Тли высасывают соки из молодых побегов и выделяют ш себя сладкую жидкость, которую в народе еще медвяной росой зовут.
— Это я знаю, — вставил дед Никита. — По-пчеловодному — это падь. А если пчелы собирают такой сок, то и мед из него называется падевым.
— Так муравьям-то только эта роса и нужна, а не тли. Вот вы где промахнулись. Муравьи кормятся сладким соком и за это охраняют тлей от врагов, от той же божьей коровки. Эти муравьи — мудрецы. Они порой даже ухаживают за тлями, чтобы больше им соку давали. Это, брат, настоящие скотоводы. Отдельных насекомых они даже заводят в свои хоромы и там держат их как дойных коров, ухаживают и даже кормят, чтобы не подохли, а за труды получают их сок — выделение, которое страсть как любят. Так эт муравьи не помогают вам, а только вредят. Вам прежде всего над проучить скотоводов, а уж божьи коровки потом сами прилетят живо с муравьиным скотом расправятся, как волки с овечьим стадом,
Дед Никита, услышав о муравьях-скотоводах, очень удивился,
— Чудеса! — воскликнул он. — Честное слово, чудеса! Муравей, крошка, а что понимает! Знает, шельма, где доход! Скотоводством промышляет, да еще на наших яблоньках. А мы-то думали, что они к нам на выручку пришли. Сроду бы и не подумал, что они на такое способны. Век живи — век >чись! Правильно говорят. Что ж, придется, видно, раскулачивать всех скотоводов.
Старик взял ведро с дегтем и пошел обмазывать стволы яблонь, чтобы преградить ход муравьям. Ребятишки тоже взялись помогать деду. Они стали трясти яблоньки, сбивать на землю муравьев-скотоводов.
Муравьи никак не хотели расставаться со своей «скотиной», они лезли прямо в деготь, тонули. На трупики погибших бойко взбирались другие, лезли выше и тоже тонули в дегте, на них взбирались третьи, и, если бы дед Никита не смазал стволы яблонь во второй, а затем и в третий раз, они скоро бы сделали «живой мостик» через деготь и обязательно добрались бы до своего стада. Такие уж они настойчивые.
Когда доступ муравьям к яблоням был совершенно закрыт, на ветках появились божьи коровки. Сидели они, правда, все так же смирно, будто и не замечали тлей, но колонии этих вредителей заметно убывали. На третий день уже трудно было отыскать целую колонию, а еще через неделю яблони совершенно очистились и пошли в рост
Вот какой курьезный случай вышел этой весной у деда Никиты с рыжими лесными муравьями. И хотя много они ему навредили, все же гнезда их старик не стал уничтожать.
— Слышал я, — сказал он ребятишкам, — что для леса муравьи пользу большую приносят. Вредных гусениц-листоедов до смерти заедают. Жаль, не догадались об этом Емельяна спросить* Уж он-то, наверное, знает..,
Незлобивый характер
Там цветут и клевер пышный,
И невинный василек,
Вечно шелест легкий слышно.
А. Блок
Весна-красна все трудилась не покладая рук. Стояли тихие солнечные дни. В лесу пышно зеленела трава, вся перемешанная с разноцветными головками цветов. Деревья распустились уже по-летнему. Всех раньше распустила лаковые листочки береза, и сейчас ее листья настолько окрепли, что стали темными, словно и не весна еще, а середина лета. Даже дуб-тугодум думал-думал, гадал-гадал, не обманывает ли его плутовка-весна, да не вытерпел и уже самым последним, не в пример ветреным березам, выпустил изо всех своих сучьев тугие, красновато-зеленые листочки.
Вовсю резвились при такой погоде и пчелы. Работали они так, что шум их разносился по всему лесу, и среди этого пчелиного гула ходил дед Никита, а ребятишки все удивлялись, что ни капельки не страшно ему. Ходит по пасеке и даже сетку на лицо не наденет. А пчелы так и шумят, так и вьются вокруг него, а старику все нипочем. Мало того, подойдет он к улью, присядет и смотрит, как из летка пчелы вылетают. А пчел так много, что ребят даже удивление брало, как это ни одна его не заденет.
А иная пчела летит из леса усталая, увидит, что перед самым летком дед Никита сидит, опустится ему на плечо, отдохнет малость и шмыг в леток.
Однажды ребятишки увидели, как несколько пчел запутались в мягкой бороде деда Никиты и никак не могут выбраться на волю из этих волосяных силков. Пчелы обозлились и начали уже подбираться к дедову подбородку, чтобы пустить в него свои жала.
Дед Никита набрал в рот воды, осторожно вынул за грудку одну пчелу и, спрыснув ее, как из пульверизатора, отбросил далеко в траву. Таким же образом освободил он и других пчел.
Ребятишки заинтересовались, почему это дед, так любящий пчел, вдруг стал их спрыскивать водой.
— А это вот к чему, — объяснил старик. — Когда пчела запутается в чем-нибудь, то начинает сердиться. Бьется, бьется, бедная, как муха в паутине, и от злости начинает подбираться к телу, чтобы ужалить обидчика. Вот освободи ее да отбрось просто так, она сгоряча тут же вернется и влепит тебе свое жало, да мигом, глазом моргнуть не успеешь. А потому она ужалит, что зло у нее еще не прошло и ей кажется, что она все еще в силках. А вот когда водой ее спрыснешь да отбросишь, она хоть и горячится, а взлететь-то на мокрых крылышках не может. Сидит она в траве да на солнышке крылья свои сушит, а пока высушит, все зло у нее и проходит к этому времени. Высушит она свои крылышки и полетит по своим пчелиным делам, а про тебя позабудет, словно и не попадала ни в какие силки. А не пыхни на нее водой — обязательно ужалит и погибнет, а что толку?
Пока дед Никита объяснял ребятам незлобивый пчелиный характер, самого маленького из них, Ваню Курочкина, вдруг одна за другой сразу ужалили две пчелы. Ванька взвыл от невыносимой боли.
Подошел дед Афанасий и, жалостливо посмотрев на плачущего навзрыд Ваньку, ласково спросил:
— Что, милок, укусила?
— Уку-си-ла! — прохныкал Ванька,
— Вот беда-то, — почесал затылок сторож и, обернувшись деду Никите, сказал; — Дисциплинка у твоих пчелок ослабла Никита, порядочку мало.
— Это видно, что ослабла, — согласился дед Никита и, приласкав Ваньку, серьезным тоном посоветовал: — Ты, Ванюшка, в другой раз, как прилетит пчела тебя жалить, уши ей рви, чтобы знала, как жалиться.
Ванька не выдержал и сквозь слезы рассмеялся.
— Так где же у нее уши-то?
— А ты найди...
Ванька, видимо, быстро представил себе, как он будет искать у пчелы уши, чтобы оттрепать ее, и как пчела за это время успеет сто раз его ужалить, и еще сильнее рассмеялся.
Над шуткой рассмеялись все.
— А пчела, как ужалит, обязательно умрет? — серьезно спросил кто-то из ребят.
— Обязательно.
— А своей смертью пчелы тоже умирают?
— А то как же? Умирают.
— А кажется вот, что пчелы никогда не умирают. Так всегда и будут кружиться над своими ульями. Больно уж много их, и все быстрые, как пули. Глазом не уследишь.
Деда Никиту взволновало это, и он сказал:
— Конечно, дети, пчелы жили и будут жить вечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Это я знаю, — вставил дед Никита. — По-пчеловодному — это падь. А если пчелы собирают такой сок, то и мед из него называется падевым.
— Так муравьям-то только эта роса и нужна, а не тли. Вот вы где промахнулись. Муравьи кормятся сладким соком и за это охраняют тлей от врагов, от той же божьей коровки. Эти муравьи — мудрецы. Они порой даже ухаживают за тлями, чтобы больше им соку давали. Это, брат, настоящие скотоводы. Отдельных насекомых они даже заводят в свои хоромы и там держат их как дойных коров, ухаживают и даже кормят, чтобы не подохли, а за труды получают их сок — выделение, которое страсть как любят. Так эт муравьи не помогают вам, а только вредят. Вам прежде всего над проучить скотоводов, а уж божьи коровки потом сами прилетят живо с муравьиным скотом расправятся, как волки с овечьим стадом,
Дед Никита, услышав о муравьях-скотоводах, очень удивился,
— Чудеса! — воскликнул он. — Честное слово, чудеса! Муравей, крошка, а что понимает! Знает, шельма, где доход! Скотоводством промышляет, да еще на наших яблоньках. А мы-то думали, что они к нам на выручку пришли. Сроду бы и не подумал, что они на такое способны. Век живи — век >чись! Правильно говорят. Что ж, придется, видно, раскулачивать всех скотоводов.
Старик взял ведро с дегтем и пошел обмазывать стволы яблонь, чтобы преградить ход муравьям. Ребятишки тоже взялись помогать деду. Они стали трясти яблоньки, сбивать на землю муравьев-скотоводов.
Муравьи никак не хотели расставаться со своей «скотиной», они лезли прямо в деготь, тонули. На трупики погибших бойко взбирались другие, лезли выше и тоже тонули в дегте, на них взбирались третьи, и, если бы дед Никита не смазал стволы яблонь во второй, а затем и в третий раз, они скоро бы сделали «живой мостик» через деготь и обязательно добрались бы до своего стада. Такие уж они настойчивые.
Когда доступ муравьям к яблоням был совершенно закрыт, на ветках появились божьи коровки. Сидели они, правда, все так же смирно, будто и не замечали тлей, но колонии этих вредителей заметно убывали. На третий день уже трудно было отыскать целую колонию, а еще через неделю яблони совершенно очистились и пошли в рост
Вот какой курьезный случай вышел этой весной у деда Никиты с рыжими лесными муравьями. И хотя много они ему навредили, все же гнезда их старик не стал уничтожать.
— Слышал я, — сказал он ребятишкам, — что для леса муравьи пользу большую приносят. Вредных гусениц-листоедов до смерти заедают. Жаль, не догадались об этом Емельяна спросить* Уж он-то, наверное, знает..,
Незлобивый характер
Там цветут и клевер пышный,
И невинный василек,
Вечно шелест легкий слышно.
А. Блок
Весна-красна все трудилась не покладая рук. Стояли тихие солнечные дни. В лесу пышно зеленела трава, вся перемешанная с разноцветными головками цветов. Деревья распустились уже по-летнему. Всех раньше распустила лаковые листочки береза, и сейчас ее листья настолько окрепли, что стали темными, словно и не весна еще, а середина лета. Даже дуб-тугодум думал-думал, гадал-гадал, не обманывает ли его плутовка-весна, да не вытерпел и уже самым последним, не в пример ветреным березам, выпустил изо всех своих сучьев тугие, красновато-зеленые листочки.
Вовсю резвились при такой погоде и пчелы. Работали они так, что шум их разносился по всему лесу, и среди этого пчелиного гула ходил дед Никита, а ребятишки все удивлялись, что ни капельки не страшно ему. Ходит по пасеке и даже сетку на лицо не наденет. А пчелы так и шумят, так и вьются вокруг него, а старику все нипочем. Мало того, подойдет он к улью, присядет и смотрит, как из летка пчелы вылетают. А пчел так много, что ребят даже удивление брало, как это ни одна его не заденет.
А иная пчела летит из леса усталая, увидит, что перед самым летком дед Никита сидит, опустится ему на плечо, отдохнет малость и шмыг в леток.
Однажды ребятишки увидели, как несколько пчел запутались в мягкой бороде деда Никиты и никак не могут выбраться на волю из этих волосяных силков. Пчелы обозлились и начали уже подбираться к дедову подбородку, чтобы пустить в него свои жала.
Дед Никита набрал в рот воды, осторожно вынул за грудку одну пчелу и, спрыснув ее, как из пульверизатора, отбросил далеко в траву. Таким же образом освободил он и других пчел.
Ребятишки заинтересовались, почему это дед, так любящий пчел, вдруг стал их спрыскивать водой.
— А это вот к чему, — объяснил старик. — Когда пчела запутается в чем-нибудь, то начинает сердиться. Бьется, бьется, бедная, как муха в паутине, и от злости начинает подбираться к телу, чтобы ужалить обидчика. Вот освободи ее да отбрось просто так, она сгоряча тут же вернется и влепит тебе свое жало, да мигом, глазом моргнуть не успеешь. А потому она ужалит, что зло у нее еще не прошло и ей кажется, что она все еще в силках. А вот когда водой ее спрыснешь да отбросишь, она хоть и горячится, а взлететь-то на мокрых крылышках не может. Сидит она в траве да на солнышке крылья свои сушит, а пока высушит, все зло у нее и проходит к этому времени. Высушит она свои крылышки и полетит по своим пчелиным делам, а про тебя позабудет, словно и не попадала ни в какие силки. А не пыхни на нее водой — обязательно ужалит и погибнет, а что толку?
Пока дед Никита объяснял ребятам незлобивый пчелиный характер, самого маленького из них, Ваню Курочкина, вдруг одна за другой сразу ужалили две пчелы. Ванька взвыл от невыносимой боли.
Подошел дед Афанасий и, жалостливо посмотрев на плачущего навзрыд Ваньку, ласково спросил:
— Что, милок, укусила?
— Уку-си-ла! — прохныкал Ванька,
— Вот беда-то, — почесал затылок сторож и, обернувшись деду Никите, сказал; — Дисциплинка у твоих пчелок ослабла Никита, порядочку мало.
— Это видно, что ослабла, — согласился дед Никита и, приласкав Ваньку, серьезным тоном посоветовал: — Ты, Ванюшка, в другой раз, как прилетит пчела тебя жалить, уши ей рви, чтобы знала, как жалиться.
Ванька не выдержал и сквозь слезы рассмеялся.
— Так где же у нее уши-то?
— А ты найди...
Ванька, видимо, быстро представил себе, как он будет искать у пчелы уши, чтобы оттрепать ее, и как пчела за это время успеет сто раз его ужалить, и еще сильнее рассмеялся.
Над шуткой рассмеялись все.
— А пчела, как ужалит, обязательно умрет? — серьезно спросил кто-то из ребят.
— Обязательно.
— А своей смертью пчелы тоже умирают?
— А то как же? Умирают.
— А кажется вот, что пчелы никогда не умирают. Так всегда и будут кружиться над своими ульями. Больно уж много их, и все быстрые, как пули. Глазом не уследишь.
Деда Никиту взволновало это, и он сказал:
— Конечно, дети, пчелы жили и будут жить вечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101