Табуны-то в целости и сохранности, что им сделается? Порою проржет заливисто горячий жеребец, жидкие в суставах жеребята скачут, задрав хвосты, а кобылицы стоят, положив голову на шею соседке, и словно секретничают о чем-то. Обозрел Богара свои неисчислимые, разбредшиеся во весь окоем стада и вроде немного успокоился. Он подозвал старшего табунщика и велел потихоньку начать отгонять табуны в сторону гор и через неделю ущельем Сарыкташа идти на север, к берегам Иняка, и строго-настрого наказал, чтобы об этом никому ни словом, ни намеком. С тем бей и отправился домой.
Проехал ли с полпути, нет ли — на пересекавшей дорогу тропе ему попался один из джигитов, что держали караул по берегу Яика. Дозорный ехал верхом и гнал перед собой какого-то пешего чужака.
Богара велел охране, кроме двух безъязыких, отъехать в сторону. Если секрет какой, им лучше не слышать, от немых же опасности нет.
— Этот оборванец тебя спрашивает, бей-агай. Срочная, говорит, весть, но только для твоих ушей. Больно уж подозрительный. И язык от нашего отличается. Прикажи, бей-агай,— и размозжу ему голову! — сказал дозорный, поигрывая палицей.
— Где поймали? — спросил Богара, окинув чужака взглядом: ветхий зилян, островерхая шапка, глаза блестят.
— Через Яицкий брод шел. Вот, в мешке двух голубей нес, бей-агай. Один белый, другой сизый. Живьем съесть, что ли, хочет, сыроед? Что прикажешь, может, выпустим их?
— Отдай ему,— ответил бей, насторожившись.— Ладно, иди, скачи к своим. Будьте всегда так же зорки. За хорошую службу велю доставить тебе одну овцу.
— Хай, живи тысячу лет, бей ты наш! — гаркнул парень и поскакал обратно.
— Кто таков? Чего ходишь по моей земле?
— Дервиш я, уважаемый Богара-бей. Брожу по миру путями аллаха.
— А мне что хотел сказать?
Дервиш, сглотнув слюну, сказал охрипшим голосом:
— Еда у меня кончилась. Со вчерашнего дня крошки во рту не было. А идти далеко. Может, думаю, Богара-бей даст пищи в дорогу, щедрость его известна. С тем и шел.
«Врешь, блестящие глаза! Другое в голове держишь»,— подумал Богара. Но долго разговаривать на виду у стоящей неподалеку стражи не захотел.
— Добро пожаловать, коли так, поедем в мой аул,— сказал он, трогая коня.
Дервиш пошел рядом.
Когда пришли, Богара пригласил его в белую юрту.
— Спасибо, достопочтенный бей,— ответствовал тот, низко поклонившись,— меня до сана своего гостя возвеличил. Но только и у юрты бывают уши. Лучше будет, если весть, которую я принес тебе, услышишь только ты.
Скатерть расстелили на траве в тени березы. Гость ел быстро, жадно, но чуть насытился — вытер рот и огляделся по сторонам.
— От разящего Меча Аллаха, Владыки Вселенной, от великого эмира Тимура славному турэ башкирской страны Богаре привез я привет,— сказал он.
Богара сразу почуял запах опасности, исходивший от этого дервиша с блестящими глазами, но такого не ожидал. Его бросило в жар, острым всплеском поднялся кумыс в чашке, которую он держал в руке. Схватил другой рукой камчу, что лежала рядом, процедил сквозь зубы:
— Как у тебя язык повернулся такое сказать? Здесь, за моим дастарханом? Дервиш ты или лазутчик — а на аркане побежишь в Орду!
— Суд бея в его руках.— Чужак твердым взглядом встретил рыскливый взгляд бея.— Что ни сделаешь, на все твоя воля. Но прежде выслушай. Весть моя такая, Богара-бей: дни Тохтамыша-разбойника сочтены. Страну башкир великий наш падишах берет под свое крыло. Нел и кто его встретит с открытой душой и широкими объятиями, кто не будет преградой на его пути — тому не знать беды и не изведать проклятия эмира
Звон металла услышал Богара в шепоте странного гостя и оробел еще больше. Но оглянулся на стоявших шагах в тридцати стражников, устыдился. Этот человек, назвавшийся дервишем, говорит слова, которые могут стоить головы — или бея, или его собственной. Если он окажется лазутчиком Орды, посланным ради испытания башкирского бея,— тогда это будет его голова, Богары. Поверишь ему, откроешься — и побежишь на аркане прямо в ногайскую Урдугу. А если и впрямь от Тимура, а Богара его выдаст — голова скатится эта, длинноволосая, в островерхой шапке. Только и она, если победит Тимур, долго сиротой не будет — в пару к ней ляжет и обритая голова башкирского бея. Эх, зачем пригласил, зачем угощал, уважение оказал? С досадой вспомнил дозор на Яике, нет чтобы, где поймали, там и утопить.
— Ты только посмотри на него,— изменившись в лице, заорал он,— еще от имени какого-то там далекого царя говорит, а! Живи, казнить я тебя не буду. Мои парни проводят тебя через Яицкий брод. Все! — Но заорал все же шепотом, чтобы стража не слышала.
— Сомнение —признак ума,—похвалил гость,— в наше время не то что первому встречному, даже жене, с которой жизнь прожил, открываться не следует... Вот, бей, это тебе из рук самого эмира.—Он положил на ладонь Богары серебряный, с зеленым лунным камнем перстень.
Сердце забилось так сильно, что бей закрыл глаза. Сидел не дыша, не шевелясь. Странный гость тоже не спешил продолжить беседу, видно, подумал: пусть услышанная весть до сердца дойдет. А когда почувствовал, что Богара поверил до конца и не только поверил, но и согласился с ним, заговорил снова;
— Я был наслышан, что ты умный турэ, потому и пришел, уважаемый бей. Войска великого эмира будут здесь не позже первых дней рамазана. То есть через месяц... рад буду засвидетельствовать перед падишахом твою верность. Аминь!
— А эти голуби, что ты будешь делать с ними? — спросил Богара.
Ему показалось, что он стоит на краю пропасти. Один шаг — и грянется в гибельную бездну, в прах, в муку-толокно разнесет его. Хромой Тимур... хром, да скор. Через месяц обещает быть. А если не придет? А если и явится, какую известный жестокостью падишах окажет
милость? А Орда тут, рядом. Уже на том берегу Яика ногайские кочевья. Могучие мирзы корня Шайбановз. Тоже, наверное, не полеживают на боку. Коли башкирскому войску приказано идти к Иргизу, значит, и ногайский тумен, направляясь туда, походом пройдет через кипчакские земли. Конец известен: ханские ли полчища прошли, пожар ли степной — все едино. Но пожар все же милосердней. Всего богатства, всех стад, которые годами собирал, в один день лишится...
Пока он заметавшимся рассудком спешно обдумывал, что делать, как повести себя дальше, посол развязал мешок и вынул белого голубя. Прицепил что-то к лапке и двумя руками подкинул в воздух. Птица взлетела над юртами, очертила круг над становьем и понеслась прямо на восток.
— Через два дня сядет на плечо сардара великого эмира,— ублаготворенно сказал посол, блеск в его глазах потух.— В знак твоих добрых помыслов отпустил белого голубя, а к лапке привязал колечко с твоим именем. А случись иначе... окажись твои намерения нечестивыми, выпустил бы сизого голубя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Проехал ли с полпути, нет ли — на пересекавшей дорогу тропе ему попался один из джигитов, что держали караул по берегу Яика. Дозорный ехал верхом и гнал перед собой какого-то пешего чужака.
Богара велел охране, кроме двух безъязыких, отъехать в сторону. Если секрет какой, им лучше не слышать, от немых же опасности нет.
— Этот оборванец тебя спрашивает, бей-агай. Срочная, говорит, весть, но только для твоих ушей. Больно уж подозрительный. И язык от нашего отличается. Прикажи, бей-агай,— и размозжу ему голову! — сказал дозорный, поигрывая палицей.
— Где поймали? — спросил Богара, окинув чужака взглядом: ветхий зилян, островерхая шапка, глаза блестят.
— Через Яицкий брод шел. Вот, в мешке двух голубей нес, бей-агай. Один белый, другой сизый. Живьем съесть, что ли, хочет, сыроед? Что прикажешь, может, выпустим их?
— Отдай ему,— ответил бей, насторожившись.— Ладно, иди, скачи к своим. Будьте всегда так же зорки. За хорошую службу велю доставить тебе одну овцу.
— Хай, живи тысячу лет, бей ты наш! — гаркнул парень и поскакал обратно.
— Кто таков? Чего ходишь по моей земле?
— Дервиш я, уважаемый Богара-бей. Брожу по миру путями аллаха.
— А мне что хотел сказать?
Дервиш, сглотнув слюну, сказал охрипшим голосом:
— Еда у меня кончилась. Со вчерашнего дня крошки во рту не было. А идти далеко. Может, думаю, Богара-бей даст пищи в дорогу, щедрость его известна. С тем и шел.
«Врешь, блестящие глаза! Другое в голове держишь»,— подумал Богара. Но долго разговаривать на виду у стоящей неподалеку стражи не захотел.
— Добро пожаловать, коли так, поедем в мой аул,— сказал он, трогая коня.
Дервиш пошел рядом.
Когда пришли, Богара пригласил его в белую юрту.
— Спасибо, достопочтенный бей,— ответствовал тот, низко поклонившись,— меня до сана своего гостя возвеличил. Но только и у юрты бывают уши. Лучше будет, если весть, которую я принес тебе, услышишь только ты.
Скатерть расстелили на траве в тени березы. Гость ел быстро, жадно, но чуть насытился — вытер рот и огляделся по сторонам.
— От разящего Меча Аллаха, Владыки Вселенной, от великого эмира Тимура славному турэ башкирской страны Богаре привез я привет,— сказал он.
Богара сразу почуял запах опасности, исходивший от этого дервиша с блестящими глазами, но такого не ожидал. Его бросило в жар, острым всплеском поднялся кумыс в чашке, которую он держал в руке. Схватил другой рукой камчу, что лежала рядом, процедил сквозь зубы:
— Как у тебя язык повернулся такое сказать? Здесь, за моим дастарханом? Дервиш ты или лазутчик — а на аркане побежишь в Орду!
— Суд бея в его руках.— Чужак твердым взглядом встретил рыскливый взгляд бея.— Что ни сделаешь, на все твоя воля. Но прежде выслушай. Весть моя такая, Богара-бей: дни Тохтамыша-разбойника сочтены. Страну башкир великий наш падишах берет под свое крыло. Нел и кто его встретит с открытой душой и широкими объятиями, кто не будет преградой на его пути — тому не знать беды и не изведать проклятия эмира
Звон металла услышал Богара в шепоте странного гостя и оробел еще больше. Но оглянулся на стоявших шагах в тридцати стражников, устыдился. Этот человек, назвавшийся дервишем, говорит слова, которые могут стоить головы — или бея, или его собственной. Если он окажется лазутчиком Орды, посланным ради испытания башкирского бея,— тогда это будет его голова, Богары. Поверишь ему, откроешься — и побежишь на аркане прямо в ногайскую Урдугу. А если и впрямь от Тимура, а Богара его выдаст — голова скатится эта, длинноволосая, в островерхой шапке. Только и она, если победит Тимур, долго сиротой не будет — в пару к ней ляжет и обритая голова башкирского бея. Эх, зачем пригласил, зачем угощал, уважение оказал? С досадой вспомнил дозор на Яике, нет чтобы, где поймали, там и утопить.
— Ты только посмотри на него,— изменившись в лице, заорал он,— еще от имени какого-то там далекого царя говорит, а! Живи, казнить я тебя не буду. Мои парни проводят тебя через Яицкий брод. Все! — Но заорал все же шепотом, чтобы стража не слышала.
— Сомнение —признак ума,—похвалил гость,— в наше время не то что первому встречному, даже жене, с которой жизнь прожил, открываться не следует... Вот, бей, это тебе из рук самого эмира.—Он положил на ладонь Богары серебряный, с зеленым лунным камнем перстень.
Сердце забилось так сильно, что бей закрыл глаза. Сидел не дыша, не шевелясь. Странный гость тоже не спешил продолжить беседу, видно, подумал: пусть услышанная весть до сердца дойдет. А когда почувствовал, что Богара поверил до конца и не только поверил, но и согласился с ним, заговорил снова;
— Я был наслышан, что ты умный турэ, потому и пришел, уважаемый бей. Войска великого эмира будут здесь не позже первых дней рамазана. То есть через месяц... рад буду засвидетельствовать перед падишахом твою верность. Аминь!
— А эти голуби, что ты будешь делать с ними? — спросил Богара.
Ему показалось, что он стоит на краю пропасти. Один шаг — и грянется в гибельную бездну, в прах, в муку-толокно разнесет его. Хромой Тимур... хром, да скор. Через месяц обещает быть. А если не придет? А если и явится, какую известный жестокостью падишах окажет
милость? А Орда тут, рядом. Уже на том берегу Яика ногайские кочевья. Могучие мирзы корня Шайбановз. Тоже, наверное, не полеживают на боку. Коли башкирскому войску приказано идти к Иргизу, значит, и ногайский тумен, направляясь туда, походом пройдет через кипчакские земли. Конец известен: ханские ли полчища прошли, пожар ли степной — все едино. Но пожар все же милосердней. Всего богатства, всех стад, которые годами собирал, в один день лишится...
Пока он заметавшимся рассудком спешно обдумывал, что делать, как повести себя дальше, посол развязал мешок и вынул белого голубя. Прицепил что-то к лапке и двумя руками подкинул в воздух. Птица взлетела над юртами, очертила круг над становьем и понеслась прямо на восток.
— Через два дня сядет на плечо сардара великого эмира,— ублаготворенно сказал посол, блеск в его глазах потух.— В знак твоих добрых помыслов отпустил белого голубя, а к лапке привязал колечко с твоим именем. А случись иначе... окажись твои намерения нечестивыми, выпустил бы сизого голубя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83