Подавив обиду, он согласился:
— Хорошо, сделаю, как велишь. Юлыш крепко обнял его.
— Берегите батыра! — сказал он уже мягче.— Как приедешь домой, пусти по всей округе весть: кто поднимет Таймаса-батыра на ноги — тому десять лошадей из моего табуна... Прощай, сэсэн!
И еще один урок для Хабрау. На Таймаса, который прежде, случалось, пощипывал усергенов, Юлыш обиды не держит. Какая там обида! Всей душой горюет за са-рышского батыра. Значит, кочевья, что привыкли жить в раздоре, щерились и смотрели друг на друга исподлобья, как волки, встают-таки на путь единения.
...Но ветер беды, что вот-вот поднимется и обрушится на башкирскую землю, уже назавтра, как они вышли в путь, коснулся лица сэсэна.
Когда отряд миновал поймы извилистых верховьев Демы и завернул к Ашкадару, ему встретились гонцы от минцев. Из их-то слов и потянуло на сэсэна тем недобрым знобящим ветерком.
Оказывается, Байгильде побывал и у минцев. И там говорил то же: Богара, дескать, продает страну; уговаривал Янбека-турэ перейти на свою сторону. Янбек шатнулся, но удержался, пока раздумывает. Однако триста его воинов ночью убежали из лагеря. Куда — неизвестно, возможно, что подлая эта душа Байгильде и сманил их. С такой вестью спешили гонцы к Богаре.
Будто палица обрушилась на голову Хабрау. Теперь уже Байгильде начал собирать свое войско! И пока Богара и Юлыш соберутся что-то предпринять, тот займет весь берег Яика.
Надо спешно что-то предпринять. Вздохами делу не поможешь. Хабрау отозвал в сторону гонцов Янбека и сказал им:
— Ваше донесение Богаре-бею я сам передам, а вы скачите назад. Скажите Янбеку-турэ, пусть тявканья этого Байгильде, пса продажного, не слушает. Пять тысяч Юлыша уже бросились вслед тем ногайским оскребкам, которые вы видели, уже нагоняют их. За день-два настигнут и разобьют. И главное, скажите Янбеку, пусть ведет свое войско к бею.
— Ну, сэсэн, ты прямо как сардар распоряжаешься, который всю жизнь на войне провел! — засмеялся было один из гонцов, что помоложе, но старший тут же оборвал его:
— Бестолочь, знай, что мелешь!.. Вижу, сэсэн, из-за этого Байгильде опять станем как осиный рой. Ты вот что скажи, верная ли у Богары цель? Не обманемся ли мы?
— Клянусь, узаман, у бея дорога прямая, помыслы чистые! И силу он собрал великую, сам знаешь — больше двадцати тысяч. Есть ли причины сомневаться? Доведи все это до Янбека-турэ!
Гонец, как по обычаю положено, попрощался с Хабрау в обнимку и сказал:
— Ни словечка твоего не оброню, сэсэн, и сам тоже па Янбека-турэ насяду. Так что знай, минцы не подведут!
Хабрау тут же отправил двоих сметливых джигитов навстречу Богаре. Скакать велел во весь опор и без остановки.
Медленно шагал их печальный караван. Везти раненого на лошади было нельзя. Привязали к древкам копий чепрак, поверх чепрака расстелили несколько зилянов и на таких вот носилках понесли его. Тащили все поочередно, даже Хабрау с Айсуаком. За последние несколько дней Айсуак как-то враз повзрослел. Узнав о смерти брата, он долго и безутешно плакал, ничего не ел, за два дня не сказал ни единого слова. На все расспросы — «да» или «нет». И все же потихонечку начал отходить. Веселый, озорной парень, во всем находил смешное, и коли смеялся, так уж смеялся во весь рот,— теперь все молчит и лишь порой задаст вдруг вопрос, на который Хабрау не знает, как ответить.
— Ты веришь в моего отца, Хабрау-агай? Сможет он удержать на своем плече страну?
— Почему же не верю? Верю, Айсуак, он...
— Подожди-ка, ты же нам говорил, что цари и ханы должны быть людьми образованными. А мой отец даже не знает, что буква «алиф» пишется как палочка.
— Об этом не беспокойся, Айсуак. Когда станем мы государством, то откроем множество медресе. И грамотных людей, таких, как ты, будет намного больше. Они и поведут все государственные дела.
По лицу видно, что ответом Айсуак не удовлетворен. Но он не спорит, думает. Значит, непростые эти вопросы, которые не дают покоя и его учителю, тревожат юношу. Хоть и молод, но понимает, какая опасность подстерегает страну. Не умом, так сердцем чует. Когда бы не так, разве сомневался в отце, славном, могучем Богаре-бее?
От дум о будущем у Хабрау у самого теснит сердце. Но самая большая тревога сейчас — зачем бей со всем войском ушел к излучине Акхыу? Ради чего? Решил от Хромого Тимура держаться подальше? Должен же он понять, что, коли уж ратники сели на коней, оставили дом и семью, значит, гнев через край льется, хотят скинуть власть Орды, за это готовы в огонь и в воду. И о том приходится помнить, что они на большую ли, на малую ли, но рассчитывают и на добычу. Таков обычай, идет он издревле, и глаза на это не закроешь.
Нет, не в горах бы прятаться Богаре, а скорее захватить берега Яика. Если же ногайские войска перейдут на другой берег — дальнейшее ясно. В Срединной степи ногайских и кыр-кипчакских аулов видимо-невидимо, и в каждом ауле — сотни юрт. Ногайский эмир снова наберет войско и ринется снова на Приуралье. Нужно опередить его!
И каждый миг нужно помнить о Байгильде. Соберет он своих сайканов, еще и соседние кипчакские роды, санкимов и гареев к себе перетянет, тогда он уже станет Богаре не по зубам. И вместо того чтобы схватиться с Ордой, башкирские роды примутся грызть и рвать друг друга. Эх, Богара, Богара! Не видишь ты разве, какая страшная буря идет на страну?..
Нельзя сказать, что Богара не чувствовал приближения бури, он чувствовал, но того именно мгновения, когда случай выскользнул из его рук, бей не заметил. Он опасался, что Хромой Тимур останется в этих местах надолго, и, ожидая набега его войск, свои тысячи держал в кулаке, всегда наготове, сдерживал сотников и тысячников, которые рвались в бой. Надеялся, что Орда будет разгромлена и битые ногаи очнутся не скоро. Однако Хромой Тимур, преследуя разгромленные Тохтамы-шевы полчища, пошел вниз по Итилю, а заворачивать к югу от Яика, в Срединную степь, чтобы добить ногаев, не стал. Значит, очень скоро ногайский тумен снова поднимется на ноги.
Другая ошибка бея — не позвал табынцев и юрма-тинцев. Сколько бы Юлыш ни втолковывал ему, Богара лишь отмахивался про себя: «Неймется ему, вот победим врага, высоко поднимутся наши слава и могущество, и никуда тогда табынцы-юрматинцы не денутся, явятся на поклон».
И даже побегу Байгильде из войска бей поначалу не придал значения. «Даже к лучшему,— подумал он,— а то крутился бы здесь, баламутил, нагонял своими кривотолками на воинов смуту и сомнения». А волка-то этого надо было держать на привязи.
Положение стало угрожающим. И нельзя было теперь сидеть да выжидать, гадать, куда повернут события. Поднял дубину — замаха мало, круши! Но слухи, один тревожнее другого, начали стягиваться, как грозовые тучи, и скоро затянули все небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Хорошо, сделаю, как велишь. Юлыш крепко обнял его.
— Берегите батыра! — сказал он уже мягче.— Как приедешь домой, пусти по всей округе весть: кто поднимет Таймаса-батыра на ноги — тому десять лошадей из моего табуна... Прощай, сэсэн!
И еще один урок для Хабрау. На Таймаса, который прежде, случалось, пощипывал усергенов, Юлыш обиды не держит. Какая там обида! Всей душой горюет за са-рышского батыра. Значит, кочевья, что привыкли жить в раздоре, щерились и смотрели друг на друга исподлобья, как волки, встают-таки на путь единения.
...Но ветер беды, что вот-вот поднимется и обрушится на башкирскую землю, уже назавтра, как они вышли в путь, коснулся лица сэсэна.
Когда отряд миновал поймы извилистых верховьев Демы и завернул к Ашкадару, ему встретились гонцы от минцев. Из их-то слов и потянуло на сэсэна тем недобрым знобящим ветерком.
Оказывается, Байгильде побывал и у минцев. И там говорил то же: Богара, дескать, продает страну; уговаривал Янбека-турэ перейти на свою сторону. Янбек шатнулся, но удержался, пока раздумывает. Однако триста его воинов ночью убежали из лагеря. Куда — неизвестно, возможно, что подлая эта душа Байгильде и сманил их. С такой вестью спешили гонцы к Богаре.
Будто палица обрушилась на голову Хабрау. Теперь уже Байгильде начал собирать свое войско! И пока Богара и Юлыш соберутся что-то предпринять, тот займет весь берег Яика.
Надо спешно что-то предпринять. Вздохами делу не поможешь. Хабрау отозвал в сторону гонцов Янбека и сказал им:
— Ваше донесение Богаре-бею я сам передам, а вы скачите назад. Скажите Янбеку-турэ, пусть тявканья этого Байгильде, пса продажного, не слушает. Пять тысяч Юлыша уже бросились вслед тем ногайским оскребкам, которые вы видели, уже нагоняют их. За день-два настигнут и разобьют. И главное, скажите Янбеку, пусть ведет свое войско к бею.
— Ну, сэсэн, ты прямо как сардар распоряжаешься, который всю жизнь на войне провел! — засмеялся было один из гонцов, что помоложе, но старший тут же оборвал его:
— Бестолочь, знай, что мелешь!.. Вижу, сэсэн, из-за этого Байгильде опять станем как осиный рой. Ты вот что скажи, верная ли у Богары цель? Не обманемся ли мы?
— Клянусь, узаман, у бея дорога прямая, помыслы чистые! И силу он собрал великую, сам знаешь — больше двадцати тысяч. Есть ли причины сомневаться? Доведи все это до Янбека-турэ!
Гонец, как по обычаю положено, попрощался с Хабрау в обнимку и сказал:
— Ни словечка твоего не оброню, сэсэн, и сам тоже па Янбека-турэ насяду. Так что знай, минцы не подведут!
Хабрау тут же отправил двоих сметливых джигитов навстречу Богаре. Скакать велел во весь опор и без остановки.
Медленно шагал их печальный караван. Везти раненого на лошади было нельзя. Привязали к древкам копий чепрак, поверх чепрака расстелили несколько зилянов и на таких вот носилках понесли его. Тащили все поочередно, даже Хабрау с Айсуаком. За последние несколько дней Айсуак как-то враз повзрослел. Узнав о смерти брата, он долго и безутешно плакал, ничего не ел, за два дня не сказал ни единого слова. На все расспросы — «да» или «нет». И все же потихонечку начал отходить. Веселый, озорной парень, во всем находил смешное, и коли смеялся, так уж смеялся во весь рот,— теперь все молчит и лишь порой задаст вдруг вопрос, на который Хабрау не знает, как ответить.
— Ты веришь в моего отца, Хабрау-агай? Сможет он удержать на своем плече страну?
— Почему же не верю? Верю, Айсуак, он...
— Подожди-ка, ты же нам говорил, что цари и ханы должны быть людьми образованными. А мой отец даже не знает, что буква «алиф» пишется как палочка.
— Об этом не беспокойся, Айсуак. Когда станем мы государством, то откроем множество медресе. И грамотных людей, таких, как ты, будет намного больше. Они и поведут все государственные дела.
По лицу видно, что ответом Айсуак не удовлетворен. Но он не спорит, думает. Значит, непростые эти вопросы, которые не дают покоя и его учителю, тревожат юношу. Хоть и молод, но понимает, какая опасность подстерегает страну. Не умом, так сердцем чует. Когда бы не так, разве сомневался в отце, славном, могучем Богаре-бее?
От дум о будущем у Хабрау у самого теснит сердце. Но самая большая тревога сейчас — зачем бей со всем войском ушел к излучине Акхыу? Ради чего? Решил от Хромого Тимура держаться подальше? Должен же он понять, что, коли уж ратники сели на коней, оставили дом и семью, значит, гнев через край льется, хотят скинуть власть Орды, за это готовы в огонь и в воду. И о том приходится помнить, что они на большую ли, на малую ли, но рассчитывают и на добычу. Таков обычай, идет он издревле, и глаза на это не закроешь.
Нет, не в горах бы прятаться Богаре, а скорее захватить берега Яика. Если же ногайские войска перейдут на другой берег — дальнейшее ясно. В Срединной степи ногайских и кыр-кипчакских аулов видимо-невидимо, и в каждом ауле — сотни юрт. Ногайский эмир снова наберет войско и ринется снова на Приуралье. Нужно опередить его!
И каждый миг нужно помнить о Байгильде. Соберет он своих сайканов, еще и соседние кипчакские роды, санкимов и гареев к себе перетянет, тогда он уже станет Богаре не по зубам. И вместо того чтобы схватиться с Ордой, башкирские роды примутся грызть и рвать друг друга. Эх, Богара, Богара! Не видишь ты разве, какая страшная буря идет на страну?..
Нельзя сказать, что Богара не чувствовал приближения бури, он чувствовал, но того именно мгновения, когда случай выскользнул из его рук, бей не заметил. Он опасался, что Хромой Тимур останется в этих местах надолго, и, ожидая набега его войск, свои тысячи держал в кулаке, всегда наготове, сдерживал сотников и тысячников, которые рвались в бой. Надеялся, что Орда будет разгромлена и битые ногаи очнутся не скоро. Однако Хромой Тимур, преследуя разгромленные Тохтамы-шевы полчища, пошел вниз по Итилю, а заворачивать к югу от Яика, в Срединную степь, чтобы добить ногаев, не стал. Значит, очень скоро ногайский тумен снова поднимется на ноги.
Другая ошибка бея — не позвал табынцев и юрма-тинцев. Сколько бы Юлыш ни втолковывал ему, Богара лишь отмахивался про себя: «Неймется ему, вот победим врага, высоко поднимутся наши слава и могущество, и никуда тогда табынцы-юрматинцы не денутся, явятся на поклон».
И даже побегу Байгильде из войска бей поначалу не придал значения. «Даже к лучшему,— подумал он,— а то крутился бы здесь, баламутил, нагонял своими кривотолками на воинов смуту и сомнения». А волка-то этого надо было держать на привязи.
Положение стало угрожающим. И нельзя было теперь сидеть да выжидать, гадать, куда повернут события. Поднял дубину — замаха мало, круши! Но слухи, один тревожнее другого, начали стягиваться, как грозовые тучи, и скоро затянули все небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83