Она не выдержала напора ветра и волн и начала тонуть.
Жажда жизни придала Пабло де Аране сил, он вырвал из палубы скобу, к которой был прикован, а затем прыгнул в бурлящую воду и отплыл от гибнущего корабля. Вскоре тот затонул, да и Пабло едва не последовал за ним, потому что цепь на ноге тянула вниз. На его счастье, мимо проплывало длинное весло, за которое держался другой раб. Схватился за весло и Пабло. Первый хозяин весла, с такой же цепью на ноге, запротестовал, резонно указывая, что весло двоих не потянет. Пабло придерживался того же мнения, потому что мгновением позже, упираясь в весло, выпрыгнул из воды и ударил своего собрата по несчастью между глаз. Полуослепший, тот разжал руки и исчез под водой.
— Иди с Богом, — проводил его Пабло и оседлал весло.
Среди волн виднелись головы тех, кто избежал участи триремы. Одни уже схватили обломки судна, другие молили о помощи. Пабло и раньше-то считал, что следует заниматься только своими делами и не лезть в чужие, если это не сулит прибыли. Поэтому и здесь он решил, что лучше всего держаться от людей подальше, дабы ни у кого не возникло желание оспорить у него права на весло. И он усердно работал руками и ногами, пока последняя голова не скрылась из виду.
Оказавшись в относительной безопасности, он начал осознавать, что до спасения-то еще очень и очень далеко. Он не только не видел землю, но и не знал, в каком направлении она находится. Небо затянули черные дождевые тучи, не позволяющие определить местоположения солнца. Дело к тому же шло к вечеру. И весло уже не казалось надежным убежищем. При удаче, конечно, он мог пережить ночь, возможно, еще один день. А что потом? Кто будет искать его в бушующем море? Поневоле Пабло пришлось задуматься о бессмертной душе, даже пожалеть о бессмертии. Как никогда ясно, увидел он, что жизнь его — сплошной грех, и нет даже надежды на прощение. Ему-то всегда казалось, что перед встречей с создателем он успеет найти священника, который исповедует его и отпустит грехи, так что в последнее путешествие он отправится с чистой совестью. Но его обманули, лишили первейшего права христианина, бросили умирать без исповеди, со всеми грехами, которые неминуемо утащат его в ад. Душа его вознегодовала от столь чудовищной несправедливости. Да возможно ли такое?! Нет, Бог в милосердии своем неизбежно поможет ему избежать столь страшной участи, даст ему шанс начать новую, более праведную жизнь, к которой приведет его покаяние. Что же оставалось ему, как не обещать покаяться во всех грехах, добравшись до берега. И он просил деву Марию пожалеть его, подкупая ее обещаниями совершить паломничество в один из ее храмов, босиком, в рубище, со свечкой в руках, как смиреннейший из кающихся грешников.
Такие обеты давал этот мерзавец всю ночь, сидя верхом на весле, которое бросало с волны на волну.
К полуночи ветер ослабел, а к рассвету стих окончательно. Да и волны уже не бились, а чинной чередой шли друг за другом. Когда же совсем рассвело, вдали Пабло увидел берег. Но их разделяло чуть ли не десять миль, и надежда достичь берега была очень призрачной. Он уже с трудом держался за бревно, навалилась усталость, быстро убывали остатки сил.
От отчаяния, он заработал руками, гоня бревно к берегу.
К полудню расстояние до него заметно сократилось, хотя отдыхать ему приходилось все чаще и все дольше сидел он на бревне, тяжело дыша, не чувствуя ни рук, ни ног. И когда Пабло совсем уже отчаялся, он разглядел впереди коричневый парус. И откуда только взялись силы. Правда, большую их часть он потратил на бесплодные крики и попытки выпрыгнуть из воды в надежде, что его заметят.
Судьба, похоже, не хотела в тот день расставаться с Пабло, предполагая, что он может еще понадобиться. Ветер, дующий с суши и прибрежное течение позаботилось о том, чтобы рыбачий кеч и сидевший на весле человек сошлись в одной точке. Полубесчувственного Пабло вынули из воды и подняли на палубу.
Как тряпичная кукла лежал он на грязных, пахнущих рыбой досках. Но ему дали глотнуть огненной агуардиенте, укрыли одеялом. Рыбаки, естественно, сразу поняли, кто он такой. Об этом ясно говорила цепь, прикованная к его ноге, и шрамы на спине от ударов кнута надсмотрщика. Оставалось только выяснить, с чьих галер он сбежал, и вот тут-то хитроумный Пабло усмотрел возможность поживиться.
Он изобразил из себя христианского мученика. Он, мол, дворянин из Севильи, в жестоком морском сражении захваченный в плен мусульманскими пиратами и посаженный на цепь на алжирской галере. Не в силах более выдерживать ига неверных, он решил рискнуть жизнью ради свободы и однажды ночью, во время шторма, вырвал из палубы скобу, к которой крепилась его цепь, и прыгнул за борт.
Слушали его внимательно. Он уже сидел, прислонившись спиной к мачте, на его волосах и бороде появился белый налет высохшей соли.
— Ага! — кивнул капитан кеча. — Но откуда тогда весло? Как оно оказалось у тебя?
Про весло Пабло забыл. Но нашелся с ответом.
— Весло? А, вот вы о чем, — его губы разошлись в улыбке. — Мы шли по ветру, только под парусами. Все галерники спали. Я вытащил весло из уключины и бросил в воду перед тем, как прыгнуть самому. В темноте и шуме шторма никто ничего не заметил. А теперь милосердием Господа нашего и девы Марии моя отчаянная попытка спастись удалась, и я вновь среди христиан. — Пабло перекрестился, поднял очи горе, и его губы зашевелились в беззвучной молитве.
Рыбаки сочувственно покивали, вновь угостили его агуардиенте, а уж потом Пабло признался, что умирает от голода. Ему дали луковицу и краюху хлеба.
Они расклепали железное кольцо, на котором держалась цепь, ссудили его какой-то одеждой, извиняясь, что не могут предложить идальго ничего лучшего.
В тот же вечер кеч бросил якорь в Малаге, и капитан отвел Пабло в августинский монастырь у подножия Гибралтара, где тот повторил свой рассказ. Добрые монахи с распростертыми объятьями приняли пострадавшего от мавров. Предоставили кров, накормили, приодели в более достойный костюм. Заботясь о том, чтобы он как можно быстрее оказался в кругу друзей, они нашли купца, отправлявшегося через несколько дней в Севилью со своим товаром, и предложили Пабло присоединиться к нему. И тот не нашел предлога отказаться, поскольку с самого начала заявлял, что родом из Севильи. Впрочем, у него не было резона отказываться. Куда он не хотел попасть, так это в Кордову, где его хорошо знали, а у тамошнего коррехидора могла оказаться хорошая память. И мошенник решил, что Севилья ничуть не хуже других городов Испании, а уж простаков там ничуть не меньше, чем где-то еще.
Кордова, правда, влекла его, ибо там могла быть Беатрис, на деньги которой он привык жить. Тем более что сестричка была перед ним в большом долгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Жажда жизни придала Пабло де Аране сил, он вырвал из палубы скобу, к которой был прикован, а затем прыгнул в бурлящую воду и отплыл от гибнущего корабля. Вскоре тот затонул, да и Пабло едва не последовал за ним, потому что цепь на ноге тянула вниз. На его счастье, мимо проплывало длинное весло, за которое держался другой раб. Схватился за весло и Пабло. Первый хозяин весла, с такой же цепью на ноге, запротестовал, резонно указывая, что весло двоих не потянет. Пабло придерживался того же мнения, потому что мгновением позже, упираясь в весло, выпрыгнул из воды и ударил своего собрата по несчастью между глаз. Полуослепший, тот разжал руки и исчез под водой.
— Иди с Богом, — проводил его Пабло и оседлал весло.
Среди волн виднелись головы тех, кто избежал участи триремы. Одни уже схватили обломки судна, другие молили о помощи. Пабло и раньше-то считал, что следует заниматься только своими делами и не лезть в чужие, если это не сулит прибыли. Поэтому и здесь он решил, что лучше всего держаться от людей подальше, дабы ни у кого не возникло желание оспорить у него права на весло. И он усердно работал руками и ногами, пока последняя голова не скрылась из виду.
Оказавшись в относительной безопасности, он начал осознавать, что до спасения-то еще очень и очень далеко. Он не только не видел землю, но и не знал, в каком направлении она находится. Небо затянули черные дождевые тучи, не позволяющие определить местоположения солнца. Дело к тому же шло к вечеру. И весло уже не казалось надежным убежищем. При удаче, конечно, он мог пережить ночь, возможно, еще один день. А что потом? Кто будет искать его в бушующем море? Поневоле Пабло пришлось задуматься о бессмертной душе, даже пожалеть о бессмертии. Как никогда ясно, увидел он, что жизнь его — сплошной грех, и нет даже надежды на прощение. Ему-то всегда казалось, что перед встречей с создателем он успеет найти священника, который исповедует его и отпустит грехи, так что в последнее путешествие он отправится с чистой совестью. Но его обманули, лишили первейшего права христианина, бросили умирать без исповеди, со всеми грехами, которые неминуемо утащат его в ад. Душа его вознегодовала от столь чудовищной несправедливости. Да возможно ли такое?! Нет, Бог в милосердии своем неизбежно поможет ему избежать столь страшной участи, даст ему шанс начать новую, более праведную жизнь, к которой приведет его покаяние. Что же оставалось ему, как не обещать покаяться во всех грехах, добравшись до берега. И он просил деву Марию пожалеть его, подкупая ее обещаниями совершить паломничество в один из ее храмов, босиком, в рубище, со свечкой в руках, как смиреннейший из кающихся грешников.
Такие обеты давал этот мерзавец всю ночь, сидя верхом на весле, которое бросало с волны на волну.
К полуночи ветер ослабел, а к рассвету стих окончательно. Да и волны уже не бились, а чинной чередой шли друг за другом. Когда же совсем рассвело, вдали Пабло увидел берег. Но их разделяло чуть ли не десять миль, и надежда достичь берега была очень призрачной. Он уже с трудом держался за бревно, навалилась усталость, быстро убывали остатки сил.
От отчаяния, он заработал руками, гоня бревно к берегу.
К полудню расстояние до него заметно сократилось, хотя отдыхать ему приходилось все чаще и все дольше сидел он на бревне, тяжело дыша, не чувствуя ни рук, ни ног. И когда Пабло совсем уже отчаялся, он разглядел впереди коричневый парус. И откуда только взялись силы. Правда, большую их часть он потратил на бесплодные крики и попытки выпрыгнуть из воды в надежде, что его заметят.
Судьба, похоже, не хотела в тот день расставаться с Пабло, предполагая, что он может еще понадобиться. Ветер, дующий с суши и прибрежное течение позаботилось о том, чтобы рыбачий кеч и сидевший на весле человек сошлись в одной точке. Полубесчувственного Пабло вынули из воды и подняли на палубу.
Как тряпичная кукла лежал он на грязных, пахнущих рыбой досках. Но ему дали глотнуть огненной агуардиенте, укрыли одеялом. Рыбаки, естественно, сразу поняли, кто он такой. Об этом ясно говорила цепь, прикованная к его ноге, и шрамы на спине от ударов кнута надсмотрщика. Оставалось только выяснить, с чьих галер он сбежал, и вот тут-то хитроумный Пабло усмотрел возможность поживиться.
Он изобразил из себя христианского мученика. Он, мол, дворянин из Севильи, в жестоком морском сражении захваченный в плен мусульманскими пиратами и посаженный на цепь на алжирской галере. Не в силах более выдерживать ига неверных, он решил рискнуть жизнью ради свободы и однажды ночью, во время шторма, вырвал из палубы скобу, к которой крепилась его цепь, и прыгнул за борт.
Слушали его внимательно. Он уже сидел, прислонившись спиной к мачте, на его волосах и бороде появился белый налет высохшей соли.
— Ага! — кивнул капитан кеча. — Но откуда тогда весло? Как оно оказалось у тебя?
Про весло Пабло забыл. Но нашелся с ответом.
— Весло? А, вот вы о чем, — его губы разошлись в улыбке. — Мы шли по ветру, только под парусами. Все галерники спали. Я вытащил весло из уключины и бросил в воду перед тем, как прыгнуть самому. В темноте и шуме шторма никто ничего не заметил. А теперь милосердием Господа нашего и девы Марии моя отчаянная попытка спастись удалась, и я вновь среди христиан. — Пабло перекрестился, поднял очи горе, и его губы зашевелились в беззвучной молитве.
Рыбаки сочувственно покивали, вновь угостили его агуардиенте, а уж потом Пабло признался, что умирает от голода. Ему дали луковицу и краюху хлеба.
Они расклепали железное кольцо, на котором держалась цепь, ссудили его какой-то одеждой, извиняясь, что не могут предложить идальго ничего лучшего.
В тот же вечер кеч бросил якорь в Малаге, и капитан отвел Пабло в августинский монастырь у подножия Гибралтара, где тот повторил свой рассказ. Добрые монахи с распростертыми объятьями приняли пострадавшего от мавров. Предоставили кров, накормили, приодели в более достойный костюм. Заботясь о том, чтобы он как можно быстрее оказался в кругу друзей, они нашли купца, отправлявшегося через несколько дней в Севилью со своим товаром, и предложили Пабло присоединиться к нему. И тот не нашел предлога отказаться, поскольку с самого начала заявлял, что родом из Севильи. Впрочем, у него не было резона отказываться. Куда он не хотел попасть, так это в Кордову, где его хорошо знали, а у тамошнего коррехидора могла оказаться хорошая память. И мошенник решил, что Севилья ничуть не хуже других городов Испании, а уж простаков там ничуть не меньше, чем где-то еще.
Кордова, правда, влекла его, ибо там могла быть Беатрис, на деньги которой он привык жить. Тем более что сестричка была перед ним в большом долгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87