ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Осмотрев внутренность "Вольво", я пробормотал:
- Да, шведы, конечно в этом деле толк понимают. Отсюда ничего торчать
не будет.
После этого я поискал взглядом любину сумочку. Она валялась на заднем
сидении. Ну что же, тогда поехали.
С диким звериным рыком я навалился на соседку. Рот я ей зажал
поцелуем, одновременно не давая повернуть голову. Одна моя рука ушла к ней
под юбку, а другая дотянулась до сумочки и открыла ее. Раздался стон.
Готов поклясться, что стонала не сумочка.
Работать пришлось обеими руками одновременно. Наконец, через
несколько секунд, произведя ряд несложных и знакомых каждому взрослому
человеку движений, одна из моих рук достигла вожделенной цели, попутно,
правда, уколовшись обо что-то острое. Еще через секунду этот пропуск
перекочевал из сумочки в мой карман, и я, снова закрыв его прежнее
вместилище, резко откинулся на свое сиденье.
- Ну-у-у, - снова раздался стон.
- Не-е-е-т, не могу, - замотал я головой. - Я совсем забыл. Совсем
забыл. У меня как раз сегодня годовые.
- Чего? - на только что выражавшем экстатическое блаженство лице Любы
появилась какая-то странная гримаса.
- Ну годовые. Понимаешь, у вас есть месячные, а у нас - годовые, -
разъяснил я.
- Чего ты врешь! - возмутилась она и опустила ноги на пол. - Никогда,
нигде и ничего об этом не слышала.
- Да, - я скорбно покачал головой. - Понимаешь, мужчины настолько
уязвлены этим явлением, что предпочитают на этот счет помалкивать в
тряпочку. Как же, это ведь унижает их мужскую гордость. Вот муж
когда-нибудь с тобой спать отказывался? - задал я вопрос.
- Ну да, конечно, - ответила она. - Бывает.
- И говорит, что устал, да, - засмеялся я.
- Да, - согласилась Люба.
- И часто?
- Гм, - она задумалась. - Да знаешь, раза два в месяц, не меньше.
- О-о-о-о! - я схватился за голову, старательно обходя при этом шишку
и ссадины. - Тогда у него, скажу я тебе, серьезное расстройство половой
функции. Или мозговой, - последнее предположение я произнес только про
себя.
- Да, может тогда скажешь, в чем это все у вас выражается? - она
поджала губы.
- Нет... Нет! Мне стыдно, - я изобразил на лице выражение, которое
бывает у школьника, застигнутого во время урока в туалете за курением
марихуаны преподавателем, как раз зашедшим туда ширнуться. - Спроси лучше
у мужа. Он сначала будет отнекиваться, спрашивать, кто сказал тебе такую
глупость, но если ты поднажмешь, то в конце концов расколется.
Люба недоверчиво посмотрела на меня.
- Да? Ладно, я спрошу. Но если окажется, что ты врешь... Лучше тогда
мне на глаза не попадайся!
- Ну разве я тебе хоть когда-нибудь врал? - я мужественно выдержал ее
взгляд. - И, пожалуйста, оставь мне машину.
- Еще чего? После такого твоего поведения! - возмутилась она. - И
вообще, что я мужу скажу?
- А то же, что ты сказала бы и в случае иного моего поведения, -
заметил я. - К тому же перед лицом своих товарищей обещаю: завтра утром
она будет стоять у тебя под окнами. - Мне было уже все равно. - Ну разве я
когда-нибудь тебя обманывал?
- Ну ладно, - сдалась она. - Довези меня до моей улицы.
- Только до ближайшей остановки, - твердо заявил я.
Она молча перелезла на заднее сиденье. Я сел на место водителя,
поднял спинку и выехал со стоянки. Минуту спустя, вылезая на остановке,
она наклонилась ко мне и поцеловала взасос.
- И все-таки ты - настоящий мужчина! Ты всегда умеешь просить так,
чтобы непременно получать все то, чего хочешь. Но пропуск ты все-таки не
получил, - она соблазнительно высунула свой язычок и провела им по губам.
В ответ я только усмехнулся.
Отъехав немного от этого места, я принялся внимательно изучать
приборный щиток "Вольво". После этого я перевел взгляд на педали, и тут
уже настала моя очередь стонать. На полу кабины лежали розовые трусики.

"Потаскуха" имела проходную, построенную по принципу метро. Только
вместо жетона в автомат нужно было вставить пропуск с магнитным вкладышем.
ЭВМ фиксировала код, отмечала время прихода или ухода и подавала сигнал
автомату, который отключал "защелки" и зажигал зеленую лампочку. На
пропуске, конечно, имелась фотография, но я ни разу не видел, чтобы хоть
кто-нибудь хоть когда-нибудь обращал на нее внимание.
Таким образом, любой шпион мог, украв пропуск, безо всякого труда
проникнуть на "потаскуху" с потоком рабочих. Только вот ни одного, даже
самого завалящего шпиона не интересовала та дрянь, что там производили,
так как по слухам именно ею еще в 1914 году немцы потравили своих
противников.
В семь часов начинала работу какая-то непонятная смена, это я знал
точно. Поэтому, припарковав "Вольво" несколько в стороне от общей стоянки,
я потопал в сторону проходной. Прямо перед ней расположился мальчишка,
который торговал газетами. Рабочий класс прессу брал не очень охотно, но я
подошел и спросил наш экстренный вечерний выпуск. Он уже вышел, и молодой
нахал содрал с меня тройную цену.
Сунув газету в карман, я пристроился в кильватер к высокому худому
мужику, одетому чуть лучше меня. Следуя таким образом, проходную я миновал
без приключений - бабулька-вахтер, одна на все стояки, даже не взглянула в
мою сторону, увлекшись чтением "Про нас".
Оказавшись на территории завода, я сразу же повернул в сторону
административного здания. Все окна на этаже, где располагались кабинеты
высшего руководства, были темными.
Это здорово огорчило меня, но на всякий случай я все-таки прошел
внутрь здания и поднялся на этот этаж. Подергав все двери, в том числе и
борисовскую, я убедился, что они заперты, и из-за них не доносится ни
шороха. Значит, все разошлись по домам.
Я выругался. Если бы не мой дурацкий звонок, то, может быть, Борисов
и был бы еще здесь. Хотя вообще-то повел он себя как-то странно. Утерял
документы и деньги и даже не заинтересовался их судьбой. Пропуска в
пиджаке, кстати, не было, но это вероятнее всего потому, что он вообще его
не носил - его вне всякого сомнения знали в лицо и пропускали через
отдельный немеханизированный стояк.
Спустившись вниз и выйдя из здания, я посмотрел на часы. Они
показывали половину восьмого. Пытаться выйти сейчас было опасно. Могли
поинтересоваться сменой и пропуском. Вторая смена заканчивала в
двенадцать, значит предстояло пережидать еще четыре с половиной часа.
Прикинув, что у этой части пролетариата сейчас как раз время обеденного
перерыва, я направился в столовую.
Взяв обед, точнее - ужин, я уселся за свободный столик и развернул
газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49