Через час принесли с полковой кухни ведро помоев, сверху плавал смачный плевок в зеленых разводах.
– А это вам соус от комиссара! – съязвил выводящий. И хлопнул дверью.
Ведро опустошили за две минуты. Деду Кулехе досталось совсем чуток – три черпачка жижицы, только что жажду утолить.
– Авось не помрем с голодухи-то! – стоически произнес он.
– Это точно, – согласился монах, – кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Кроме монаха в камере порядочных людей не было. Дед Кулеха это определил сразу, а у него глаз точный был. Сидела всякая непонятная шантропа – три нищих с площади, спившийся учитель, два пролетария, опоздавшие к началу смены, и еще какие-то непонятные типы. Явной контры вроде и не наблюдалось, ежели не считать того же монаха, непонятно каким чудом уцелевшего.
– Ты чай не православный, браток? – поинтересовался дед у черноризца. – Чай какой-нито ненашенской веры?
– Чего вдруг? – обиделся монах, заерзал.
– А того, – пояснил старик, – вот гляжу я и думаю, не стрельнули тебя как врага народа, не в прорубя не сунули, это ж как понимать-то?! Нашенских навроде всех посовали да постреляли! У их строго с етим!
– Значит, час не вышел, – философски заметил монах, – еще стрельнут, не боись. Вот прорубей щас нету, весна... тут уж не обессудь.
Дед Кулеха не слышал ответа. Он уже посапывал вовсю – устал за прошедшие-то деньки и ночки, притомился.
Разбудил его под вечер жуткий лязг. Дверь в камеру распахнулась – и два охранника прикладами вбили внутрь кого-то.
– Крест Господень! Едрена оказия! – вырвалось у старика поневоле, от прилива чувств.
Видывал он битых и контуженных, раненых и калеченных. Но такое впервой увидал! На приведенном мужике живого места не было – казалось, какой-то великан и силач взял в одну руку огромную терку, а в другую этого мужичка, да и построгал его хорошенько как морковку. Все, торчащее из-под лохмотьев, голова, лицо, руки, ноги, грудь, было изрезано, исколото, разодрано, разбито. Кровь капала на пол, скатывалась в пыльные шарики.
– Бог ты мой, Серенька! – всплеснул ручонками дед Кулеха. – Отзовися, ты ли это?!
Мужик просипел чего-то и рухнул замертво на пол.
Сергей верил в свою удачу. А та, видно, отказалась от него. Да и была ли она когда-нибудь «своей»?! Его прихватил патруль на выходе из города. Прихватили, а пропуск, который лежал в кармане френча, вбили в рот вместе с зубами.
Это потом уже он вытащил двумя пальцами обрывки из-за щеки, запрятал под ремень. Хотели расстрелять на месте. Да однорукий матрос с косой челкой вдруг засомневался.
– Не-е, братва, тут чего-то не тае, у меня глаз верняк! Этот павлин не нашего поля ягода. Шлепнуть-то проще простого! – он сдвинул бескозырку на глаза и всмотрелся неожиданно зоркими глазами в Сергея. – Эта гадина офицерских кровей! Из нее жилы драть, а не шлепать, понимаешь, по-людски! Мы ее спровадим, куда надо!
Сергею не дали и рта раскрыть.
– Пошел, золотопогонная шваль! – ткнули в спину прикладом, коленом под зад.
И он пошел, куда ж еще деваться.
В большущем кабинете, который раньше, видать, был гостинной, а то и бальной залой, за огромным резным столом сидел изможденный бледный человек с вытянутым лошадиным лицом и колючими глазками. Впрочем, глаза его Сергей увидал позже. Когда его ввели, усадили на стул, завязали сзади руки, прикрутили проволокой к ножкам стула ноги, изможденный глаз не поднимал. Он их поднял, когда все вышли. И Сергей по одному взгляду догадался – этот жалеть не станет.
– Гдэ прятать винтовка? – спросил изможденный тусклым голосом.
– Какие у меня винтовки, нету ничего, это недоразумение, – промямлил Сергей.
– Склад? Винтовка?! Патроны?! – отрывисто выдал изможденный.
В мозгу с феерической одержимостью, в ритмах неистовых латино-американских плясок замельтешило прежнее: «патроны – эскадроны! патроны – эскадроны! патроны...»
– Отвечать!
– Вы меня не за того принимаете! – выпалил Сергей.
И получил в зубы.
Изможденный берег свои руки, он бил не кулаком, а дубинкой – короткой, непонятно из чего сотвореной, обмотанной черной тряпицей.
– Гдэ прятать винтовка?!
– Нету винтовка! – закричал Сергей. – Понимаешь, винтовка нету! Я тебе русским языком говорю!!!
– Нэ понимай! – скривился изможденный. – Отвечать! Гдэ прятать винтовка?!
В руке у изможденного появилась карта. Сергей вгляделся – судя по всему, это была карта города. Изможденный тыкал ею в лицо и на ломанном русском требовал указать, где склад с винтовками и прочими боеприпасами. Сергей начал подозревать, что этот дотошный следователь и на самом деле ни черта не понимал кроме трех-четырех нужных ему слов.
– Отвечать!!! – ревел он белугой. И бил дубинкой по голове, рукам, животу, спине. – Гдэ винтовка?!
– Нету! Ничего нету!!! – Сергей уже рыдал, он не мог сдержаться. – Было бы – все отдал, понимаешь, все-е-е!!!
– Нэ понимай!
И все начиналось сначала.
Через полтора часа Сергею начало казаться, что он сходит с ума, что так вообще не может быть в реальности. Но изможденный только входил в раж. Вытянутое его лошадиное лицо наливалось красками, оживало. Град ударов сыпался на допрашиваемого. Толку было маловато.
Еще через полчаса в кабинет вошел низенький пузанок в кожане. Он положил на стол перед изможденным какую-то бумагу. Потом пристально вгляделся в Сергея, просто пронизывая его острым взглядом прищуренных глаз. У того мурашки по коже побежали – ну почему у них у всех одинаковый взгляд, почему?! ведь это взгляд заведомого палача на заведомую жертву, неужто они абсолютно уверены в своей непогрешимости, в своем праве судить, казнить, пытать?! Это было страшной неразрешимой загадкой. Не могло быть на белом свете, среди людей созданных по Образу и Подобию, таких вот существ, просто не могло. Они пришли из иного мира, их породила иная вселенная, не иначе! Сергей прикрыл глаза.
– Ну что, мерзавец, – процедил пузанок, шевеля змеистыми бровями, – упорствуешь?! Пользуешься, гад, тем, что товарищ Генрих ни бельмеса на местных диалектах не сечет, так?! Думаешь обдурить нас?! А ты знаешь, контра ползучая, отрыжка старого мира, что товарищ Генрих двадцать лет на царских каторгах просидел?!
– Мог бы за двадцать лет-то и подучить немного язык, – вставил Сергей.
Били его вдвоем, били долго. Он больше не рыдал, не просил отпустить. В нем проснулось что-то непонятное, такое, чего прежде не было почти, что приходило иногда, но позже уходило.
А когда они кончили его бить, Сергей с трудом разлепил заплывшие глаза, посмотрел снизу на обоих. И просипел с вызовом:
– Не хреново, небось, сиделось, коль двадцать лет просидел! У вас столько не просидишь.
И опять его били. Методично, умело, неторопливо, но очень больно. Трижды отливали водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78