Вульгарная
квартирная кража, - уточнила она. - В доме Стаха преступник также курил
"Любительскую".
Козюренко помолчал несколько секунд, оценивая услышанное. Повернулся
к Шульге:
- Что скажете, Яков Павлович?
- Я слышал об этой краже. Дело вел инспектор районного уголовного
розыска.
- Спасибо, - обратился Козюренко к Запорожцевой, - за ваше очень
важное сообщение. Да, думаю, очень важное. А вас, Яков Павлович,
немедленно прошу найти дело об этой краже. Как вы сказали - Недбайло?
Дело о краже в квартире Недбайло было уже передано в прокуратуру.
Шульге пришлось разыскать помощника районного прокурора, и через час папка
лежала на столе Козюренко. Следователь нетерпеливо перелистывал подшитые в
ней бумаги.
- Просто, - недовольно сказал он, - элементарно просто. Никаких тебе
хлопот. Милиция составляет опись украденных вещей и список рассылает по
назначению. Через неделю в Городянке предлагают одной женщине дешево
купить каракулевую шубу. Она покупает, конечно, показывает
приятельницам... Короче, об этом узнают в милиции, а там в списке вещей
Недбайло фигурирует каракулевая шуба. Дальше еще проще: что у кого купил,
обыск на квартире хорошо известного милиции вора-рецидивиста Алексея
Балабана, неопровержимые доказательства содеянного, признание Балабана - и
точка. Дело сдают в прокуратуру и ставят галочку - еще одно преступление
раскрыто. Следователя отмечают в приказе за хорошую работу. А я бы ему,
сукиному сыну, - похлопал он ладонью по папке, - выговор с
предупреждением. Во-первых, часть вещей не нашли. Почему? Балабан уверяет,
что продал на толкучке. Но ведь лжет, не мог этого сделать. Толкучка для
него - смерть. А следователь верит ему... Верит, ибо так легче - не надо
усложнять себе поиск... К тому же Балабан мог совершить преступление не
один, а с кем-то. Они могли поделить вещи. Возможно, еще один прохвост
гуляет на свободе, а другой нарочно не выдает его - то ли из солидарности,
то ли из страха, потому что за групповую кражу дают больший срок...
- Правильно ли я понимаю вас? - перебил Шульга. - Утром допросим
Балабана?
- Да, конечно. Надо взяться за этого "домушника".
...Лёха с любопытством смотрел на этих двух новых начальников в
штатском. Несомненно, начальников: сюда, в тюрьму, неначальников не
пускают, а это начальство, и небось достаточно высокое, потому что один
уже пожилой и держится властно, а другой - сухощавый, глазами так и
сверлит, будто в самую душу к тебе заглядывает. Что ж, гляди на здоровье,
а увидишь ли что?
Балабан сел на предложенный ему табурет. Под ложечкой засосало: что
им надо? Дело его в прокуратуре довели до конца, скоро суд, а потом -
знакомая жизнь в колонии, нельзя сказать, чтоб роскошная, но там своя
"братия", и можно как-нибудь перекантоваться...
Балабан испытующе посмотрел на этих двух.
Старший, чуть лысоватый, закурил и придвинул Балабану две пачки -
сигареты с фильтром и папиросы "Любительские". Балабан вытащил длинную
сигарету высшего сорта, прикурил и пустил дым под потолок - таких сигарет
давно не курил, даже у прокурора, не говоря уже о районном милицейском
начальстве, угощали только "Памиром". Что ж, большее начальство - и
сигареты получше.
- Хорошие сигареты? - спросил его следователь.
Балабан утвердительно кивнул и искоса посмотрел на пачку. Это не
прошло мимо внимания Козюренко.
- Возьмите еще, - предложил он. - Или вам больше по вкусу эти? -
пододвинул "Любительские".
Балабан пренебрежительно отодвинул папиросы.
- Если уж нет ничего другого, - пояснил он. - Не накуриваюсь я ими, и
дым не тот. Кислый.
- А я иногда курю, - возразил Козюренко, - для разнообразия.
Лёха посмотрел подозрительно: не издеваются ли над ним?
- Итак, - уточнил Козюренко, - вы утверждаете, что последнее время,
по крайней мере перед арестом, не курили папирос "Любительские".
- Нет.
- А среди ваших знакомых были такие, что курили "Любительские"?
Какая-то искорка мелькнула в глазах Балабана: вспомнил Семена и узкую
красноватую пачку у него в руках. Но ответил твердо:
- Не припоминаю.
- Подумайте.
Балабан на мгновение задумался и снова покачал головой:
- Нет, не знаю.
- Нехорошо, Балабан, получается, - наклонился к нему через стол
Козюренко. - Вы утверждаете, что во время кражи на квартире Недбайло
разбили вазу, и что в этой квартире были один. Как же вы можете объяснить
тот факт, что на тумбочке, где стояла ваза, найден потушенный о нее окурок
папиросы "Любительская"?
Балабан пожал плечами.
- А может, кто-нибудь приходил после меня? Я двери не запер...
- Зашел, посидел, спокойно покурил, ничего не взял и ушел себе... Не
делайте из нас дурачков, Балабан!
- Зачем бы я это делал... Такие большие начальники.
- Не паясничайте! - сурово перебил его Козюренко. - Экспертизой
установлено, что папиросу "Любительская" в обокраденной квартире курили не
вы. Курил человек с совсем другой группой крови. И вы знаете этого
человека.
Балабан прижал руки к сердцу.
- Я был один, - произнес как можно убедительнее. Подумал, что
какая-то там группа крови - это еще не доказательство. Ты выложи на стол
козыри, тогда поговорим, а так... Он ничего не скажет, пока есть малейшая
возможность отбрехаться, потому что, если выйдут на Семена, докопаются до
пистолета, а это уже...
У Балабана мороз прошел по телу.
- Да, гражданин начальник, я взял квартиру один, и вы мне больше
ничего не пришьете.
- Допустим, Балабан, что я вам поверил, - согласился Козюренко. -
Теперь скажите мне, где вы ночевали, когда оставались в городе.
Глаза у Лёхи забегали: неужели выйдут на сестру? Он закопал у нее в
погребе металлическую коробку из-под леденцов, а в ней - его доля, пять
тысяч рублей. Теперь он будет жить одной надеждой, которая скрасит его
тяжелую и однообразную жизнь в колонии, - пороскошествовать на эти пять
тысяч, когда выйдет на свободу.
Ответил, преданно и честно глядя прямо в глаза Козюренко:
- А на вокзале... Иногда в Гидропарке... - Не соврал, потому что
именно там провел одну ночь. - В парке молодежь на ночь палатки ставит,
костер разжигает. Возьмешь бутылку, прибьешься к компании. И тепло, и
весело.
- Итак, знакомых и родных, у которых вы могли бы остановиться, в
городе нет?
- Нет, - покачал головой Балабан.
Козюренко вызвал конвоира. Балабана увели.
- Что скажете, Яков Павлович? - спросил Шульгу.
- Надо начинать с Городянки. Крутит Балабан, и что-то за этим
кроется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
квартирная кража, - уточнила она. - В доме Стаха преступник также курил
"Любительскую".
Козюренко помолчал несколько секунд, оценивая услышанное. Повернулся
к Шульге:
- Что скажете, Яков Павлович?
- Я слышал об этой краже. Дело вел инспектор районного уголовного
розыска.
- Спасибо, - обратился Козюренко к Запорожцевой, - за ваше очень
важное сообщение. Да, думаю, очень важное. А вас, Яков Павлович,
немедленно прошу найти дело об этой краже. Как вы сказали - Недбайло?
Дело о краже в квартире Недбайло было уже передано в прокуратуру.
Шульге пришлось разыскать помощника районного прокурора, и через час папка
лежала на столе Козюренко. Следователь нетерпеливо перелистывал подшитые в
ней бумаги.
- Просто, - недовольно сказал он, - элементарно просто. Никаких тебе
хлопот. Милиция составляет опись украденных вещей и список рассылает по
назначению. Через неделю в Городянке предлагают одной женщине дешево
купить каракулевую шубу. Она покупает, конечно, показывает
приятельницам... Короче, об этом узнают в милиции, а там в списке вещей
Недбайло фигурирует каракулевая шуба. Дальше еще проще: что у кого купил,
обыск на квартире хорошо известного милиции вора-рецидивиста Алексея
Балабана, неопровержимые доказательства содеянного, признание Балабана - и
точка. Дело сдают в прокуратуру и ставят галочку - еще одно преступление
раскрыто. Следователя отмечают в приказе за хорошую работу. А я бы ему,
сукиному сыну, - похлопал он ладонью по папке, - выговор с
предупреждением. Во-первых, часть вещей не нашли. Почему? Балабан уверяет,
что продал на толкучке. Но ведь лжет, не мог этого сделать. Толкучка для
него - смерть. А следователь верит ему... Верит, ибо так легче - не надо
усложнять себе поиск... К тому же Балабан мог совершить преступление не
один, а с кем-то. Они могли поделить вещи. Возможно, еще один прохвост
гуляет на свободе, а другой нарочно не выдает его - то ли из солидарности,
то ли из страха, потому что за групповую кражу дают больший срок...
- Правильно ли я понимаю вас? - перебил Шульга. - Утром допросим
Балабана?
- Да, конечно. Надо взяться за этого "домушника".
...Лёха с любопытством смотрел на этих двух новых начальников в
штатском. Несомненно, начальников: сюда, в тюрьму, неначальников не
пускают, а это начальство, и небось достаточно высокое, потому что один
уже пожилой и держится властно, а другой - сухощавый, глазами так и
сверлит, будто в самую душу к тебе заглядывает. Что ж, гляди на здоровье,
а увидишь ли что?
Балабан сел на предложенный ему табурет. Под ложечкой засосало: что
им надо? Дело его в прокуратуре довели до конца, скоро суд, а потом -
знакомая жизнь в колонии, нельзя сказать, чтоб роскошная, но там своя
"братия", и можно как-нибудь перекантоваться...
Балабан испытующе посмотрел на этих двух.
Старший, чуть лысоватый, закурил и придвинул Балабану две пачки -
сигареты с фильтром и папиросы "Любительские". Балабан вытащил длинную
сигарету высшего сорта, прикурил и пустил дым под потолок - таких сигарет
давно не курил, даже у прокурора, не говоря уже о районном милицейском
начальстве, угощали только "Памиром". Что ж, большее начальство - и
сигареты получше.
- Хорошие сигареты? - спросил его следователь.
Балабан утвердительно кивнул и искоса посмотрел на пачку. Это не
прошло мимо внимания Козюренко.
- Возьмите еще, - предложил он. - Или вам больше по вкусу эти? -
пододвинул "Любительские".
Балабан пренебрежительно отодвинул папиросы.
- Если уж нет ничего другого, - пояснил он. - Не накуриваюсь я ими, и
дым не тот. Кислый.
- А я иногда курю, - возразил Козюренко, - для разнообразия.
Лёха посмотрел подозрительно: не издеваются ли над ним?
- Итак, - уточнил Козюренко, - вы утверждаете, что последнее время,
по крайней мере перед арестом, не курили папирос "Любительские".
- Нет.
- А среди ваших знакомых были такие, что курили "Любительские"?
Какая-то искорка мелькнула в глазах Балабана: вспомнил Семена и узкую
красноватую пачку у него в руках. Но ответил твердо:
- Не припоминаю.
- Подумайте.
Балабан на мгновение задумался и снова покачал головой:
- Нет, не знаю.
- Нехорошо, Балабан, получается, - наклонился к нему через стол
Козюренко. - Вы утверждаете, что во время кражи на квартире Недбайло
разбили вазу, и что в этой квартире были один. Как же вы можете объяснить
тот факт, что на тумбочке, где стояла ваза, найден потушенный о нее окурок
папиросы "Любительская"?
Балабан пожал плечами.
- А может, кто-нибудь приходил после меня? Я двери не запер...
- Зашел, посидел, спокойно покурил, ничего не взял и ушел себе... Не
делайте из нас дурачков, Балабан!
- Зачем бы я это делал... Такие большие начальники.
- Не паясничайте! - сурово перебил его Козюренко. - Экспертизой
установлено, что папиросу "Любительская" в обокраденной квартире курили не
вы. Курил человек с совсем другой группой крови. И вы знаете этого
человека.
Балабан прижал руки к сердцу.
- Я был один, - произнес как можно убедительнее. Подумал, что
какая-то там группа крови - это еще не доказательство. Ты выложи на стол
козыри, тогда поговорим, а так... Он ничего не скажет, пока есть малейшая
возможность отбрехаться, потому что, если выйдут на Семена, докопаются до
пистолета, а это уже...
У Балабана мороз прошел по телу.
- Да, гражданин начальник, я взял квартиру один, и вы мне больше
ничего не пришьете.
- Допустим, Балабан, что я вам поверил, - согласился Козюренко. -
Теперь скажите мне, где вы ночевали, когда оставались в городе.
Глаза у Лёхи забегали: неужели выйдут на сестру? Он закопал у нее в
погребе металлическую коробку из-под леденцов, а в ней - его доля, пять
тысяч рублей. Теперь он будет жить одной надеждой, которая скрасит его
тяжелую и однообразную жизнь в колонии, - пороскошествовать на эти пять
тысяч, когда выйдет на свободу.
Ответил, преданно и честно глядя прямо в глаза Козюренко:
- А на вокзале... Иногда в Гидропарке... - Не соврал, потому что
именно там провел одну ночь. - В парке молодежь на ночь палатки ставит,
костер разжигает. Возьмешь бутылку, прибьешься к компании. И тепло, и
весело.
- Итак, знакомых и родных, у которых вы могли бы остановиться, в
городе нет?
- Нет, - покачал головой Балабан.
Козюренко вызвал конвоира. Балабана увели.
- Что скажете, Яков Павлович? - спросил Шульгу.
- Надо начинать с Городянки. Крутит Балабан, и что-то за этим
кроется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27