода под нахмуренным облачным небом выглядела неприветливо. Ветер поднимал рябь, гнул шелестящий камыш и осоку. Волохов снял одежду, и его охватила дрожь, когда ветер сдул с тела остатки тепла. Противоположный берег, тоже поросший осокой и камышом, был пуст, как и все озеро, насколько можно было охватить взглядом. Где-то там простирались болота, которые не то что летом, но и зимой большей частью непроходимы.
Волохов шагнул в воду. Она была холодная и немного мутная, а дно мягким, илистым. Иногда под ногу попадали скользкие коряги. Зайдя в воду по колено, он раскинул руки и поднял к небу лицо. Дрожь прошла, были только он, озеро и ветер. Он зашептал древнюю молитву. Он просил вернуть силу, просил всех богов, которых знал, и даже того, кто эту силу отнял. Просил вернуть хоть на короткое время. Ему казалось, что от озера исходит свет, и он глотал этот свет и пил ветер.
Не открывая глаз, он шагнул вперед и нырнул, сложив над головой руки.
Он плыл над самым дном, и за ним тянулась полоса взбаламученного ила. Подводная живность прыскала в стороны, прячась в тине и водорослях от стремительной живой торпеды. Здесь он был дома, здесь он был готов схватиться с кем угодно. Меняя направление, он кружился в воде, наслаждаясь свободой и движением. Внезапно проснулся голод. Он устремился к поверхности. Выводок уток, почувствовав исходящую из глубины угрозу, устремился в камыши. Пушистые птенцы, смешно мельтеша под водой лапками, старались не отстать от матери. В стороне три селезня, презрительно посмотрев на суету семейства, продолжали кормиться, ныряя за мальком. Внезапно вода поднялась возле одного из них, словно от упавшего в воду огромного камня. Успев лишь коротко крякнуть, селезень исчез под водой. Два оставшихся забили в панике крыльями, взлетели и, испуганно крича, понеслись над озером.
— Эх, надо было ружье захватить, — Брусницкий проводил глазами галдящих уток, — хорошо, хоть удочки взял.
Костер потрескивал сухими ветками. Иван, пыхтя, приволок длинное бревно и теперь, примериваясь, ходил вокруг с топором. Брусницкий разбирал продукты и складывал их в палатку. Палатка была большая, с надувным полом и противомоскитной сеткой.
— Хлеба почти нет, — бормотал он, — зато тушенки навалом. Иван, ты как относишься к тушенке?
— Положительно.
— Правильно, и я тоже. Но на одной тушенке долго не протянем. Придется завтра съездить в деревню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Отдыхать, — подумав, ответил Брусницкий.
Иван уплетал яичницу за обе щеки. Волохов потрепал его по голове.
— Привет. А как же пост?
— Закончился, — с набитым ртом ответил тот, — теперь уж Успенский скоро.
Брусницкий разлил водку. Волохову полстакана, себе грамм пятьдесят. Волохов приподнял стакан.
— Ну, господи, не прими за пьянку!
Иван с осуждением покосился на него. Опрокинув водку в рот, Волохов навалился на суп.
Брусницкий выпил, занюхал черным хлебом и стал не спеша есть, разрезая колбасу на мелкие кусочки. Волохов жадно хлебал харчо.
— Как суп?
— То, что надо. Острый — волосы дыбом.
Потом пили горячий чай. Волохов осоловел, голова его стала клониться к столу, словно кто-то пригибал ее. Наконец он не выдержал.
— Все, ребята. Пойду спать.
Иван тоже стал клевать носом и Брусницкий ему предложил подремать часок-другой. Сиденья раскладывать не стали — на заднем уже вовсю храпел Волохов. Иван привалился к стеклу и быстро уснул.
Проснулся он под утро. Джип катился в плотном тумане, пытаясь пробить встававшую впереди серую стену желтым светом противотуманных фар. Дорога была пуста, по обочинам стоял темный, почти скрытый туманом, а потому загадочный лес. Брусницкий, сосредоточенно смотревший на дорогу, заметил, что Иван проснулся, и пожелал доброго утра.
— А который час?
— Пять. Еще часа три с половиной. Только бы поворот не прозевать.
Иван открыл окно и вдохнул влажный воздух. Туман сразу попытался пробраться внутрь. Ивану показалось, будто кто-то большой и неприятно мокрый, живущий в темном лесу, хочет залезть в машину, и он поспешил поднять стекло.
К семи часам туман стал рассеиваться. Проехали деревню. Старые избы за покосившимися заборами слепо щурились сквозь клочья тумана. День вставал пасмурный. Брусницкий притормозил и сверился с картой. Позади заворочался Волохов. Приподнявшись, он огляделся, затем сел и, открыв окно, высунул голову из машины.
— О-о, узнаю знакомые места. Сергей, скоро поворот на грунтовку, а там километров десять — и мы на месте. Если не застрянем. К монастырю не подъезжай, там иногда туристы стоят.
— А куда ехать?
— Я покажу.
— Как себя чувствуешь?
— Хреново.
— Подлечишься?
— Можно.
Брусницкий остановил машину, достал из багажника минеральную воду, водку и пластиковый стаканчик.
— Ну, твое здоровье, — Волохов приподнял стаканчик.
— Давай, давай.
Как-то незаметно перешли на «ты», и это казалось естественным, словно они были знакомы много лет.
Волохов опять задремал. Брусницкий окликнул его, когда разбитая грунтовая дорога подошла к лесу.
— Нормально едем, — одобрил тот.
Когда над деревьями показался разрушенный главный купол монастыря, Волохов выбрался из машины и пошел вперед, сунув руки в карманы куртки и поеживаясь от озноба.
Вернулся он быстро.
— Так и есть, туристы, мать их, — проворчал он, — сворачивай в лес.
Петляя между елями проехали метров пятьсот иногда буксуя в болотистой почве и остановились у крутого спуска, поросшего молодыми осинами и березами. Впереди блеснула вода.
— Дальше не смогу, — сказал Брусницкий, выключая двигатель.
— А дальше и не надо.
Все вышли из джипа. Брусницкий огляделся.
— Комаров тут, наверное… Ну что, будем палатку ставить?
Иван вздохнул полной грудью. Пахло старыми сопревшими листьями и близкой водой. Трепетали на ветру листья осин, низкие облака, казалось, повисли над самыми верхушками деревьев.
— Без меня справитесь? — спросил Волохов.
— Вполне. Или перекусим сперва? Там еще водка есть.
— Все, теперь не надо, — Волохов, придерживаясь за деревья, стал спускаться по склону, — не ждите меня до вечера.
Брусницкий с Иваном смотрели, как он спустился вниз, вышел к воде и, оглядевшись, направился вдоль берега.
— Ваня, вы знаете, кто он?
— Нет, — неуверенно ответил Иван, — но он очень необычный человек.
Брусницкий хмыкнул.
— Это, Ваня, вы сильно смягчили.
— Сергей Владимирович, вы не могли бы обращаться ко мне на «ты»? А то мне как-то неловко.
— Договорились. Давай-ка ты, Иван, собирай дрова, а я займусь палаткой.
Волохов проломился сквозь кустарник и попал на закрытую маленькую полянку у самого края воды. Редкие метелки камыша подступали почти вплотную к покрытому травой берегу. За камышом была широкая водная гладь. Серая вода под нахмуренным облачным небом выглядела неприветливо. Ветер поднимал рябь, гнул шелестящий камыш и осоку. Волохов снял одежду, и его охватила дрожь, когда ветер сдул с тела остатки тепла. Противоположный берег, тоже поросший осокой и камышом, был пуст, как и все озеро, насколько можно было охватить взглядом. Где-то там простирались болота, которые не то что летом, но и зимой большей частью непроходимы.
Волохов шагнул в воду. Она была холодная и немного мутная, а дно мягким, илистым. Иногда под ногу попадали скользкие коряги. Зайдя в воду по колено, он раскинул руки и поднял к небу лицо. Дрожь прошла, были только он, озеро и ветер. Он зашептал древнюю молитву. Он просил вернуть силу, просил всех богов, которых знал, и даже того, кто эту силу отнял. Просил вернуть хоть на короткое время. Ему казалось, что от озера исходит свет, и он глотал этот свет и пил ветер.
Не открывая глаз, он шагнул вперед и нырнул, сложив над головой руки.
Он плыл над самым дном, и за ним тянулась полоса взбаламученного ила. Подводная живность прыскала в стороны, прячась в тине и водорослях от стремительной живой торпеды. Здесь он был дома, здесь он был готов схватиться с кем угодно. Меняя направление, он кружился в воде, наслаждаясь свободой и движением. Внезапно проснулся голод. Он устремился к поверхности. Выводок уток, почувствовав исходящую из глубины угрозу, устремился в камыши. Пушистые птенцы, смешно мельтеша под водой лапками, старались не отстать от матери. В стороне три селезня, презрительно посмотрев на суету семейства, продолжали кормиться, ныряя за мальком. Внезапно вода поднялась возле одного из них, словно от упавшего в воду огромного камня. Успев лишь коротко крякнуть, селезень исчез под водой. Два оставшихся забили в панике крыльями, взлетели и, испуганно крича, понеслись над озером.
— Эх, надо было ружье захватить, — Брусницкий проводил глазами галдящих уток, — хорошо, хоть удочки взял.
Костер потрескивал сухими ветками. Иван, пыхтя, приволок длинное бревно и теперь, примериваясь, ходил вокруг с топором. Брусницкий разбирал продукты и складывал их в палатку. Палатка была большая, с надувным полом и противомоскитной сеткой.
— Хлеба почти нет, — бормотал он, — зато тушенки навалом. Иван, ты как относишься к тушенке?
— Положительно.
— Правильно, и я тоже. Но на одной тушенке долго не протянем. Придется завтра съездить в деревню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93