– Не сожрет, – заверил кто-то из мрака. Вперед выступил кривоногий и вислоусый верзила с алебардой в руках. – Тут особый подход нужен.
Он взмахнул древком алебарды, перевернув ее тупым концом к Сергею-инкубу, задержал на мгновение в воздухе... и все пропало.
–... параграф тридцать седьмой, глава шестнадцая, пункт четвертый, та-ак-с! Чего там у нас, погляди-им, ага, вот! Демон-инкуб, принявший человеческий облик и отрицающий свою сущность, подлежит допросу с пристрастием по трем категориям. В случае упорствования...
Голос долетал до Сергея как сквозь вату. Голос был занудный и явно похмельный. Понять, о чем говорилось, не было никаких сил – в голове перемешивались параграфы, пункты, дознания, ссылки, примечания, категории – тут и в нормальном состоянии запутаешься. Он сидел на чем-то очень неудобном, спину кололо, ноги – тоже, под локти словно иголок навтыкали или гвоздей. Сергей пошевельнулся – в ягодицы впилось что-то острое. Он попробовал встать – не тут-то было! Наоборот, его еще сильнее прижало к невидимым остриям. Они были совсем коротенькие, кожи явно не протыкали, но их было так много, что и деваться некуда, они были повсюду! Сергей подумал даже, что у него просто-напросто затекло все тело, что сейчас оно отходит, вот и колет как иголками... Но нет, все было иначе, он это сообразил через несколько секунд. Снова дернулся – и опять обожгло зад, спину, ноги, руки.
– У-у-у, зар-раза!!! – простонал он. – Да что ж это творится, эй! Есть кто-нибудь?!
– Есть, есть! – отозвалось занудно. – Никак прочухался, отродье сатанинское, а?!
– Развяжите! – потребовал Сергей.
– Ага, щас! – пронудил похмельный. – Тебя развяжи!
– Хоть повязку с глаз снимите! Ну чего она вам?!
Голос прозвучал над самым ухом:
– А как зыркнешь ежели по-бесовски, тогда что?!
– Не зыркну! – Сергей постарался, чтоб голос его был этанолом прямоты и честности. Получилось плоховато, лживо и дрожаще.
Но это, видно, и успокоило похмельного.
– А у тебя глаз не дурной случаем? – спросил он для проформы, уже распутывая узел на затылке. – А то тут одному развязали четвертого дня, а у помощника писаря баба наутро шестипалого принесла.
– Причем тут глаз?! – не понял Сергей.
– А при том! – твердо заявил похмельный. – Всех четверых и сожгли! Вот при чем!
– Кого это четверых-то?
– Бабу, мальца, помощника и подследственного с дурным глазом, а как же?! Порядок должен быть!
Повязка спала с Сергеева лица. И он увидал занудного. Им оказался бритый, в меру упитанный человек среднего роста, одетый в серую рясу с откинутым капюшоном. За ухом у бритого торчало гусиное перо. На носу красовалась огромная бородавка.
– Советую во всем признаваться сразу, – сказал бритый протокольным тоном. – Ты у нас не один!
– Хоть бы дощечку какую подложили, – взвыл Сергей, – колет, сил нет!
Бритый поморщился.
– Будет тебе и дощечка, и целая доска гробовая, ежели выложишь все как на духу. А нет – золу по ветру развеют да плюнут вслед на все четыре стороны! – проговорил он заплетающимся языком.
Сергей старался не двигаться, стоило шевельнуться – и в тело вонзались маленькие тупые иглы. Он лишь теперь сообразил, что сидит в пыточном кресле. Руки его были привязаны к подлокотникам, нога скованы зажимами, сзади из спинки кресла торчали две длинные железные штуковины, они не давали нагнуть головы. Но Сергею и так было видно почти все. Сферические своды пыточной в несколько слоев покрывала сажа, казалось, что она вот-вот начнет отваливаться слоями. Своды были низкими и давящими. В двух метрах справа, в стене, располагалась грубая каминная ниша. В ней-краснели затухающие угли, а рядышком вповалку лежали грязные щипцы и клещи всех размеров. Сергею эти инструменты сразу не понравились, аж по лбу заструился холодный пот. Последний раз он испытывал такое же чувство, сидя в зубоврачебном кресле. Но там руки и ноги были свободны, и он мог убежать в любую минуту. Даже под бревном дикаря-телепата ему не было столь худо, там грозила смерть, но смерть мгновенная... Здесь намечалось, судя по всему, нечто повеселей.
– Хоть бы сказали – за что?! – выдавил из себя Сергей.
– Это ты, нечестивец, нам говорить будешь! – возразил бритый. – А мы будем спрашивать! – Он нагнулся ниже и шепнул Сергею в ухо: – Чего-то я не верю, будто ты инкуб, непохоже! Может, врут?!
– Конечно, врут! – обрадовался Сергей.
– А может, и не врут, – философски заметил бритый. – Сейчас времена смутные, ненадежные, поди, разберись! Но я так думаю, что ежели все инкубы такие, и в ад-то не страшно провалиться, верно? – Он пьяно икнул. И прикрыл рот сизой ладошкой.
– Где не был, там не был, – промямлил Сергей, – врать не буду. По мне, у вас самый настоящий ад и есть!
Бритый замахал на него руками, перекрестился суетно и быстро.
– Не богохульствуй, нечестивец! У нас житуха славная, никто не жалуется. Попробуй только вякни!
– Вот-вот! – согласился Сергей.
Бритый его не понял. Уставился тупо, разинув рот.
А Сергей повернул голову налево... и чуть снова не провалился в забытье. На поросшей плесенью сырой стене крепились две широченные почерневшие от времени доски. А в досках, точнее, во всевозможных пазиках, пазах, дырах, дырочках, в ремешках, зажимчиках, скобочках было понатыкано и развешено столько пыточных орудий всех форм и размеров, что глаза разбегались. Там были иглы, иголочки, иглища, пилы, пилки, крючья, крюки и крючочки, буры, сверла, трезубцы, вилки и вилочки, ножи, ножички – и прямые, и изогнутые, и трехгранные, и зазубренные, и прочая, прочая, прочая. Внизу, под досками, лежали тиски, тисочки, растяжки и такие штуковины, каких Сергей отродясь не видывал. Предназначение их было однозначно.
– Оснащено все у вас тут на совесть, – процедил он.
– Не жалуемся, – с оттенками гордости проговорил бритый. – Нам отказу ни в чем нету!
Из сводчатого потолка торчали крюки. С крюков свешивались цепи. Прямо по курсу, метрах в трех с половиной стоял низкий обшарпанный столик. На нем лежала толстая книга, свиток желтой бумаги, рядом покоилось нечто круглое, с крышечкой, похожее на чернильницу. Да, тут не шутили!
За спиной вдруг что-то скрипнуло, хлопнуло. И из-за кресла вышел еще один в рясе – плотный и нахмуренный. Он лишь еле кивнул – и бритый устремился к столику, вытащил из-за уха перо.
– Упорствует? – поинтересовался хмурый. И закусил черную обветренную губу.
Был он крайне неприятен на вид: черен до Неприличия, волосат, лобаст, носаст, имел сросшиеся мохнатые брови, свисающие лохмами на глаза. Сергей заметил, что ногти у хмурого обгрызены чуть не до корней.
– У нас не поупорствуешь, – пропел бритый и мелко угодливо рассмеялся. Смех был пьяный, дурашливый.
– Цыц! – оборвал его хмурый. И поднял с земли пудовые клещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78