Ну, и живет, конечно, соответственно. За лень не запишут трудодень. На целину ездил. Думал, там деньги прямо лопатой загребай, а оказывается, и там их зарабатывать надо. Вернулся. Говорит, климат неподходящий — ветра. Поставили его у нас на ферме сторожем. На другую работу Елфим неспособен. Думали, что уж здесь-то он справится. Но не тут-то было. Оказалось, что Елфим и на эту работу не годен: труслив больно, как заяц.
В ту осень овцеферма у нас на хуторе размещалась там, за Антоновым двором, около леса. Ее и сейчас на лето-то сюда к нам переводят: пастбища у нас хорошие. В Моркиалах овцы только зимуют. Вот Елфима и назначили ее сторожить. Пришел он на хутор к нам еще засветло и все ходил вокруг фермы с ружьем на плече, как солдат на посту, хотя ни ружья, ни самого Елфима тут не требовалось: не от кого сторожить-то. Пока было светло, Елфим исправно нес службу, а как стемнело — забоялся, а ближе к полуночи и совсем струсил. Снял с телеги плетеный короб, положил его на землю вверх дном и забрался под него. Лежит Елфим ни жив ни мертв, проклинает свою новую должность и утра ждет. Другой бы на его^месте спал себе преспокойно, а Елфиму не спится. Смотрит он в щели, не крадется ли ненароком нечистая сила, и чудится Елфиму, что кто-то ходит вокруг овчарни. От трусости, нет ли, только явственно слышит, что ходит. Тут луна вышла из-за тучек, посветлело, и видит Елфим: в самом деле, крадутся к овчарне два здоровенных волка. Вспомнил он про свое ружье, а его, как на грех, и нету. Поставил где-то, а не вспомнит. Волки же совсем рядом, ходят вокруг прясла, того гляди в овчарню заберутся. Что делать? Думал Елфим, думал, даже лоб вспотел, волосы под шапкой дыбом встали, а придумать ничего не может. Ждал он чертей и ведьму, и даже самого лешего из леса — чего угодно, только не волков, поэтому и с ружьем так неосторожно обошелся: ведь нечистую силу, как известно, никакое ружье не берет. И тут вспомнил Елфим, что в десяти шагах от овчарни Антон живет. Вылезти же из корзины Елфим не решался, так в корзине и пополз на спасительный огонек.
А Антон, да и я вместе с ним в этот день на свадьбе в Моркиалах гуляли. Антон только что вернулся, еще пьяный, схватил ружье и — к овчарне,
— Где они?
— Да вон ходят!
Волки и в самом деле все еще блуждали там. Был бы Антон трезвый, может, и сообразил бы, как это такие осторожные звери будут стоять и ждать их и откуда тут вообще волкам взяться. Но Антон был пьян, а Елфим в этих вещах вообще не разбирался, как и во всем другом. Антон ударил. Один волк перевернулся и задрыгал ногами. Второй было шарахнулся в сторону, но тут же успокоился и, как ни в чем не бывало, уставился на охотников. Антон тут же и его свалил.
Антону волки попались первый раз за всю жизнь, поэтому он и обрадовался удаче, как ребенок новой игрушке. А когда подбежали к волкам-то, — глядь, а это козы! И откуда их только черт принес! У нас ни в одном марийском селе этой скотины нет. Держат коз в татарских селах, любят они эту скотину, а до самого ближнего татарского села Сантимир от нас верст двадцать — непостижимо, как это они могли забрести к нам.
Антон, когда пришел в себя, отлаял Елфима на чем свет стоит и велел ему самому распутываться с этим делом. Елфим же перепугался еще больше Антона. Как только тот ушел досыпать, Елфим взял этих коз и сволок Антону на двор, а сам в Моркиал убежал. А утром нашелся хозяин — погонщик из татарского колхоза. Гнал он гурт на станцию Помары, а две козы по дороге отбились да и пришли ночью к нашей овчарне. Не знаю, чем бы все это кончилось. Пришлось бы Антону с Елфимом, конечно, платить, только председатель у нас добрый мужик. Узнал он утром всю эту историю, коз велел освежевать и трактористам на стан отвезти, а погонщику из колхозного стада двух барашков дал. Так все и кончилось.
Невдалеке от нас снова прокричал филин. Иван стал на колени и, сложив рупором ладони, протяжно, подражая филину, прокричал:
— Кы-ы-ыш, дьявол!
— Так он тебя и послушает! — заметил Михаил.
Из леса потянуло холодом. От бессонной ночи и нервного волнения перед предстоящей охотой мелкая дрожь пробежала по всему телу. В костре прогорело, и я потянулся за хворостом.
— Пожалуй, хватит огня, — сказал Дмитрий Николаевич, — за полночь уже, пора и расходиться. Глухарь, он рано начинает.
— Да, время подоспело, — согласился Михаил. Последний раз мы покурили перед охотой и стали собираться,
подтягивать патронташи, крепить сумки, чтобы во время скрадывания ничто не брякнуло, не стукнулось о дерево и не выдало осторожной птице приближения охотника. Дмитрий Николаевич запрятывал под еловый лапник лосиный рог.
— Да оставь так, кто сюда придет! — советовал Михаил.
— Ну как знать! — недоверчиво покосился на него Дмитрий Николаевич. — Подальше положишь — поближе возьмешь. Так старые-то люди говорят!
Еще не дрогнуло на востоке небо, когда мы неслышно разошлись каждый в свою сторону.
Вначале я то и дело натыкался впотьмах на разные кусты и валежник, но глаза постепенно привыкли, и я стал кое-что различать в темноте и обходить опасные места.
Некоторое время мы шли вместе с Иваном, и я слышал справа от себя метрах в двадцати похрустывание веток под его ногами. Но вскоре хруст стих, и как я ни пытался, ничего больше не слышал: или же он встал и прислушивался к лесу, или ушел далеко в сторону.
Я решил, что, пожалуй, достаточно углубился в сосновый остров, встал, прислонившись к стволу толстой старой ели, и стал прислушиваться, не запоет ли где глухарь. Но кругом было тихо. Только изредка по верхушкам деревьев пробегал легкий ветерок, и снова все замирало. Как-то незаметно посерело небо. Начинало светать. На востоке показалась бледная, еле заметная заря.
Глухари не пели. Постояв еще с полчаса, я стал пробираться дальше в сторону мохового болота. Небо уже посветлело настолько, что в лесу стало хорошо видно деревья и даже подлесок — мелкий кустарник бересклета и волчьей ягоды. Я уже терял надежду увидеть или услышать в это утро глухаря и шел, задумавшись о чем-то совершенно постороннем, как вдруг неожиданно услышал глухариный скрежет. Мне показалось, что я уже минут пять слышу «го и только сейчас вдруг догадался, что это и есть как раз то, чего я жду. Пел он далеко, пожалуй, очень далеко, и металлический скрежет его жесткого клюва еле доносился сюда. Но и этот далекий скрежет, словно живительный напиток, сразу же вселил в меня силу. Сердце наполнилось радостью, сознанием того, что ночь проведена у костра недаром. Я быстро снял с плеча ружье, еще раз проверил патроны в стволах и, выждав, когда птица после небольшого перерыва запоет вновь, поскакал к ней. Но радость и волнения были напрасны. Не успел я сделать и десяток скачков, как там, где пел глухарь, глухо прогремел выстрел и оборвал песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
В ту осень овцеферма у нас на хуторе размещалась там, за Антоновым двором, около леса. Ее и сейчас на лето-то сюда к нам переводят: пастбища у нас хорошие. В Моркиалах овцы только зимуют. Вот Елфима и назначили ее сторожить. Пришел он на хутор к нам еще засветло и все ходил вокруг фермы с ружьем на плече, как солдат на посту, хотя ни ружья, ни самого Елфима тут не требовалось: не от кого сторожить-то. Пока было светло, Елфим исправно нес службу, а как стемнело — забоялся, а ближе к полуночи и совсем струсил. Снял с телеги плетеный короб, положил его на землю вверх дном и забрался под него. Лежит Елфим ни жив ни мертв, проклинает свою новую должность и утра ждет. Другой бы на его^месте спал себе преспокойно, а Елфиму не спится. Смотрит он в щели, не крадется ли ненароком нечистая сила, и чудится Елфиму, что кто-то ходит вокруг овчарни. От трусости, нет ли, только явственно слышит, что ходит. Тут луна вышла из-за тучек, посветлело, и видит Елфим: в самом деле, крадутся к овчарне два здоровенных волка. Вспомнил он про свое ружье, а его, как на грех, и нету. Поставил где-то, а не вспомнит. Волки же совсем рядом, ходят вокруг прясла, того гляди в овчарню заберутся. Что делать? Думал Елфим, думал, даже лоб вспотел, волосы под шапкой дыбом встали, а придумать ничего не может. Ждал он чертей и ведьму, и даже самого лешего из леса — чего угодно, только не волков, поэтому и с ружьем так неосторожно обошелся: ведь нечистую силу, как известно, никакое ружье не берет. И тут вспомнил Елфим, что в десяти шагах от овчарни Антон живет. Вылезти же из корзины Елфим не решался, так в корзине и пополз на спасительный огонек.
А Антон, да и я вместе с ним в этот день на свадьбе в Моркиалах гуляли. Антон только что вернулся, еще пьяный, схватил ружье и — к овчарне,
— Где они?
— Да вон ходят!
Волки и в самом деле все еще блуждали там. Был бы Антон трезвый, может, и сообразил бы, как это такие осторожные звери будут стоять и ждать их и откуда тут вообще волкам взяться. Но Антон был пьян, а Елфим в этих вещах вообще не разбирался, как и во всем другом. Антон ударил. Один волк перевернулся и задрыгал ногами. Второй было шарахнулся в сторону, но тут же успокоился и, как ни в чем не бывало, уставился на охотников. Антон тут же и его свалил.
Антону волки попались первый раз за всю жизнь, поэтому он и обрадовался удаче, как ребенок новой игрушке. А когда подбежали к волкам-то, — глядь, а это козы! И откуда их только черт принес! У нас ни в одном марийском селе этой скотины нет. Держат коз в татарских селах, любят они эту скотину, а до самого ближнего татарского села Сантимир от нас верст двадцать — непостижимо, как это они могли забрести к нам.
Антон, когда пришел в себя, отлаял Елфима на чем свет стоит и велел ему самому распутываться с этим делом. Елфим же перепугался еще больше Антона. Как только тот ушел досыпать, Елфим взял этих коз и сволок Антону на двор, а сам в Моркиал убежал. А утром нашелся хозяин — погонщик из татарского колхоза. Гнал он гурт на станцию Помары, а две козы по дороге отбились да и пришли ночью к нашей овчарне. Не знаю, чем бы все это кончилось. Пришлось бы Антону с Елфимом, конечно, платить, только председатель у нас добрый мужик. Узнал он утром всю эту историю, коз велел освежевать и трактористам на стан отвезти, а погонщику из колхозного стада двух барашков дал. Так все и кончилось.
Невдалеке от нас снова прокричал филин. Иван стал на колени и, сложив рупором ладони, протяжно, подражая филину, прокричал:
— Кы-ы-ыш, дьявол!
— Так он тебя и послушает! — заметил Михаил.
Из леса потянуло холодом. От бессонной ночи и нервного волнения перед предстоящей охотой мелкая дрожь пробежала по всему телу. В костре прогорело, и я потянулся за хворостом.
— Пожалуй, хватит огня, — сказал Дмитрий Николаевич, — за полночь уже, пора и расходиться. Глухарь, он рано начинает.
— Да, время подоспело, — согласился Михаил. Последний раз мы покурили перед охотой и стали собираться,
подтягивать патронташи, крепить сумки, чтобы во время скрадывания ничто не брякнуло, не стукнулось о дерево и не выдало осторожной птице приближения охотника. Дмитрий Николаевич запрятывал под еловый лапник лосиный рог.
— Да оставь так, кто сюда придет! — советовал Михаил.
— Ну как знать! — недоверчиво покосился на него Дмитрий Николаевич. — Подальше положишь — поближе возьмешь. Так старые-то люди говорят!
Еще не дрогнуло на востоке небо, когда мы неслышно разошлись каждый в свою сторону.
Вначале я то и дело натыкался впотьмах на разные кусты и валежник, но глаза постепенно привыкли, и я стал кое-что различать в темноте и обходить опасные места.
Некоторое время мы шли вместе с Иваном, и я слышал справа от себя метрах в двадцати похрустывание веток под его ногами. Но вскоре хруст стих, и как я ни пытался, ничего больше не слышал: или же он встал и прислушивался к лесу, или ушел далеко в сторону.
Я решил, что, пожалуй, достаточно углубился в сосновый остров, встал, прислонившись к стволу толстой старой ели, и стал прислушиваться, не запоет ли где глухарь. Но кругом было тихо. Только изредка по верхушкам деревьев пробегал легкий ветерок, и снова все замирало. Как-то незаметно посерело небо. Начинало светать. На востоке показалась бледная, еле заметная заря.
Глухари не пели. Постояв еще с полчаса, я стал пробираться дальше в сторону мохового болота. Небо уже посветлело настолько, что в лесу стало хорошо видно деревья и даже подлесок — мелкий кустарник бересклета и волчьей ягоды. Я уже терял надежду увидеть или услышать в это утро глухаря и шел, задумавшись о чем-то совершенно постороннем, как вдруг неожиданно услышал глухариный скрежет. Мне показалось, что я уже минут пять слышу «го и только сейчас вдруг догадался, что это и есть как раз то, чего я жду. Пел он далеко, пожалуй, очень далеко, и металлический скрежет его жесткого клюва еле доносился сюда. Но и этот далекий скрежет, словно живительный напиток, сразу же вселил в меня силу. Сердце наполнилось радостью, сознанием того, что ночь проведена у костра недаром. Я быстро снял с плеча ружье, еще раз проверил патроны в стволах и, выждав, когда птица после небольшого перерыва запоет вновь, поскакал к ней. Но радость и волнения были напрасны. Не успел я сделать и десяток скачков, как там, где пел глухарь, глухо прогремел выстрел и оборвал песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101