Кармонт, дочь Элен, смело ответила на обвинение.
— Эта девчонка, — презрительно сообщила она, — рослая и злобная, как он-женщины, приставала к моей сестре Бетзе. Спросите ее!
Бетза, дочь Элен, принадлежала к числу самых робких и обычно не принимала участия в деревенских забавах. Когда Ролдин в первый раз пристала к ней, госпожа Элен сказала:
— Посмотрим, — и отправилась на мельницу к Леннис. Вернулась она в слезах и говорила, плача:
— В этом богом проклятом месте нет ни справедливости, ни приличий!
Леннис и ее нахальные дочери тоже жаловались.
— К старейшим! — нетерпеливо советовали их соседи. — Пусть решают старейшие! — Так и получилось.
Старейшие недолго совещались.
— Ролдин, дочь Леннис, должна держаться подальше от дочерей Элен, дочери Андер, и они от них, пока не научатся жить мирно. Нидорис, дочь Эстен, ты должна научить Бетзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.
Встала главная пастушка.
— Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.
И она рассказала нечто совершенно неслыханное. Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.
— Они играли в посещение фальконеров, — поставила всех в известность, Нидорис. — Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым фальконером?
Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:
— Она это начала!
Помощница хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.
— Эгил? — рассердилась она. Он ответил ей взглядом. — Дай мне одну из моих дощечек, — вежливо попросила она.
— Тебе они для этого не нужны, — отрезал он.
— Нет, нужны, — возразила Арона, и когда он даже не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.
— Эгил! — строго потребовала она. — Отпусти меня и дай табличку!
— Хранительница! — Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. —Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?
Бесконечно униженная, Арона объяснила:
— Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.
Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:
— Нужно только попросить, моя дорогая.
— Я не твоя дорогая! — сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом — как с молодым фальконером, — а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.
Следующий вопрос — нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомирить спорящих.
— Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!
— Что если об этом узнают фальконеры?
— Что если чужаков станет еще больше?
Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.
— Я думаю, — промолвила она дрожащим голосом, — мы многому можем научиться у торговцев и чужаков. Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.
— Это не имеет никакого отношения к этому делу, —возразила Ната, дочь Лорин.
— Только попробуй приди домой, молодая женщина! — проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.
Тогда поднял руку Эгил.
— А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? — задал он вопрос. — Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?
— Хорошая мысль! — выкрикнул кто-то, и снова разразился спор. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:
— Похоже на стаю кур, когда в курятник забралась лиса.
— У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? — ледяным тоном спросила Арона.
— Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, —разочарованно ответил он. — Я думал, ты лучше других. — Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от нее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову и мяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.
Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели госпожа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?
Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили их.
Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.
— Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! — мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. — И вот эта она-самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!
Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:
— Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо ладили. — Она повернулась к старейшим. — Я спросила, хочет ли она быть моей сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.
Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:
— Как по-твоему, что означает это предложение?
Хуана ощетинилась.
— Чтобы я стала ее женой! Даже эта девчонка хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!
Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.
— Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! — воскликнула одна женщина. — И только попросила поступить так же, если кто-то другой окажется в беде.
— Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, — добавила госпожа Лорин, — и всегда была добра ко всем.
— Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, — добавила третья. «И смотрите, как ей отплатили», — висело в воздухе.
Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Эта девчонка, — презрительно сообщила она, — рослая и злобная, как он-женщины, приставала к моей сестре Бетзе. Спросите ее!
Бетза, дочь Элен, принадлежала к числу самых робких и обычно не принимала участия в деревенских забавах. Когда Ролдин в первый раз пристала к ней, госпожа Элен сказала:
— Посмотрим, — и отправилась на мельницу к Леннис. Вернулась она в слезах и говорила, плача:
— В этом богом проклятом месте нет ни справедливости, ни приличий!
Леннис и ее нахальные дочери тоже жаловались.
— К старейшим! — нетерпеливо советовали их соседи. — Пусть решают старейшие! — Так и получилось.
Старейшие недолго совещались.
— Ролдин, дочь Леннис, должна держаться подальше от дочерей Элен, дочери Андер, и они от них, пока не научатся жить мирно. Нидорис, дочь Эстен, ты должна научить Бетзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.
Встала главная пастушка.
— Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.
И она рассказала нечто совершенно неслыханное. Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.
— Они играли в посещение фальконеров, — поставила всех в известность, Нидорис. — Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым фальконером?
Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:
— Она это начала!
Помощница хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.
— Эгил? — рассердилась она. Он ответил ей взглядом. — Дай мне одну из моих дощечек, — вежливо попросила она.
— Тебе они для этого не нужны, — отрезал он.
— Нет, нужны, — возразила Арона, и когда он даже не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.
— Эгил! — строго потребовала она. — Отпусти меня и дай табличку!
— Хранительница! — Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. —Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?
Бесконечно униженная, Арона объяснила:
— Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.
Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:
— Нужно только попросить, моя дорогая.
— Я не твоя дорогая! — сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом — как с молодым фальконером, — а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.
Следующий вопрос — нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомирить спорящих.
— Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!
— Что если об этом узнают фальконеры?
— Что если чужаков станет еще больше?
Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.
— Я думаю, — промолвила она дрожащим голосом, — мы многому можем научиться у торговцев и чужаков. Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.
— Это не имеет никакого отношения к этому делу, —возразила Ната, дочь Лорин.
— Только попробуй приди домой, молодая женщина! — проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.
Тогда поднял руку Эгил.
— А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? — задал он вопрос. — Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?
— Хорошая мысль! — выкрикнул кто-то, и снова разразился спор. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:
— Похоже на стаю кур, когда в курятник забралась лиса.
— У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? — ледяным тоном спросила Арона.
— Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, —разочарованно ответил он. — Я думал, ты лучше других. — Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от нее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову и мяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.
Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели госпожа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?
Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили их.
Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.
— Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! — мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. — И вот эта она-самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!
Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:
— Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо ладили. — Она повернулась к старейшим. — Я спросила, хочет ли она быть моей сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.
Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:
— Как по-твоему, что означает это предложение?
Хуана ощетинилась.
— Чтобы я стала ее женой! Даже эта девчонка хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!
Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.
— Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! — воскликнула одна женщина. — И только попросила поступить так же, если кто-то другой окажется в беде.
— Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, — добавила госпожа Лорин, — и всегда была добра ко всем.
— Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, — добавила третья. «И смотрите, как ей отплатили», — висело в воздухе.
Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43