.. Ты можешь слышать себя? Это ты зовешь себя извне, во-вне и во внеполагании самого себя без надежды на внутреннее
голос твоего сознания зовет тебя... зовет, зовет и, наконец, на-зывает; он столь же привычный, сколь и чуждый, столь же собственный, сколь и экспроприирующий собственность, успокаивающий лишением покоя. Голос этот всегда глас свыше , запугивающий извне. Он отменяет и превосходит то, что мы называем oikonomia, будь то умение вести дом или закон собственности - мы говорим об экономии в современном смысле слова (E, 95) То есть, будем откровенны, голосу сознания по существу нечего сказать. Вердикт Виновен! не является содержанием, утверждает Борх-Якобсен, а равно он не является значением или означаемым. Виновен! - способ признания-ответствования молчаливому зову, эхо-эффект; - повинен постольку Horen: слушаю(сь) и (по)винуюсь (E, 97).
Твое виновное сознание спонтанно-рецептивно - говорит Хайдеггер, всячески подчеркивая кантовский аспект проблемы - аспект договора и обязывания. Другой просачивается сквозь слушание, даже если - нет, особенно если ты никого не слушаешь и вот ты уже обязан и должен - ему, ей, кому-то. Когда в параграфе 34 Хайдеггер прослеживает зов сознания, он демонстрирует, что обмен словами предполагает слышание и/или понимание Другого, более точно, предполагает коммуникацию (Mitteilung) как разделение (с Ними) Бытия-в-совместности; воспринимаемый говор безостановочен и потому укладывается в до-говор и с-говор, в обязывание (мы даем слово или ловим(ся) на слове, ответствуем и несем эту ответственность) (E, 97).
Прежде чем говорить, прежде чем даже слышать что-либо и кого-либо, ты уже слышишь готовность к пониманию; ты ее разделяешь, находясь в совместности и разделяешь само это разделение с Другим. Дискурс Бытия-в-совместности тобою разделен (geteilt). Так, слушая (das Horen auf), ты открываешься (offen) и подставляешься Другому. Ты впускаешь его или это в свою самость (находишь Другого у себя дома , tu le recoit chez toi ) и разделяешь с ним себя прежде всякого обитания, обладания, собственности; ты обязан к этому гостеприимству, лучше сказать, странноприимству еще до какого-либо контракта, пакта, экономического обмена. Прими странника, постороннего, далекого - вот этический императив, против которого ты восстаешь сразу - ну хотя бы в силу онтологического одиночества, эготизма Dasein... Слушай же и внимай: слушая, ТЫ УЖЕ ДОЛЖЕН СЕБЯ ДРУГОМУ, должен ответить ему/ей и воздать должное. Слушай же, ты не один, твоя смерть вызывает тебя - ты должен ей; долг немалый - ты должен свою смерть . (E, 97-98). И Борх-Якобсен, и Финск слушают загадочного друга, упомянутого Хайдеггером - этот друг и есть твой истинный внутренний голос, Знакомый Другой, его ты носишь в себе как секрет, как рану явную или тайную, быть может, как преступление. Голос отсутствующего друга, возможно мертвого, не он ли делает тебя Другим, скажем, преследует, разделяет. Но некому говорить. Никто не говорит.
Вот некая криптограмма, результат вселения призрака, эффект фантомирования не?умершим Другим - с этих пор она будет удерживать наше внимание. Страницы Хайдеггера озвучены неумолкающим голосом - Stimme des Frendes, который носит в себе каждое Dasein. Финск пишет: Голос друга всегда звучит там, куда заброшено Dasein (SW, 196). Он обращает внимание на то, что мы можем назвать неустранимым предшествием голоса друга; ибо ясно, что данный голос не может принадлежать кому-то еще, другому Другому из тех, что Dasein встречает в силу простой включенности в структуру слушания. Финск намеренно завершает свое эссе на этой ноте. Герой или друг - пишет он, предполагая, соответственно, на месте Героя Ницше, а на месте Друга - Гельдерлина. Герой и друг могут временами соперничать, но всякая встреча с ними, или всякий agon - финальны как встреча с Другим и Другой тут, если угодно, сам дух истории.
Итак, к чему мы пришли? Ты отвечаешь Другому, ты и сам Другой прежде чем стать Я. Ты отвечаешь Другому, возвещающему твою смерть. Голос твоего сознания, продолжает Борх-Якобсен, испытывает твою собственную способность к Бытию, но не тем, что предоставляет доказательства твоей несомненной аутентичности, а призывая тебя откликнуться, послушать Другого и послушаться. Ты находишься вне самого себя и себе не принадлежишь. Ты одержим, horig in dieser Horigkeit zugehorig Параграф 34. Когда ты просто слушаешь, и не кого-то, а себя, в состоянии horig, слушание все время оказывается послушанием, подчинением Другому. Ну а как же голос молчания? Если он не принадлежит никому, разве не одержим ты им, подобно пророкам? Чем же еще может быть здесь вслушивание как не открытием и предоставлением себя Другому - тем более другому , чем более ты аутентичен; ты идентифицирован с ним душой и телом, словом ты одержим Другим и уже должен ему сокровенное собственного Бытия - свою смерть. И этот ответ, испытывающий твою бесконечную конечность? Виновен! Таким образом, слушать голос сознания, аутентично значит отвечать и слышать ответ, бесконечный эхо-эффект Виновен! - Я, отвечающий, ответственен за свою вину (E, 100) охваченный и схваченный голосом, ты наконец, решаешь, что именно ты и только ты призван Другим в тебе (и потому ты есть) должник своего бытия, поскольку ты horig, одержимый . Званый и призванный, вот кто ты есть и задолженность за Бытие, повинность в форме Schuldigkeit предшествует всем формальным обязательствам и эмпирическим винам. Хайдеггер спрашивает, где обретаем подлинный экзистенциальный смысл Schuld, призывающий к ответу. Поскольку виновен всегда и тут же возникает как предикат Я (параграф 58). Твоя виновность прежде всего Schuldigsein, бытие-в-виновности; так и не иначе ты бытийствуешь в форме sum; в параграфе 6 и параграфе 10 Хайдеггер эллиптически присоединяет картезианскую традицию. Ибо это бытие, что ты имеешь в виду, говоря Я есть или вот, Я , ego, sum, именно оно, столь ясное и
отчетливое есть то, что ты должен. (E, 100) Ничто не обязывает больше, чем это обладание или собственность. Не строй иллюзий.Ты есть в той мере, в какой не можешь увильнуть от ответственности, до и вне этого ты ничто. Отсюда такой упор на повинность и обязывание. Бытие в конечном счете не что иное как зов долга, этим зовом ты был зван и наконец вызван в Бытие, в Уникальность и Призванность. Вот почему говорить бытие или даже Бытие равносильно тому, что сказать Другой либо смерть. Бытие не субстантив, а Слово о собственной внеположности. Слушай хорошенько: быть - это быть виновным, Другим, мертвым. Это ты виновен, ты другой, ты мертв... (E, 100) Разъединили, что ли?... В действительности ты только Другой, призываемый, меняющийся обвиняемый, предследуемый, обладаемый и одержимый, ищущий повинность бытия... Ты уже не присутствуешь в себе, да и никогда не присутствовал (E, 101-102).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
голос твоего сознания зовет тебя... зовет, зовет и, наконец, на-зывает; он столь же привычный, сколь и чуждый, столь же собственный, сколь и экспроприирующий собственность, успокаивающий лишением покоя. Голос этот всегда глас свыше , запугивающий извне. Он отменяет и превосходит то, что мы называем oikonomia, будь то умение вести дом или закон собственности - мы говорим об экономии в современном смысле слова (E, 95) То есть, будем откровенны, голосу сознания по существу нечего сказать. Вердикт Виновен! не является содержанием, утверждает Борх-Якобсен, а равно он не является значением или означаемым. Виновен! - способ признания-ответствования молчаливому зову, эхо-эффект; - повинен постольку Horen: слушаю(сь) и (по)винуюсь (E, 97).
Твое виновное сознание спонтанно-рецептивно - говорит Хайдеггер, всячески подчеркивая кантовский аспект проблемы - аспект договора и обязывания. Другой просачивается сквозь слушание, даже если - нет, особенно если ты никого не слушаешь и вот ты уже обязан и должен - ему, ей, кому-то. Когда в параграфе 34 Хайдеггер прослеживает зов сознания, он демонстрирует, что обмен словами предполагает слышание и/или понимание Другого, более точно, предполагает коммуникацию (Mitteilung) как разделение (с Ними) Бытия-в-совместности; воспринимаемый говор безостановочен и потому укладывается в до-говор и с-говор, в обязывание (мы даем слово или ловим(ся) на слове, ответствуем и несем эту ответственность) (E, 97).
Прежде чем говорить, прежде чем даже слышать что-либо и кого-либо, ты уже слышишь готовность к пониманию; ты ее разделяешь, находясь в совместности и разделяешь само это разделение с Другим. Дискурс Бытия-в-совместности тобою разделен (geteilt). Так, слушая (das Horen auf), ты открываешься (offen) и подставляешься Другому. Ты впускаешь его или это в свою самость (находишь Другого у себя дома , tu le recoit chez toi ) и разделяешь с ним себя прежде всякого обитания, обладания, собственности; ты обязан к этому гостеприимству, лучше сказать, странноприимству еще до какого-либо контракта, пакта, экономического обмена. Прими странника, постороннего, далекого - вот этический императив, против которого ты восстаешь сразу - ну хотя бы в силу онтологического одиночества, эготизма Dasein... Слушай же и внимай: слушая, ТЫ УЖЕ ДОЛЖЕН СЕБЯ ДРУГОМУ, должен ответить ему/ей и воздать должное. Слушай же, ты не один, твоя смерть вызывает тебя - ты должен ей; долг немалый - ты должен свою смерть . (E, 97-98). И Борх-Якобсен, и Финск слушают загадочного друга, упомянутого Хайдеггером - этот друг и есть твой истинный внутренний голос, Знакомый Другой, его ты носишь в себе как секрет, как рану явную или тайную, быть может, как преступление. Голос отсутствующего друга, возможно мертвого, не он ли делает тебя Другим, скажем, преследует, разделяет. Но некому говорить. Никто не говорит.
Вот некая криптограмма, результат вселения призрака, эффект фантомирования не?умершим Другим - с этих пор она будет удерживать наше внимание. Страницы Хайдеггера озвучены неумолкающим голосом - Stimme des Frendes, который носит в себе каждое Dasein. Финск пишет: Голос друга всегда звучит там, куда заброшено Dasein (SW, 196). Он обращает внимание на то, что мы можем назвать неустранимым предшествием голоса друга; ибо ясно, что данный голос не может принадлежать кому-то еще, другому Другому из тех, что Dasein встречает в силу простой включенности в структуру слушания. Финск намеренно завершает свое эссе на этой ноте. Герой или друг - пишет он, предполагая, соответственно, на месте Героя Ницше, а на месте Друга - Гельдерлина. Герой и друг могут временами соперничать, но всякая встреча с ними, или всякий agon - финальны как встреча с Другим и Другой тут, если угодно, сам дух истории.
Итак, к чему мы пришли? Ты отвечаешь Другому, ты и сам Другой прежде чем стать Я. Ты отвечаешь Другому, возвещающему твою смерть. Голос твоего сознания, продолжает Борх-Якобсен, испытывает твою собственную способность к Бытию, но не тем, что предоставляет доказательства твоей несомненной аутентичности, а призывая тебя откликнуться, послушать Другого и послушаться. Ты находишься вне самого себя и себе не принадлежишь. Ты одержим, horig in dieser Horigkeit zugehorig Параграф 34. Когда ты просто слушаешь, и не кого-то, а себя, в состоянии horig, слушание все время оказывается послушанием, подчинением Другому. Ну а как же голос молчания? Если он не принадлежит никому, разве не одержим ты им, подобно пророкам? Чем же еще может быть здесь вслушивание как не открытием и предоставлением себя Другому - тем более другому , чем более ты аутентичен; ты идентифицирован с ним душой и телом, словом ты одержим Другим и уже должен ему сокровенное собственного Бытия - свою смерть. И этот ответ, испытывающий твою бесконечную конечность? Виновен! Таким образом, слушать голос сознания, аутентично значит отвечать и слышать ответ, бесконечный эхо-эффект Виновен! - Я, отвечающий, ответственен за свою вину (E, 100) охваченный и схваченный голосом, ты наконец, решаешь, что именно ты и только ты призван Другим в тебе (и потому ты есть) должник своего бытия, поскольку ты horig, одержимый . Званый и призванный, вот кто ты есть и задолженность за Бытие, повинность в форме Schuldigkeit предшествует всем формальным обязательствам и эмпирическим винам. Хайдеггер спрашивает, где обретаем подлинный экзистенциальный смысл Schuld, призывающий к ответу. Поскольку виновен всегда и тут же возникает как предикат Я (параграф 58). Твоя виновность прежде всего Schuldigsein, бытие-в-виновности; так и не иначе ты бытийствуешь в форме sum; в параграфе 6 и параграфе 10 Хайдеггер эллиптически присоединяет картезианскую традицию. Ибо это бытие, что ты имеешь в виду, говоря Я есть или вот, Я , ego, sum, именно оно, столь ясное и
отчетливое есть то, что ты должен. (E, 100) Ничто не обязывает больше, чем это обладание или собственность. Не строй иллюзий.Ты есть в той мере, в какой не можешь увильнуть от ответственности, до и вне этого ты ничто. Отсюда такой упор на повинность и обязывание. Бытие в конечном счете не что иное как зов долга, этим зовом ты был зван и наконец вызван в Бытие, в Уникальность и Призванность. Вот почему говорить бытие или даже Бытие равносильно тому, что сказать Другой либо смерть. Бытие не субстантив, а Слово о собственной внеположности. Слушай хорошенько: быть - это быть виновным, Другим, мертвым. Это ты виновен, ты другой, ты мертв... (E, 100) Разъединили, что ли?... В действительности ты только Другой, призываемый, меняющийся обвиняемый, предследуемый, обладаемый и одержимый, ищущий повинность бытия... Ты уже не присутствуешь в себе, да и никогда не присутствовал (E, 101-102).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19