за права "человека обездоленного", которому б насущней всего могли помочь, избавивши от каких-то реальных физических страданий, реального бесправия. Помочь надо было всем, кому и тянулось помочь советское общество, но было все же во многом то ли равнодушно, то ли малодушно. Сказать о жестокости, царящей в колонии для малолетних, порожденной, во многом, жестокостью самого режима заключения, было запрещено. Только - парадные рапорты. То же и о насилии в армии, где счет погибшим от неуставщины уже шел-то на десятки тысяч. Но ведь это лицемерие имело свое самое неожиданное продолжение... Когда полезла наружу в девяностых вся горькая, порой беспощадная правда о происходящем в армии или в тех же колониях, то что ж это было как не оглашение того, что людям-то советским давно между собой было известным, ведь и через армию, и через лагеря проходили массово, если и не всенародно?
Но все тому же лицемерию повинуясь, ужасались как чему-то доселе неведомому, громоздили обличение за обличением... отсылая их к власти! требуя на этой-то обличительной волне гражданских свобод! Не облегчения и человеческих условий там, где обществу должно было явить милосердие, сострадание, а новых, даже неведомых еще советскому человеку прав (сначала свободы слова, потом - свободы выезда за границу и дальше вплоть до обретения государственной независимости для РСФСР), изобилия продовольственного и в зрелищах - а что же репрессированные, осужденные, содержащиеся в сиротских и инвалидных домах? Никакой гуманитарной революции как раз не произошло. Произошел социальный переворот, то есть смена власти и экономического устройства. Начались реформы - это получили мощнейший и самый непредсказуемый ход уже выпестованные в недрах власти идеи об "ускорении", о техническом ремонте в экономике.
Сердце этих преобразований - все та же мысль обывателя об изобилии. В демократии ж обывателю и виделось именно изобилие, но отнюдь не некая идея о справедливом человечном устройстве общества. И вот как наказание: неожиданное устройство жизни в России как раз на безжалостных, механизированных законах, катастрофа в промышленности, духовный паралич... В бездушную машину так и не вдохнули душу. Вопрос преобразований решали не как нравственный, а как механический, только то и усвоивши - "что по этим законам живет весь цивилизованный мир". Между тем как мир этот цивилизованный жил прежде всего по законам сострадания к немощным да меньшим, осознавши давно, что всякий технический прогресс обречен, если страдает или гибнет человек. Ложь величайшая - что решение этих вопросов требует невозможных денежных затрат. Так мерещится только от зависти или жадности тратить на "мусор человеческий" государственную копейку. Каких затрат стоило облегчение режима заключения в колониях? в домах инвалидов? в детских домах? Инвалиды у нас в интернатах обречены на одиночество только потому, что брачную пару инвалидов разъединят по половому-то признаку жить в разных углах... Сироты беззащитны перед жестоким обращением в детдомах, потому что не имеют права выбирать их по желанию - могут вот разве что бежать... Несовершеннолетних закон не воспрещает содержать в одних камерах с уголовниками, отдает их на мучения, о которых сказать содрогается душа... Командиры уголовно не ответственны за смерть в мирное время солдат, хоть все солдаты безгласно отданы в распоряжение именно своих командиров... В отношении репрессированных в годы сталинщины - тех, что попадал в советские лагеря из фашистского плена или выйдя из окружения - до сих пор действует тот же закон, по которому их сажали, за "добровольную сдачу в плен" , так что реабилитации не подлежат.
И вот пишет человек, мыкающийся по инстанциям, чтоб восстановить доброе имя отца: "Горше от былой несправедливости еще и от того, что и нынешнее российское правосудие в лице Генпрокуратуры придерживается тех же принципов, квалифицируют содеянное в 1941 году по действовавшему тогда сталинскому уголовному законодательству - "у нас пленных нет, есть только предатели" - а не с учетом объективной исторической правды и не с позиций Милосердия... Кому от этого легче?!" Так ведь и вправду, неужто легче кому-то в нашем государстве, что вина слепо осужденного солдата, и после мук его и после самой смерти "подтверждается его признательными показаниями как на предварительном следствии, так и в суде"? Его до сих все еще приговаривают к высшей мере наказания. За что?! За то, что он, участник еще и финской войны, на той еще бойне уцелевши, ушедший на вторую свою войну добровольцем, попал в ноябре 1941 года в окружение, смог совершить побег из плена и пробился-таки к своим! Какие нужны были реформы, каких объемов валютные займы, какие свободы и какой жирности изобилия надо было достичь в стране, чтоб снять э т у тяжесть с двух уже раздавленных безжалостно людей? Или мы хотели жить в изобилии, ездить по заграницам да свободно голосовать, сменяя туда-сюда власти, а про этих двоих никогда и не хотели ничего знать? И это вершина нашего общественного лицемерия, нашей, теперь уж, демократии.
Мы жестоких бесчеловечных людей называем "зверьми", но что звери еще и гуманней человека оказываются - это известно. И не их беда, животных, что у нас в России все слабое, доброе или взыскующее к гуманизму удалят обязательно на живодерню или ж в камеры вивария, умерщвляя так, чтоб не накладно было, делаясь по-звериному глухими к страданиям живого существа подопытной обезьянки, бездомной собачки или гонимой на убой коровы. И не то чудовищно, что есть в России масса и людей бездомных, что и на людях ставят у нас опыты - экономические, что мясо пушечное гонят на убой... Чудовищно, что при всем при том какие-то л ю д и, которых средь нас большинство, остаются уже к человеческим мукам точно также по-звериному глухи. Умерщвляя так, чтоб не накладно было. Вот почему чудовищна наша жизнь.
И потому во всех логичных и во многом справедливых рассуждениях о собственной вине обездоленных в своих бедах есть все же что-то неестественное, а порой и подленькое, если эти рассуждения лишены сострадания к терпящим бедствия людям и уводят подальше от глаз правду о самой людской беде! Да, выбирают правителей по себе, а после безразличны к своей участи, но разве не страшнее равнодушные к участи собственного народа? Да, верят то ли слепо, то ли жадно в обещания, но разве не страшнее те, что кормятся людской верой как упыри да развращают свой народ? Или должно каждому в каждом же подозревать лжеца? Вопли "дайте", "спасите", "сделайте", которыми надрываются обездоленные, то злобно проклиная власть, то взывая жалобно к ней, похожи на помрачение, буйство - так бьются об стену головой, так бьются в падучей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Но все тому же лицемерию повинуясь, ужасались как чему-то доселе неведомому, громоздили обличение за обличением... отсылая их к власти! требуя на этой-то обличительной волне гражданских свобод! Не облегчения и человеческих условий там, где обществу должно было явить милосердие, сострадание, а новых, даже неведомых еще советскому человеку прав (сначала свободы слова, потом - свободы выезда за границу и дальше вплоть до обретения государственной независимости для РСФСР), изобилия продовольственного и в зрелищах - а что же репрессированные, осужденные, содержащиеся в сиротских и инвалидных домах? Никакой гуманитарной революции как раз не произошло. Произошел социальный переворот, то есть смена власти и экономического устройства. Начались реформы - это получили мощнейший и самый непредсказуемый ход уже выпестованные в недрах власти идеи об "ускорении", о техническом ремонте в экономике.
Сердце этих преобразований - все та же мысль обывателя об изобилии. В демократии ж обывателю и виделось именно изобилие, но отнюдь не некая идея о справедливом человечном устройстве общества. И вот как наказание: неожиданное устройство жизни в России как раз на безжалостных, механизированных законах, катастрофа в промышленности, духовный паралич... В бездушную машину так и не вдохнули душу. Вопрос преобразований решали не как нравственный, а как механический, только то и усвоивши - "что по этим законам живет весь цивилизованный мир". Между тем как мир этот цивилизованный жил прежде всего по законам сострадания к немощным да меньшим, осознавши давно, что всякий технический прогресс обречен, если страдает или гибнет человек. Ложь величайшая - что решение этих вопросов требует невозможных денежных затрат. Так мерещится только от зависти или жадности тратить на "мусор человеческий" государственную копейку. Каких затрат стоило облегчение режима заключения в колониях? в домах инвалидов? в детских домах? Инвалиды у нас в интернатах обречены на одиночество только потому, что брачную пару инвалидов разъединят по половому-то признаку жить в разных углах... Сироты беззащитны перед жестоким обращением в детдомах, потому что не имеют права выбирать их по желанию - могут вот разве что бежать... Несовершеннолетних закон не воспрещает содержать в одних камерах с уголовниками, отдает их на мучения, о которых сказать содрогается душа... Командиры уголовно не ответственны за смерть в мирное время солдат, хоть все солдаты безгласно отданы в распоряжение именно своих командиров... В отношении репрессированных в годы сталинщины - тех, что попадал в советские лагеря из фашистского плена или выйдя из окружения - до сих пор действует тот же закон, по которому их сажали, за "добровольную сдачу в плен" , так что реабилитации не подлежат.
И вот пишет человек, мыкающийся по инстанциям, чтоб восстановить доброе имя отца: "Горше от былой несправедливости еще и от того, что и нынешнее российское правосудие в лице Генпрокуратуры придерживается тех же принципов, квалифицируют содеянное в 1941 году по действовавшему тогда сталинскому уголовному законодательству - "у нас пленных нет, есть только предатели" - а не с учетом объективной исторической правды и не с позиций Милосердия... Кому от этого легче?!" Так ведь и вправду, неужто легче кому-то в нашем государстве, что вина слепо осужденного солдата, и после мук его и после самой смерти "подтверждается его признательными показаниями как на предварительном следствии, так и в суде"? Его до сих все еще приговаривают к высшей мере наказания. За что?! За то, что он, участник еще и финской войны, на той еще бойне уцелевши, ушедший на вторую свою войну добровольцем, попал в ноябре 1941 года в окружение, смог совершить побег из плена и пробился-таки к своим! Какие нужны были реформы, каких объемов валютные займы, какие свободы и какой жирности изобилия надо было достичь в стране, чтоб снять э т у тяжесть с двух уже раздавленных безжалостно людей? Или мы хотели жить в изобилии, ездить по заграницам да свободно голосовать, сменяя туда-сюда власти, а про этих двоих никогда и не хотели ничего знать? И это вершина нашего общественного лицемерия, нашей, теперь уж, демократии.
Мы жестоких бесчеловечных людей называем "зверьми", но что звери еще и гуманней человека оказываются - это известно. И не их беда, животных, что у нас в России все слабое, доброе или взыскующее к гуманизму удалят обязательно на живодерню или ж в камеры вивария, умерщвляя так, чтоб не накладно было, делаясь по-звериному глухими к страданиям живого существа подопытной обезьянки, бездомной собачки или гонимой на убой коровы. И не то чудовищно, что есть в России масса и людей бездомных, что и на людях ставят у нас опыты - экономические, что мясо пушечное гонят на убой... Чудовищно, что при всем при том какие-то л ю д и, которых средь нас большинство, остаются уже к человеческим мукам точно также по-звериному глухи. Умерщвляя так, чтоб не накладно было. Вот почему чудовищна наша жизнь.
И потому во всех логичных и во многом справедливых рассуждениях о собственной вине обездоленных в своих бедах есть все же что-то неестественное, а порой и подленькое, если эти рассуждения лишены сострадания к терпящим бедствия людям и уводят подальше от глаз правду о самой людской беде! Да, выбирают правителей по себе, а после безразличны к своей участи, но разве не страшнее равнодушные к участи собственного народа? Да, верят то ли слепо, то ли жадно в обещания, но разве не страшнее те, что кормятся людской верой как упыри да развращают свой народ? Или должно каждому в каждом же подозревать лжеца? Вопли "дайте", "спасите", "сделайте", которыми надрываются обездоленные, то злобно проклиная власть, то взывая жалобно к ней, похожи на помрачение, буйство - так бьются об стену головой, так бьются в падучей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18