– Ты говоришь на том языке, олух, – прошипел хмурый, – на каком тебя спрашивают, понял?! Или надо растолковать поподробнее?!
– Не надо! – быстро выпалил Сергей. – Вы лучше скажите тогда – я гардизец?
Хмурый долго глядел на него, соображал, что к чему. До него начало доходить. Бритый сидел с самым глупым видом и щекотал кончик собственного носа растрепанным пером.
– Да вроде раньше у нас таких не было, – наконец выдавал хмурый, – и вообще не похож обличьем-то, верно? – Он обернулся, ища поддержки у писаря.
Тот закивал, раззявил рот.
– Точияк, не нашенский – в Гардизе таких отродясь не водилось!
– А откуда тогда язык знаю? – ехидно вставил Сергей. Он еще сам не понимал, к чему ведет его игра, но пер напролом. Ему хотелось обескуражить противника, сбить с толку. Ведь его самого сообщением о том, что все они говорят по-гардизки, настолько ошарашили, что хоть руки подымай вверх и иди сдавайся в психушку! Одна радость, что психушек здесь судя по всему еще нету и когда пооткрывают – неизвестно. Что же касалось вопроса о происхождении человека одушевленного, это и вовсе было непонятно Сергею.
– Выучил! – заявил хмурый. И сам засомневался, покачал головой.
– Не-е, – робко протянул бритый, – чтоб так выучить-то, надо с самого детства учить! Я так думаю, тут совсем другое...
– Чего?! – Хмурый поглядел на помощника зверем.
– Я думаю, – бритый вдруг снова затрясся, отвел глаза от Сергея, побледнел, – я думаю, что он и есть инкуб самый настоящий! Инкубы все знают, по-всякому болтать горазды! Он просто это... недоделанный какой-то инкуб, такое мое разумение. – Язык у бритого опять начал заплетаться, но на этот раз явно не от выпитого. – Тьфу ты, силы небесные! Это ж надо?! Скоко раз я говорил, бросать надо эту работенку, бросать – и деру давать отсюдова, бежать без оглядки! Меня отец Поликарпий еще когда пристраивал сюда, все предупреждал: не боись ничего, не боись, Мартыний, все путем будет! Я думал, дурашлепина, а чего бояться-то, чего бояться – народишко все дрянной попадается, хилый, немощный, дрянь всякая и мразь, откуда среди их бесям взяться, ну откуда?! Так нет, пошел! А в том годе на колдуна напоролись, помнишь?! На настоящего! Скоко раз обещали, что не будет настоящих! И-ех! Врут все, проврались насквозь, ироды окаянные, нехристи поганые! И вот, на тебе – подсунули-таки настоящего, вон он – инкуб! Как пить дать, иикуб! А у меня баба и ребят шестеро, да еще одна есть...
– Ах ты поскудник, уставы нарушаешь? Гляди-и! – Хмурый закатил бритому Мартынию оплеуху. И тот разом примолк.
Теперь хмурый смотрел на Сергея с доверием. А значит, все будет как надо, по сговору. Сергей воспрял духом.
– Я ж вам сразу сказал – инкуб! – заявил он обретенным тоном комсомолочки-активистки. – Самый натуральный и вполне доделанный. Вон того, бритого, могу хоть щас сожрать! Плевать мне, что у него семеро с бабой!
– И еще одна-а! – плаксиво прибавил Мартыний. Он был вне себя – зубы выбивали чечетку, руки и нос окрасились чернилами, огрызок пера торчал изо рта.
– А нам и нужны инкубы, – грозно проговорил хмурый. – Пиши, чернильная душонка! Испытуемый признался в том, что он есть посланец ада, урожденный демон-инкуб, покушавшийся на души благочестивых горожанок... и горожан. Пиши! Инкуб был вызван из преисподней лжезаклинателем духом, лжетеургом и городским сумасшедшим по совместительству Барухом Бен-Таалом, выпущенным из-под следствия ввиду его полной невменяемости и в соответствии с нуждами Инквизиционной Комиссии... Написал?
Бритый воздел глаза на хмурого. И робко спросил:
– С трудом поспешаю за мыслью вашей, отец Григорио, – ведь коли он, то есть Барух этот, лжетеург и лжезаклинатель, то как же это он, нечестивец поганый, умудрился вызвать из преисподней демона?!
Отец Григорио призадумался, почесал свисающий на рясу подбородок. Но потом ответил с расстановкой:
– Потому и умудрился, что нечестивец! Пиши!
Сергей, забыв про боль в носу, про неудобное положение, слушал во все уши. Он не терял надежды.
А хмурый отец Григорио продолжал:
– И еще – упомянутый инкуб смущал гардизцев и простодушных селян лукавыми речами, в которых утверждал, будто Вседержитель вдохнул человеческую душу в обезьяну, зверя препоганого и препротивнейшего, коий есть порождение не Бога, а диавола и его слуг!
Мартыний опять приподнял голову.
– Так его ж прямо из склепа сюда приволокли, когда ж он успел-то?!
– На то и инкуб! – вразумительно ответил хмурый. – Пиши далее. А при допросе с пристрастием... из пасти испытуемого вырывались языки адского пламени, а из глаз сочилась зеленая бесовская кровь, а когда на дыбу подняли, из испытуемого потекли водопадом нечеловеческие нечистоты и вывалился до самой земле хвост с седой и колючей кистью на конце, а еще...
Бритый Мартыний вскочил, бросил перо на стол. Глаза у него побелели от страха, челюсть отвисла. Руками он закрывал лицо и вопил тонюсенько:
– Нет! Не-ет! Не пугай ты меня ради всего святого! Не давал я согласия с живыми инкубами работать! Не переношу, на дух не переношу! Наше дело неблагонадежных выявлять, а не с демонами... Отпусти! Отпусти, добром молю, не то сбегу отсюда!
– Цыц! – прекратил истерику отец Григорио. – Я щас из тебя самого инкуба сотворю, я щас из тебя, дармоед, хвост до земли вытяну! Садись и пиши! А ну, давай, покуда я сам перо не взял и кой-чего про тебя не прописал куда следует!
Сергея начинала забавлять эта сцена. Но виду он не показывал. Сидел смирехонько, потупив очи, хлюпая поврежденным опухшим носом.
– Значит, так! Смущал горожан и поселян, в чем и свидетельствовал городской сумасшедший, лжетург и нечестивец, упомянутый Барух, в чем и признался сам испытуемый.
Мартыний перестал скрипеть пером, уставился на чернильницу. Он был явно озадачен.
– Почему не пишешь, дармоед? Рука отсохла?
– Я полагаю, что свидетельство сумасшедшего – это чего-то не то, как вы думаете, отец Григорио? Или для благого дела сойдет?
Хмурый почесал выбритую макушку.
– Сойдет, Мартыний, для благого – все сойдет! Не слишком ли много ты себе позволяешь, а? Они, видишь ли, полагают. Чего ты там еще полагаешь, говори сразу, бездельник!
– Я полагаю, что все это следует шить! – твердо заявил воспрявший духом Мартыний.
– Как?!
– Дело, говорю, надо по кусочкам разложить, упорядочить, чтоб ни одна собака носом не повела, а потом и сшить, как полагается, по всем правилам...
Хмурый отец Григорио схватил с доски щипцы блаженной Ильзы и швырнул ими в бритого – тот ловко увернулся.
– Ладно, на сегодня хватит. Пошел вон!
Мартыния как ветром сдуло, он словно ждал этой благословенной команды.
– Значит, инкуб? – тихо спросил хмурый.
– Инкуб! – ответил Сергей.
– Я тебе бабу пришлю на ночь! Но после двенадцати жди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78