ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И мы слышим, как он говорит: "пас!!"
П е р в ы й. Ah, c'est unique![217]
Г Р У П П А 4-я
У одной из Садовых; начальник и подчиненный.
П о д ч и н е н н ы й. Он, вашество, как место-то получил? Вы Глафиру-то Ивановну изволите знать?
Н а ч а л ь н и к. Как же! как же! Хорошенькая! Ах да! ведь она с графом Николаем Петровичем… по-ни-маю!
П о д ч и н е н н ы й. Ну вот-с! ну вот-с! ну вот-с!
Н а ч а л ь н и к. Пон-ни-маю!!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Г Р У П П А 5-я
У подъезда Дюсо; Тебеньков и я.
Т е б е н ь к о в. А ты еще сомневался, что женский вопрос решен! Давно, mon cher! Еще "Прекрасная Елена" – уж та порешила с ним!

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Двадцать первого июля, накануне своих именин, Марья Петровна Воловитинова с самого утра находится в тревожном ожидании. Она лично надзирает за тем, как горничные убирают комнаты и устроивают постели для дорогих гостей.
– Пашеньке-то! Пашеньке-то! подушечку-то маленькую не забудьте под бочок положить! – командует она направо и налево.
– А Семену Иванычу где постелить прикажете? – спрашивает ее ключница Степанида.
– Ну, Сенечка пусть с Петенькой поспит! – отвечает она после минутного колебания.
– А то угольная порожнем стоит!
– Нет, пусть уж, Христос с ним, с Петенькой поспит!.. Феденьке-то! Матрена! Феденьке-то не забудьте, чтоб графин с квасом на ночь стоял!
– А перинку какую Семену Иванычу прикажете?
– Попроще, Степанидушка, попроще! из тех… знаешь? – отвечает Марья Петровна, томно вздыхая.
Сделав эти распоряжения, Марья Петровна удаляется в девичью, где ждет ее повар с разложенною на столе провизией.
– Я сегодня дорогих гостей к себе жду, Афоня! – говорит она повару.
– Слушаю-с.
– Так как же ты думаешь, что бы нам такое сготовить, чтоб дорогих гостей порадовать?
– На холодное галантир можно-с.
– Что это, господи! только и слов у тебя что галантир да галантир!
– Как вам угодно-с.
– Нет, уж ты лучше… да что ты жуешь? что ты все жуешь? – Афоня проворно подносит ко рту руку и что-то выплевывает.
– Таракан залез-с! – отвечает он.
– Ах ты, дурной, дурной! (Марья Петровна решилась не омрачать праздника крепкими словами.) Верно уж клюкнул?
– Виноват-с.
– Вот то-то вы, дурачки! огорчаете вы вашу старую барыню, а потом и заедаете всякой дрянью!
– Виноват-с.
– Ты бы вот, дурачок, подумал, что завтра, мол, день барынина ангела; чем бы, мол, мне ее, матушку, порадовать!
– Виноват-с.
– Молчать! Что ты, подлец, какую власть надо мной взял! я слово, а он два! я слово, а он два!.. Так вот ты бы и подумал: "Что бы, мол, такое сготовить, чтоб барыне перед дорогими гостями не совестно было!" а ты, вместо того, галантир да галантир!
– Можно ветчину с горошком подать-с! – отвечает повар с некоторым озлоблением.
– Ну да; ну, хоть ветчину с горошком… а с боков-то котлеточек…
Марья Петровна высчитывает, сколько у нее будет гостей. Будут: Феденька, Митенька и Пашенька; еще будет Сенечка, но его Марья Петровна почему-то пропускает.
– Так ты три котлеточки к одному боку положи, – говорит она, – ну, а на горячее что?
– Щи из свежей капусты можно сделать-с.
Марья Петровна рассчитывает: свежей капусты еще мало, а щи надобно будет всем подавать.
– Щи ты из крапивы сделай! или нет, вот что: сделай ты щи из крапивы для всех, да еще маленький горшочек из свежей капусты… понимаешь?
– Слушаю-с.
– А на жаркое сделай ты нам баранинки, а сбоку положи три бекасика…
– Можно-с.
– А пирожное, уж так и быть, общее: малиновый пирог! И я, старуха, с ними полакомлюсь!
Кончивши с поваром, Марья Петровна призывает садовника, который приходит с горшками, наполненными фруктами. Марья Петровна раскладывает их на четыре тарелки, поровну на каждую, и в заключение, отобрав особо самые лучшие фрукты, отправляется с ними по комнатам дорогих гостей. Каждому из них она кладет в потаенное место по нескольку отборных персиков и слив, исключая Сенечки, около комнаты которого Марья Петровна хотя и останавливается на минуту, как бы в борении, но выходит из борьбы победительницей.
Марья Петровна – женщина очень почтенная: соседи знают ее за чадолюбивейшую из матерей, а отец Павлин, местный сельский священник и духовник Марьи Петровны, даже всенародно однажды выразился, что душа ее всегда с благопоспешением стремится к благоутешению ближнего, а десница никогда не оскудевает благоготовностью к благоукрашению храмов божиих. Марья Петровна сама знает, что она хорошая женщина, и нередко, находясь наедине с самой собою, потихоньку умиляется по поводу разнообразных своих добродетелей. Сядет этак у окошечка, раздумается и даже всплакнет маленько. Все-то она устроила: Сенечку в генералы вывела, Митеньку на хорошую дорогу поставила, Феденька – давно ли из корпуса вышел, а уж тоже штабс-ротмистр, Пашенька выдана замуж за хорошего человека, один только Петенька… "Ну, да этот убогонький, за нас богу помолит! – думает Марья Петровна, – надо же кому-нибудь и богу молиться!.." И все-то она одна, все-то своим собственным хребтом устроила, потому что хоть и был у ней муж, но покойник ни во что не входил, кроме как подавал батюшке кадило во время всенощной да каждодневно вздыхал и за обедом, и за ужином, и за чаем о том, что не может сам обедню служить. А храмы-то, храмы-то божии! Тогда-то Марья Петровна пелену на престол пожертвовала, тогда-то воздухи прекрасные вышила, тогда-то паникадило посеребрила… Как вспомнит это Марья Петровна да сообразит, что все это она, одна она сделала и что вся жизнь ее есть не что иное, как ряд благопотребных подвигов, так у ней все внутри и заколышется, и сделается она тихонькая-претихонькая, Агашку называет Агашенькой, Степашку – Степанидушкой и все о чем-то сокрушается, все-то благодушествует.
У Марьи Петровны три сына: Сенечка, Митенька и Феденька; были еще две замужние дочери, но обе умерли, оставив после себя Пашеньку (от старшей дочери) и Петеньку (от младшей).
Сенечка, как сказано выше, уже генерал (разумеется, штатский) и занимает довольно видный пост в служебной иерархии. Начальники Сенечки не нахвалятся им; мало того что он держит в страхе своих подчиненных, но что всего драгоценнее, сам повиноваться умеет. Окончив с успехом курс в училище правоведения, Сенечка с гордостью мог сказать, что ни одного чина не получил за выслугу, а всё за отличие, и, наконец, тридцати лет от роду, довел свою исполнительность до того, что начальство нашлось вынужденным наградить его чином действительного статского советника. Поздравляя его с этой наградою, Сенечкин начальник публично улыбнулся и назвал его general-enfant,[218] а Сенечка, с своей стороны, разревновался до того, что в один год сочинил пять проектов, из коих два даже по совершенно постороннему ведомству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181