Только не изжил, видно, в себе всего мерзкого и мелкого, всего людского, противно было в развороченных могилах, ох как противно! Барух выдирал из полуизгнивших трупов позвоночники. Те рассыпались, не поддавались, все булькало, хлюпало, воняло. Барух, не переставая, твердил магические заклинания и делал свое дело, пока не набрал целый мешок.
Заодно прихватил дюжину черепов, пригодятся.
На выходе с чумного кладбища его чуть не застукала стража. Пришлось отлеживаться на сырой холодной земле. Вот тогда, видно, и простыл малость.
Барух откашлялся, поправил капюшон, вечно сползающий на спину. Достал семигранную бутыль с мочой дракона и окропил черной густой жижицей позвонки. В углах гексаграммы он возжег огни Кибелы, предварительно разлив в свинцовые плошки жир, вытопленный из ведьм и суккуб, попавшихся когда-то в пыточные подвалы Святой Инквизиции. У Баруха был знакомый, тамошний писарь, и он за совсем скромную плату поставлял множество нужных для теургии вещей. Суккубы – демоны в женской плоти, попадались очень редко, и потому Барух всегда платил за их жир и волосы дороже. Но не доверял он писарю, тот был изрядный мошенник, мог подсунуть гнилой товарец, а то и' вовсе обмануть – выдать свиное сало за жир детоубийцы. Но Баруха не проведешь, он всегда пробовал компоненты на вкус, недаром был потомственным теургом.
Серебрянные цепи он разложил в центре магической фигуры, разложил пентаграммой – ни одному инкубу не вырваться из освященных самим Сатаною цепей! Барух берег их как зеницу ока, эти цепи достались деду от его деда, а тому от прапрадедов, выкованы они были во времена, когда мир не делился еще на заоблачные, земные и подземные сферы. Это было подлинное богатство рода теургов!
– Да покроется Вечным Мраком этот мир! – провозгласил теург Барух Бен-Таал из Гардиза. Снял с пояса мешочек, высыпал содержимое в ценр пентограммы – горючая соль застыла желтым конусом. На вершину Барух положил снятый с мизинца перстень с аквамарином.
Потом распахнул черный тяжелый плащ, зябко поежился, расправил грудь и перевернул амулет-пантакль, висевший на золотой цепи, к гексаграмме, так, чтобы треугольный глаз был нацелен зрачком на вершину конуса, чтобы лунный свет, проникающий в щель меж плитами склепа, отразившись в изумрудно-агатовом зрачке пантакля, пал на аквамарин.
Остальное было проще пареной репы. Барух взмахнул руками – и на стенах сырого и мрачного склепа закачались тени семи шандалов, возгорелись пять смоляных факелов, вставленных в пазы гробниц, с обеих сторон открылись провалы в саму Преисподнюю– и оттуда вырвался вихрящийся дым, запахло серой, огненные языки взметнулись до потолка склепа и осели, оставив лишь красные отсветы. Барух разинул рот, чтобы произнести магическое заклинание... и вспомнил с ужасом, что забыл очертить вокруг себя обережный круг!
Но было поздно.
Заклинание, непередаваемое человеческими языками, само вырвалось из его губ, прогремело под сводами и с гулом провалилось в Преисподнюю, будто оно было сотворено не из слов, а из камня.
Вздрогнула земля, загудели качнувшиеся стены, надгробная плита накренилась, но устояла. Верхний треугольник засветился мертвенно-синим светом. Нижний – трупно-желтым. Цепи стали подниматься, словно их кто-то невидимый тянул сверху за незримые нити. И лишь после этого сатанинским пламенем вспыхнула горючая соль – будто проснулся под надгробной плитой яростный вулкан. Гул и рев стали невыносимы.
Барух упал наземь, закрыл голову руками. Он нашептывал все известные ему заклинания, лишь бы только разбуженные демоны не уволокли раньше времени в ад. Его трясло и било словно в тропической лихорадке. Но похоже, никто не покушался на его жизнь. Душа же его давным-давно была продана Дьяволу.
Барух приподнял голову, когда все смолкло. Он осторожно раздвинул веки, взглянул вверх – на надгробной плите сидел опутанный цепью демон-инкуб. Наэлектризованные седые волосы безумных фурий тянулись к нему со всех сторон, подрагивали в смрадном продымленном воздухе. Оплавленные позвонки змеями вились по плите – теургия без всякого философского камня превратила их в чистейшее золото.
Но не золото сейчас интересовало Баруха.
Он вскочил на ноги. Вытянул вперед руки в заклинающем жесте. И прохрипел властно, с нажимом:
– Замри, посланец ада! Отныне твой повелитель я!
Демон пялил на повелителя глаза и, похоже, не собирался подчиняться. Казалось, он вообще не понимал, чего от него хотят.
Барух полез в карман за флаконом с ядовитым настоем инкубомора. Но вытащить не успел – послышался дикий грохот, звон, лязги, раздались громкие, перебивающие друг друга голоса, возбужденные крики... и от удара в спину Барух Бен-Таал из Гардиза полетел на гранитные плиты.
Первым чувством Сергея после того, как его вынесло из мрака, была радость – нелепая, необоснованная и беспричинная радость. Он обрадовался тому, что жив, что тьма не поглотила его, и что он не распят по рукам и ногам на земле, что он сидит, малость опутанный, сидит и все видит.
Какой-то патлатый старик в черном плаще махал перед ним руками, кричал, грозился, чего-то требовал. Но Сергей уже чувствовал, что дальше словесных угроз старик не пойдет, что он, судя по всему, сам его побаивается. И потому радость не умалялась. Хотя от вони можно было рехнуться.
Встревожился Сергей, лишь когда в мрачное и сырое помещение, ще он сидел, ворвалась целая команда бородатых мужиков в шлемах, панцирях, с алебардами в руках. Передний ткнул старикана древком в спину, и тот упал. Шестеро подскочили к Сергею и выставили вперед длинные узкие мечи.
– Вы чего-о? – удивился тот, все еще не понимая серьезности своего положения.
– Взять! – процедил самый толстый и напыщенный. И махнул в сторону Сергея коротенькой ручкой.
Меченосцы дернулись было, но тут же замерли.
– Инкуб!!! – просипел один с таким видом, будто его толкали в пламя.
– Взять инкуба, дармоеды! – разъярился коротышка и рванул кружева на груди.
Сергей ушам своим не верил. По обличью и прочим приметам вся эта вооруженная банда должна была выражаться на испанском, в худшем случае, на португальском. Но они шпарили по-русски, да еще беэ малейшего акцента! На загримированных под средневековых стражей актеров эти люди похожи не были.
– Убрать этого! – провизжал напыщенный.
И патлатого старика тут же уволокли за ноги – голова его безвольно билась о гранитные плиты, из карманов высыпался какой-то серенький порошок. Сергею старик не нравился. Но ему не нравилось и столь непочтительное отношение к старости. Он сделал попытку встать.
– Щя всех сожрет! – прошипел крайний меченосец. И попятился в ужасе. Глаза у него были шальными, лицо бледным даже при тусклом свете луны и плошек, казалось, он вот-вот грохнется в обморок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Заодно прихватил дюжину черепов, пригодятся.
На выходе с чумного кладбища его чуть не застукала стража. Пришлось отлеживаться на сырой холодной земле. Вот тогда, видно, и простыл малость.
Барух откашлялся, поправил капюшон, вечно сползающий на спину. Достал семигранную бутыль с мочой дракона и окропил черной густой жижицей позвонки. В углах гексаграммы он возжег огни Кибелы, предварительно разлив в свинцовые плошки жир, вытопленный из ведьм и суккуб, попавшихся когда-то в пыточные подвалы Святой Инквизиции. У Баруха был знакомый, тамошний писарь, и он за совсем скромную плату поставлял множество нужных для теургии вещей. Суккубы – демоны в женской плоти, попадались очень редко, и потому Барух всегда платил за их жир и волосы дороже. Но не доверял он писарю, тот был изрядный мошенник, мог подсунуть гнилой товарец, а то и' вовсе обмануть – выдать свиное сало за жир детоубийцы. Но Баруха не проведешь, он всегда пробовал компоненты на вкус, недаром был потомственным теургом.
Серебрянные цепи он разложил в центре магической фигуры, разложил пентаграммой – ни одному инкубу не вырваться из освященных самим Сатаною цепей! Барух берег их как зеницу ока, эти цепи достались деду от его деда, а тому от прапрадедов, выкованы они были во времена, когда мир не делился еще на заоблачные, земные и подземные сферы. Это было подлинное богатство рода теургов!
– Да покроется Вечным Мраком этот мир! – провозгласил теург Барух Бен-Таал из Гардиза. Снял с пояса мешочек, высыпал содержимое в ценр пентограммы – горючая соль застыла желтым конусом. На вершину Барух положил снятый с мизинца перстень с аквамарином.
Потом распахнул черный тяжелый плащ, зябко поежился, расправил грудь и перевернул амулет-пантакль, висевший на золотой цепи, к гексаграмме, так, чтобы треугольный глаз был нацелен зрачком на вершину конуса, чтобы лунный свет, проникающий в щель меж плитами склепа, отразившись в изумрудно-агатовом зрачке пантакля, пал на аквамарин.
Остальное было проще пареной репы. Барух взмахнул руками – и на стенах сырого и мрачного склепа закачались тени семи шандалов, возгорелись пять смоляных факелов, вставленных в пазы гробниц, с обеих сторон открылись провалы в саму Преисподнюю– и оттуда вырвался вихрящийся дым, запахло серой, огненные языки взметнулись до потолка склепа и осели, оставив лишь красные отсветы. Барух разинул рот, чтобы произнести магическое заклинание... и вспомнил с ужасом, что забыл очертить вокруг себя обережный круг!
Но было поздно.
Заклинание, непередаваемое человеческими языками, само вырвалось из его губ, прогремело под сводами и с гулом провалилось в Преисподнюю, будто оно было сотворено не из слов, а из камня.
Вздрогнула земля, загудели качнувшиеся стены, надгробная плита накренилась, но устояла. Верхний треугольник засветился мертвенно-синим светом. Нижний – трупно-желтым. Цепи стали подниматься, словно их кто-то невидимый тянул сверху за незримые нити. И лишь после этого сатанинским пламенем вспыхнула горючая соль – будто проснулся под надгробной плитой яростный вулкан. Гул и рев стали невыносимы.
Барух упал наземь, закрыл голову руками. Он нашептывал все известные ему заклинания, лишь бы только разбуженные демоны не уволокли раньше времени в ад. Его трясло и било словно в тропической лихорадке. Но похоже, никто не покушался на его жизнь. Душа же его давным-давно была продана Дьяволу.
Барух приподнял голову, когда все смолкло. Он осторожно раздвинул веки, взглянул вверх – на надгробной плите сидел опутанный цепью демон-инкуб. Наэлектризованные седые волосы безумных фурий тянулись к нему со всех сторон, подрагивали в смрадном продымленном воздухе. Оплавленные позвонки змеями вились по плите – теургия без всякого философского камня превратила их в чистейшее золото.
Но не золото сейчас интересовало Баруха.
Он вскочил на ноги. Вытянул вперед руки в заклинающем жесте. И прохрипел властно, с нажимом:
– Замри, посланец ада! Отныне твой повелитель я!
Демон пялил на повелителя глаза и, похоже, не собирался подчиняться. Казалось, он вообще не понимал, чего от него хотят.
Барух полез в карман за флаконом с ядовитым настоем инкубомора. Но вытащить не успел – послышался дикий грохот, звон, лязги, раздались громкие, перебивающие друг друга голоса, возбужденные крики... и от удара в спину Барух Бен-Таал из Гардиза полетел на гранитные плиты.
Первым чувством Сергея после того, как его вынесло из мрака, была радость – нелепая, необоснованная и беспричинная радость. Он обрадовался тому, что жив, что тьма не поглотила его, и что он не распят по рукам и ногам на земле, что он сидит, малость опутанный, сидит и все видит.
Какой-то патлатый старик в черном плаще махал перед ним руками, кричал, грозился, чего-то требовал. Но Сергей уже чувствовал, что дальше словесных угроз старик не пойдет, что он, судя по всему, сам его побаивается. И потому радость не умалялась. Хотя от вони можно было рехнуться.
Встревожился Сергей, лишь когда в мрачное и сырое помещение, ще он сидел, ворвалась целая команда бородатых мужиков в шлемах, панцирях, с алебардами в руках. Передний ткнул старикана древком в спину, и тот упал. Шестеро подскочили к Сергею и выставили вперед длинные узкие мечи.
– Вы чего-о? – удивился тот, все еще не понимая серьезности своего положения.
– Взять! – процедил самый толстый и напыщенный. И махнул в сторону Сергея коротенькой ручкой.
Меченосцы дернулись было, но тут же замерли.
– Инкуб!!! – просипел один с таким видом, будто его толкали в пламя.
– Взять инкуба, дармоеды! – разъярился коротышка и рванул кружева на груди.
Сергей ушам своим не верил. По обличью и прочим приметам вся эта вооруженная банда должна была выражаться на испанском, в худшем случае, на португальском. Но они шпарили по-русски, да еще беэ малейшего акцента! На загримированных под средневековых стражей актеров эти люди похожи не были.
– Убрать этого! – провизжал напыщенный.
И патлатого старика тут же уволокли за ноги – голова его безвольно билась о гранитные плиты, из карманов высыпался какой-то серенький порошок. Сергею старик не нравился. Но ему не нравилось и столь непочтительное отношение к старости. Он сделал попытку встать.
– Щя всех сожрет! – прошипел крайний меченосец. И попятился в ужасе. Глаза у него были шальными, лицо бледным даже при тусклом свете луны и плошек, казалось, он вот-вот грохнется в обморок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78