И он понял, что она увидала его, мало того – узнала.
– Вот теперь надо бежать! – дернул его за локоть Крежень. – Давай-ка за мной!
– Бежать? От Ливочки?! – Растерялся Иван.
Жрица смерти шла прямо на него. И это была не Ливадия Бэкфайер, преступница, содержательница притона, беглая каторжница, это была прислужница самого Вельзевула. В черных провалах глаз горели багряные угольки, горели так, будто они были не под черепным сводом, а за тысячи миль отсюда, в глубинах Космоса или самой Преисподней. В этих зрачках горело адское пламя. Иван все понял сразу. Но его тело свело оцепенением. Он уже не мог бежать, и напрасно Крежень орал ему прямо в лицо, напрасно тянул за накидку и отчаянно матерился.
Жрица смерти шла на Ивана. И беснующиеся тени в черном безропотно расступались перед своей черной богиней. Жемчуга и серебро тускло сияли в прерывистом свете свечей, вились и разлетались черные шелка, ничуть не прикрывающие прекрасного обнаженного тела, блестели ровные белые зубы в бесстрастно-хищной улыбке, кривящей алый рот. Сама смерть надвигалась на Ивана.
А он стоял и смотрел в бездну ее глаз. И видел в них окраину Вселенной, смутную тень корабля и две фигурки, прикрученные к поручням, пожираемые багряным пламенем. Все слилось в нечто целое, неразделимое – и явь, и грезы, и наваждения памяти.
x x x
Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ждал Ивана наверху и пил рюмку за рюмкой. Гармозский урюговый самогон трехлетней выдержки! Огненное пойло! Его можно принимать лишь микроскопическими дозами – каждая рюмашка по семь с половиной капель, больше за один прием нельзя. Но каждая словно молотом бьет по голове.
– Ну, родимая, поехали! – Гуг крякнул и вылил на язык еще одну.
Два головореза из его банды, Акула Гумберт и Сай Дубина, сидели за стойкой по бокам от него и пили юка-колу, сладенькую тонизирующую водичку, настоянную на корнях юку-рукку, доставляемых с планеты Багалая системы Чандр. Гуг никогда не понимал, зачем эту хреновину везти в такую даль и добавлять в воду. Он был абсолютно уверен, что вся эта «юка-рукка» выдумка местных новосветских жуликов, дурящих публику. Зато в гармозский самогон он верил свято.
Парни были крепкие, проверенные, малость туповатые, но последнее им в вину не ставилось. Главное, исполнительные и надежные.
Кеша подошел, когда Гуг был уже хорош. Он снял кепку, поклонился наигранно подобострастно. И спросил:
– Гуляем?
– Гуляем, – откликнулся эхом Гуг.
За спиной у Кеши стояла драная, мерзкая, мутноглазая собака с кривым и обвислым носом. Гуг еще никогда не видывал таких омерзительных дворняг. Хотя было было что-то в этом поганом псе знакомое… нет, это мерещилось после самогона.
– А где Иван? – спросил Кеша и присел на скрипящий ферралоговый стул.
– Там! – Гуг выразительно ткнул большим пальцем вниз, будто надравшийся римский патриций, приговаривающий то ли раба, то ли гладиатора к смерти.
– Ясненько, – заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.
Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь сквозь клапан. И временами Кеше мерещились голоса, в основном голос отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но он ничего не мог разобрать, наверное вне ребровской дачи кубик работал хреново. Кеша сильно рисковал. Риск был его ремеслом.
– Мне нутро набулькивает, – начал он тихо, – что надо идти к Ване, слышишь. Гуг, твою мать! – Он выбил из руки окосевшего викинга рюмку. И тут же его кисть перехватила рука слева – у Акулы была отменная реакция.
– Не шали, – процедил Гумберт.
Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить в их присутствии не следует.
– Щяс, – заверил Гуг, – пропустим еще по парочке, а потом сразу пойдем к Ване.
Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча отодвинул пойло.
– Не хочешь, не пей. А я выпью! – Он крякнул, охнул, налился багровой краской. – Ты от Дила, что ли?
– Неважно, – Кеша поморщился. А пес за его спиной тихохонько и противненько заскулил. – Пошли!
Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот испуганно согнулся в поклоне, закивал, засуетился.
Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина прихватил его ухо, скрутил и пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей опущенной руки.
– Не обижай ублюдка, – проворчал Гуг. – Ну, обезьяна, говори, где подъемник? – Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и так знали все про подъемники и спусковики.
– Туда нельзя, – залебезил малаец, – там сейчас месса.
– Можно, – оборвал его Гуг. – Ты будешь с нами, пока не подымемся, усек, обезьянья харя?
– Усек, усек, – сразу же согласился малаец.
Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.
– Туда с собаками нельзя, – дрожащим голосом предупредил бармен.
– Можно! – Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец повалился на пол. – Моя собака не кусается.
Через семь минут они были внизу. При выходе из подъемника Гуга вырвало.
– Ядреный самогон, – пробурчал он сквозь слезы.
Охранники поддерживали его под локотки, но Гуг все время их отпихивал. В полумраке открывшегося за занавесом подземелья он совсем раскис, пустил слезу – вспомнилась гиргейская подводная каторга. Гуг полез к Кеше целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.
– С кем Иван? – спросил он.
– С этой су-уч-чарой… с Седым! – заикаясь ответил Гуг.
– Он погубит Ивана, – обозлился Кеша.
– Я сам его погублю! Он у меня в лапах! – Гуг растопырил свои ручищи ладонями вверх. – Я его – в любой момент!
Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
– Рано, – остановил их Кеша, – не дергайтесь, щеглятки. Папа вам скажет, когда доставать бананы.
Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало на четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле улавливалась настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла волю. Меж рядами корчащихся ходили черные в сутанах с красными капюшонами на головах и били колючими плетьми приобщенных – кровь брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть и свой больной разум.
Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
– Она… это она, – вдруг пролепетал Гуг и побелел.
– Бредит, – предположил Сай.
Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму. Он уже видел Ивана. Видел Седого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Вот теперь надо бежать! – дернул его за локоть Крежень. – Давай-ка за мной!
– Бежать? От Ливочки?! – Растерялся Иван.
Жрица смерти шла прямо на него. И это была не Ливадия Бэкфайер, преступница, содержательница притона, беглая каторжница, это была прислужница самого Вельзевула. В черных провалах глаз горели багряные угольки, горели так, будто они были не под черепным сводом, а за тысячи миль отсюда, в глубинах Космоса или самой Преисподней. В этих зрачках горело адское пламя. Иван все понял сразу. Но его тело свело оцепенением. Он уже не мог бежать, и напрасно Крежень орал ему прямо в лицо, напрасно тянул за накидку и отчаянно матерился.
Жрица смерти шла на Ивана. И беснующиеся тени в черном безропотно расступались перед своей черной богиней. Жемчуга и серебро тускло сияли в прерывистом свете свечей, вились и разлетались черные шелка, ничуть не прикрывающие прекрасного обнаженного тела, блестели ровные белые зубы в бесстрастно-хищной улыбке, кривящей алый рот. Сама смерть надвигалась на Ивана.
А он стоял и смотрел в бездну ее глаз. И видел в них окраину Вселенной, смутную тень корабля и две фигурки, прикрученные к поручням, пожираемые багряным пламенем. Все слилось в нечто целое, неразделимое – и явь, и грезы, и наваждения памяти.
x x x
Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ждал Ивана наверху и пил рюмку за рюмкой. Гармозский урюговый самогон трехлетней выдержки! Огненное пойло! Его можно принимать лишь микроскопическими дозами – каждая рюмашка по семь с половиной капель, больше за один прием нельзя. Но каждая словно молотом бьет по голове.
– Ну, родимая, поехали! – Гуг крякнул и вылил на язык еще одну.
Два головореза из его банды, Акула Гумберт и Сай Дубина, сидели за стойкой по бокам от него и пили юка-колу, сладенькую тонизирующую водичку, настоянную на корнях юку-рукку, доставляемых с планеты Багалая системы Чандр. Гуг никогда не понимал, зачем эту хреновину везти в такую даль и добавлять в воду. Он был абсолютно уверен, что вся эта «юка-рукка» выдумка местных новосветских жуликов, дурящих публику. Зато в гармозский самогон он верил свято.
Парни были крепкие, проверенные, малость туповатые, но последнее им в вину не ставилось. Главное, исполнительные и надежные.
Кеша подошел, когда Гуг был уже хорош. Он снял кепку, поклонился наигранно подобострастно. И спросил:
– Гуляем?
– Гуляем, – откликнулся эхом Гуг.
За спиной у Кеши стояла драная, мерзкая, мутноглазая собака с кривым и обвислым носом. Гуг еще никогда не видывал таких омерзительных дворняг. Хотя было было что-то в этом поганом псе знакомое… нет, это мерещилось после самогона.
– А где Иван? – спросил Кеша и присел на скрипящий ферралоговый стул.
– Там! – Гуг выразительно ткнул большим пальцем вниз, будто надравшийся римский патриций, приговаривающий то ли раба, то ли гладиатора к смерти.
– Ясненько, – заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.
Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь сквозь клапан. И временами Кеше мерещились голоса, в основном голос отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но он ничего не мог разобрать, наверное вне ребровской дачи кубик работал хреново. Кеша сильно рисковал. Риск был его ремеслом.
– Мне нутро набулькивает, – начал он тихо, – что надо идти к Ване, слышишь. Гуг, твою мать! – Он выбил из руки окосевшего викинга рюмку. И тут же его кисть перехватила рука слева – у Акулы была отменная реакция.
– Не шали, – процедил Гумберт.
Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить в их присутствии не следует.
– Щяс, – заверил Гуг, – пропустим еще по парочке, а потом сразу пойдем к Ване.
Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча отодвинул пойло.
– Не хочешь, не пей. А я выпью! – Он крякнул, охнул, налился багровой краской. – Ты от Дила, что ли?
– Неважно, – Кеша поморщился. А пес за его спиной тихохонько и противненько заскулил. – Пошли!
Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот испуганно согнулся в поклоне, закивал, засуетился.
Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина прихватил его ухо, скрутил и пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей опущенной руки.
– Не обижай ублюдка, – проворчал Гуг. – Ну, обезьяна, говори, где подъемник? – Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и так знали все про подъемники и спусковики.
– Туда нельзя, – залебезил малаец, – там сейчас месса.
– Можно, – оборвал его Гуг. – Ты будешь с нами, пока не подымемся, усек, обезьянья харя?
– Усек, усек, – сразу же согласился малаец.
Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.
– Туда с собаками нельзя, – дрожащим голосом предупредил бармен.
– Можно! – Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец повалился на пол. – Моя собака не кусается.
Через семь минут они были внизу. При выходе из подъемника Гуга вырвало.
– Ядреный самогон, – пробурчал он сквозь слезы.
Охранники поддерживали его под локотки, но Гуг все время их отпихивал. В полумраке открывшегося за занавесом подземелья он совсем раскис, пустил слезу – вспомнилась гиргейская подводная каторга. Гуг полез к Кеше целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.
– С кем Иван? – спросил он.
– С этой су-уч-чарой… с Седым! – заикаясь ответил Гуг.
– Он погубит Ивана, – обозлился Кеша.
– Я сам его погублю! Он у меня в лапах! – Гуг растопырил свои ручищи ладонями вверх. – Я его – в любой момент!
Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
– Рано, – остановил их Кеша, – не дергайтесь, щеглятки. Папа вам скажет, когда доставать бананы.
Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало на четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле улавливалась настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла волю. Меж рядами корчащихся ходили черные в сутанах с красными капюшонами на головах и били колючими плетьми приобщенных – кровь брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть и свой больной разум.
Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
– Она… это она, – вдруг пролепетал Гуг и побелел.
– Бредит, – предположил Сай.
Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму. Он уже видел Ивана. Видел Седого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108