Вскоре показался мчавшийся во всю прыть всадник, направлявшийся прямо к нам.
— Вот и сам Хараута! — шепнул Рауль. — Если он меня узнает… Впрочем, не все ли равно теперь! Повесят нас всех, хуже ничего не будет…
— Где янки? — крикнул подъехавший, соскакивая на землю.
— Вот они, капитан! — ответил один из харочо, отвратительный старик в красном мундире, по-видимому, помощник начальника шайки.
— Сколько их?
— Четверо, капитан!
— Хорошо. А чего вы тут ждете?
— Приказа повесить их или расстрелять.
— Расстрелять, расстрелять. Carambo! Некогда нам заниматься петлями…
— Тут прекрасные деревья, капитан! — заметил другой, обводя вокруг рукой.
Очевидно, ему очень хотелось насладиться зрелищем повешения.
— Madre de Dios! Я говорю, что нам некогда забавляться… Санчо! Габриэль! Карлос! Прошибите скорее черепа этим тупоголовым!..
Трое названных сошли с седел, взяли винтовки, осмотрели их и выступили вперед.
— Отлично! — философствовал вслух Рауль. — Хуже смерти ничего не будет. Давай-ка потолкую на прощание с достопочтенным padre. Я скажу ему такое словечко, от которого он проворочается всю ночь без сна. Эй, padre! — крикнул он с иронией. — Нашли вы, наконец, прекрасную Маргариту?
При слабом свете луны было видно, как Хараута побледнел и пошатнулся, точно получил сильный удар.
— Стойте! — обратился он к прицеливавшимся людям. — Ведите этих оборванцев сюда. Огня! Зажгите этот хлам! Vaya! — добавил он, указывая на развалины хижины.
Сухой тростник, доски и листья мгновенно вспыхнули ярким пламенем, освещая красноватым светом всю сцену.
«О! Они хотят поджарить нас!» — подумал я, когда нас отвязали и потащили к костру, перед которым стоял наш судья и палач.
Вокруг нас сгруппировались все харочо. Я никогда не видал — ни раньше, ни после — людей, до такой степени походивших на сумасшедших. Большая часть их состояла из самбо и метисов, но было немало и чистокровных, совершенно черных негров с Антильских островов и острова Кубы. У многих выражение свирепости усиливалось татуировкой, покрывавшей их лица. Среди них были пинтосы: пятнистые люди из лесов Акапулько. Я впервые видел людей из этого племени. Во мне вызывали отвращение их лица, покрытые красными, черными и белыми пятнами…
Одного взгляда на это нелепое сборище было бы достаточно, чтобы понять предстоявшую нам участь. Все глядели на нас с кровожадностью зверей, схвативших добычу; ни в одном взгляде не мелькало и луча сострадания или жалости…
Появление вождя этой шайки не могло изменить нашего убеждения, что мы доживаем последние минуты своей жизни. Его отталкивающая физиономия дышала ненавистью и злобой; тонкие губы подергивались отвратительной улыбкой; маленькие черные глаза отливали металлическим блеском, а кривой, как у попугая, нос с рубцом посередине придавал ему еще более мрачный вид…
На нем была пурпурного цвета manga, покрывавшая его с головы до пят; ноги были обуты в грубые сапоги из красной кожи, на которых бряцали громадные серебряные шпоры, а на голове красовалась большая черная шляпа-сомбреро с золотыми галунами. У него не было ни бороды, ни усов; длинные волосы ниспадали на бархатный воротник его манги…
Таков был падре Хараута.
Перед ним лежал связанный Рауль; оба молча измеряли друг друга взглядами. Все лицо достопочтенного padre подергивалось точно под влиянием электрического тока, а пальцы судорожно шевелились.
И все же Рауль сумел потрясти железные нервы этого человека, казавшегося недоступным никаким влияниям и воздействиям. На губах француза играла торжествующая усмешка.
Мы ожидали, что первым словом отца Харауты будет приказ швырнуть нас в огонь. Но, к счастью, он думал не об этом.
— A, monsieur! — воскликнул он, подходя к Раулю. — Я так и знал, что мы когда-нибудь встретимся еще раз. Я даже мечтал об этом… Ха-ха-ха! И мечта эта была удивительно приятная, но действительность оказывается еще более приятной. Ха-ха-ха!.. Не правда ли? А? Разве вы не находите? — продолжал он, хлеща нашего товарища бичом по лицу. — Разве вы не находите?!
— А о встрече с Маргаритой вы тоже мечтали? — спросил Рауль с резким хохотом, казавшимся положительно неуместным при данных условиях.
Трудно описать, что сделалось в это мгновение с Хараутой. Его желтое лицо почернело, губы побелели, глаза засверкали. Стиснув зубы, он с криком бешенства ткнул Рауля в лицо носком сапога. На ушибленном месте показалась кровь…
Эта выходка была так груба и мерзка, что я вышел из себя, глядя на нее. С силою отчаяния я порвал связывавшие меня узы, отчего у меня образовались глубокие рубцы на руках, одним прыжком очутился возле чудовищного падре и схватил его за горло.
Он отскочил назад, и я, не будучи в состоянии удержаться на опутанных веревкою ногах, упал перед ним как пласт.
— Это что еще за птица? — воскликнул он. — Ба! Да это, кажется, офицер?.. Да будет вам кланяться мне в землю!.. Дайте мне разглядеть вас получше… Да, это капитан!.. А там, кажется, лейтенант? Верно!.. Ну, сеньоры, вы в таких чинах, что неудобно убивать вас, как собак, и оставлять на добычу волкам… Нет, нет! Этого мы не сделаем… Ха-ха-ха! Мы понимаем тонкое обращение… А это кто такой? — продолжал он, обернувшись к Чэйну. — Soldado raso-lrlandes, carajo! (Простой солдат, ирландец!) Кто заставил тебя сражаться против твоей собственной религии, а? Подлый предатель!
И он нанес Чэйну несколько сильных ударов ногами в грудь.
— Благодарю вашу честь за расположение и милость! — зарычал Чэйн. — Вы очень добры!!
— Эй, Лопес, сюда! — крикнул разбойник.
«Сейчас нас, конечно, расстреляют», — мелькнуло в моем мозгу.
— Эй, Лопес, Лопес! — продолжал Хараута.
— Аса, аса (здесь)! — ответил чей-то голос.
Из толпы выступил вперед один из харочо, размахивая на ходу длинными складками своей красной manga.
— Лопес, эти сеньоры, насколько я вижу, джентльмены высшего ранга, и потому мы обязаны поступать с ними сообразно их положению, — сказал Хараута.
— Да, капитан! — хладнокровно ответил Лопес.
— Нужно отвести им место на краю пропасти, Лопес! Ты знаешь, что это значит?
— Да, капитан, — проговорил снова Лопес, шевеля одними губами.
— Отведи их в шесть часов утра в Орлиное Гнездо. В шесть часов утра!
— Да, капитан!
— Если ускользнет хоть один, то… Тебе известно, что тогда будет с тобою?
— Да, капитан!
— Тогда его место в балете займешь ты… В балете! Ха-ха-ха! Понимаешь это, Лопес? А?
— Да, капитан!
— То-то. Молодец, Лопес! Умник, Лопес! Люблю тебя за сообразительность… Пока, покойной ночи, Лопес!..
Хараута хлестнул Рауля еще несколько раз по окровавленному лицу, вскочил на своего мустанга и с быстротой вихря скрылся из глаз…
Очевидно, Лопес вовсе не имел желания заместить кого-нибудь из нас в таинственном «балете», который нам предстояло изобразить в каком-то Орлином Гнезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Вот и сам Хараута! — шепнул Рауль. — Если он меня узнает… Впрочем, не все ли равно теперь! Повесят нас всех, хуже ничего не будет…
— Где янки? — крикнул подъехавший, соскакивая на землю.
— Вот они, капитан! — ответил один из харочо, отвратительный старик в красном мундире, по-видимому, помощник начальника шайки.
— Сколько их?
— Четверо, капитан!
— Хорошо. А чего вы тут ждете?
— Приказа повесить их или расстрелять.
— Расстрелять, расстрелять. Carambo! Некогда нам заниматься петлями…
— Тут прекрасные деревья, капитан! — заметил другой, обводя вокруг рукой.
Очевидно, ему очень хотелось насладиться зрелищем повешения.
— Madre de Dios! Я говорю, что нам некогда забавляться… Санчо! Габриэль! Карлос! Прошибите скорее черепа этим тупоголовым!..
Трое названных сошли с седел, взяли винтовки, осмотрели их и выступили вперед.
— Отлично! — философствовал вслух Рауль. — Хуже смерти ничего не будет. Давай-ка потолкую на прощание с достопочтенным padre. Я скажу ему такое словечко, от которого он проворочается всю ночь без сна. Эй, padre! — крикнул он с иронией. — Нашли вы, наконец, прекрасную Маргариту?
При слабом свете луны было видно, как Хараута побледнел и пошатнулся, точно получил сильный удар.
— Стойте! — обратился он к прицеливавшимся людям. — Ведите этих оборванцев сюда. Огня! Зажгите этот хлам! Vaya! — добавил он, указывая на развалины хижины.
Сухой тростник, доски и листья мгновенно вспыхнули ярким пламенем, освещая красноватым светом всю сцену.
«О! Они хотят поджарить нас!» — подумал я, когда нас отвязали и потащили к костру, перед которым стоял наш судья и палач.
Вокруг нас сгруппировались все харочо. Я никогда не видал — ни раньше, ни после — людей, до такой степени походивших на сумасшедших. Большая часть их состояла из самбо и метисов, но было немало и чистокровных, совершенно черных негров с Антильских островов и острова Кубы. У многих выражение свирепости усиливалось татуировкой, покрывавшей их лица. Среди них были пинтосы: пятнистые люди из лесов Акапулько. Я впервые видел людей из этого племени. Во мне вызывали отвращение их лица, покрытые красными, черными и белыми пятнами…
Одного взгляда на это нелепое сборище было бы достаточно, чтобы понять предстоявшую нам участь. Все глядели на нас с кровожадностью зверей, схвативших добычу; ни в одном взгляде не мелькало и луча сострадания или жалости…
Появление вождя этой шайки не могло изменить нашего убеждения, что мы доживаем последние минуты своей жизни. Его отталкивающая физиономия дышала ненавистью и злобой; тонкие губы подергивались отвратительной улыбкой; маленькие черные глаза отливали металлическим блеском, а кривой, как у попугая, нос с рубцом посередине придавал ему еще более мрачный вид…
На нем была пурпурного цвета manga, покрывавшая его с головы до пят; ноги были обуты в грубые сапоги из красной кожи, на которых бряцали громадные серебряные шпоры, а на голове красовалась большая черная шляпа-сомбреро с золотыми галунами. У него не было ни бороды, ни усов; длинные волосы ниспадали на бархатный воротник его манги…
Таков был падре Хараута.
Перед ним лежал связанный Рауль; оба молча измеряли друг друга взглядами. Все лицо достопочтенного padre подергивалось точно под влиянием электрического тока, а пальцы судорожно шевелились.
И все же Рауль сумел потрясти железные нервы этого человека, казавшегося недоступным никаким влияниям и воздействиям. На губах француза играла торжествующая усмешка.
Мы ожидали, что первым словом отца Харауты будет приказ швырнуть нас в огонь. Но, к счастью, он думал не об этом.
— A, monsieur! — воскликнул он, подходя к Раулю. — Я так и знал, что мы когда-нибудь встретимся еще раз. Я даже мечтал об этом… Ха-ха-ха! И мечта эта была удивительно приятная, но действительность оказывается еще более приятной. Ха-ха-ха!.. Не правда ли? А? Разве вы не находите? — продолжал он, хлеща нашего товарища бичом по лицу. — Разве вы не находите?!
— А о встрече с Маргаритой вы тоже мечтали? — спросил Рауль с резким хохотом, казавшимся положительно неуместным при данных условиях.
Трудно описать, что сделалось в это мгновение с Хараутой. Его желтое лицо почернело, губы побелели, глаза засверкали. Стиснув зубы, он с криком бешенства ткнул Рауля в лицо носком сапога. На ушибленном месте показалась кровь…
Эта выходка была так груба и мерзка, что я вышел из себя, глядя на нее. С силою отчаяния я порвал связывавшие меня узы, отчего у меня образовались глубокие рубцы на руках, одним прыжком очутился возле чудовищного падре и схватил его за горло.
Он отскочил назад, и я, не будучи в состоянии удержаться на опутанных веревкою ногах, упал перед ним как пласт.
— Это что еще за птица? — воскликнул он. — Ба! Да это, кажется, офицер?.. Да будет вам кланяться мне в землю!.. Дайте мне разглядеть вас получше… Да, это капитан!.. А там, кажется, лейтенант? Верно!.. Ну, сеньоры, вы в таких чинах, что неудобно убивать вас, как собак, и оставлять на добычу волкам… Нет, нет! Этого мы не сделаем… Ха-ха-ха! Мы понимаем тонкое обращение… А это кто такой? — продолжал он, обернувшись к Чэйну. — Soldado raso-lrlandes, carajo! (Простой солдат, ирландец!) Кто заставил тебя сражаться против твоей собственной религии, а? Подлый предатель!
И он нанес Чэйну несколько сильных ударов ногами в грудь.
— Благодарю вашу честь за расположение и милость! — зарычал Чэйн. — Вы очень добры!!
— Эй, Лопес, сюда! — крикнул разбойник.
«Сейчас нас, конечно, расстреляют», — мелькнуло в моем мозгу.
— Эй, Лопес, Лопес! — продолжал Хараута.
— Аса, аса (здесь)! — ответил чей-то голос.
Из толпы выступил вперед один из харочо, размахивая на ходу длинными складками своей красной manga.
— Лопес, эти сеньоры, насколько я вижу, джентльмены высшего ранга, и потому мы обязаны поступать с ними сообразно их положению, — сказал Хараута.
— Да, капитан! — хладнокровно ответил Лопес.
— Нужно отвести им место на краю пропасти, Лопес! Ты знаешь, что это значит?
— Да, капитан, — проговорил снова Лопес, шевеля одними губами.
— Отведи их в шесть часов утра в Орлиное Гнездо. В шесть часов утра!
— Да, капитан!
— Если ускользнет хоть один, то… Тебе известно, что тогда будет с тобою?
— Да, капитан!
— Тогда его место в балете займешь ты… В балете! Ха-ха-ха! Понимаешь это, Лопес? А?
— Да, капитан!
— То-то. Молодец, Лопес! Умник, Лопес! Люблю тебя за сообразительность… Пока, покойной ночи, Лопес!..
Хараута хлестнул Рауля еще несколько раз по окровавленному лицу, вскочил на своего мустанга и с быстротой вихря скрылся из глаз…
Очевидно, Лопес вовсе не имел желания заместить кого-нибудь из нас в таинственном «балете», который нам предстояло изобразить в каком-то Орлином Гнезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58