Что же до моего личного мнения ему куда больше подошла бы компания наемного боксера поздоровей. Такой спутник гарантировал бы куда большую верность.
Почему-то мне втемяшилось, что ее зовут Альберта; позже выяснилось, что настоящее ее имя — Соня, и оно шло ей куда больше. Но, как бы то ни было, с первого же взгляда, которым мы обменялись, я почувствовал, что дело в шляпе. Впрочем, чего вам объяснять? Сами небось знаете: вовсе не требуется быть факиром Али из Бомбея, чтобы это понять. Мне, во всяком случае, достаточно увидеть у крошки этакие искорки в глазах, чтобы сообразить: время “ножки в воздухе” не за горами.
В первый же вечер я, закутавшись в халат, выбрался из номера, чтобы подышать чистым горным воздухом на большущем балконе, окружавшем по периметру весь дом. Конечно, моя курочка была уже там, вертя в пальчиках швейцарскую сигарету, длинную, как термометр. Я предложил ей огня. Банальный ход, согласен, но совершенно неизбежный. Да и к чему ломать себе голову в поисках новых трюков, когда старые все еще действуют безотказно? Она пролепетала “спасибо”; я, естественно, уверил ее, что для меня это — сплошное удовольствие.
Через пять минут все, чего я о ней не знал, можно было бы уместить на телеграфном бланке. Имя ее я вам уже сообщил. Жила она в Париже.
Старый краб был фабрикантом — не знаю уж, что там делали на его фабриках, но доходов от этого папаше Ромали вполне хватало, чтобы обеспечивать Соню по самое некуда.
Старик не мог спать без снотворного, и это давало малышке некоторую свободу маневра.
Я сообщил девушке, что в чемодане у меня нечаянно оказалась бутылка редкостного белого чинзано, и предложил продегустировать. Она согласилась. А десять минут спустя профессор, занимавший соседний номер, уже тарабанил в нашу дверь, крича, что, если мы не успокоимся, он или вызовет полицию или попросится в долю.
Утром Соня представила меня своему старику. Меня он принял хорошо: надо полагать, ежеутренние визави с зеркалом во время бритья давно убедили его, что времена, ревности канули в лету и, если старый обмылок начнет возражать против моего присутствия, — появится кто-нибудь еще, только и всего. Дураком он, судя по всему, не был и, глядя на открытую, добродушную рожу Сан-Антонио, сообразил, что парень явно не из сутенеров. Ну и дай бог ему счастья.
Днем старикан с удовольствием наслаждался природой в нашем обществе. Я не возражал. И не смейтесь: таким невинным человеческим слабостям надо потакать. Зато вечером он глотал свое снотворное и мы с Соней оставались вдвоем. В постели ее таланты отличались изобилием и многообразием, но тайной слабостью была “китайская клумбочка”.
Предоставляю вам догадаться, кто был садовником. Орала она при этом так, что наш сосед-профессор не выдержал и провертел дырку в стене — я обнаружил ее пару дней спустя. Этот пакостник решил получить счастливый билетик задарма, но качество спектакля от того не ухудшилось. Я пробовал заделывать дырки жевательной резинкой, но это приводило лишь к тому, что он проделывал новые, и через восемь дней стена стала похожа на решето. В конце концов я плюнул, решив, что каждый развлекается как может. По утрам, за общим столом, этот тип был строг, как тридцать шесть пап, и мы с Соней хихикали про себя, любуясь его левым глазом, красным, как стоп-сигнал.
Короче, это была хорошая жизнь. До того самого вечера.
Уже не помню, кто первый предложил прокатиться: Соня, ее обмылок или я сам. Поехали мы на моей машине: тачка старика своими размерами уступала разве что авиалайнеру. Я до сих пор не понимаю, как он умудрился протащить ее по горным дорогам. Все шло вполне мило; мы уже возвращались в отель, когда Соне захотелось закурить. Она запустила руку в карман на дверце, куда перед прогулкой засунула свои “Кравен”, и наткнулась на ошейник задавленной собаки — я о нем к тому времени, признаться, успел забыть.
— Это еще что такое? — удивилась красотка.
— Кто его знает? — пожал я плечами. — На всякий случай, пока не вышло нового распоряжения, я эту штуку называю собачьим ошейником.
Соня задохнулась от смеха, я же, признаться, только тут разглядел, насколько нелепой выглядела эта штука. Девушка крутила ее в своих лапках, демонстрируя старику, и в этот момент машина как-то странно дернулась. Я остановил ее и вылез посмотреть, что случилось. Оказалось — всего лишь прокол, поймали гвоздь в шину. Тут мне пришло в голову, что тормоза тормозами, а, меняя колесо на крутом склоне, неплохо бы подложить под соседнее какую-нибудь каменюку посолидней. Огляделся и увидел, что шагах в десяти валяется как раз подходящая. Подошел к ней и только нагнулся, как почувствовал мощный пинок в зад и очутился на земле.
Через секунду до меня дошло, что это за моей спиной что-то взорвалось. Поднял голову и обнаружил вместо своей машины густое черное облако. Все еще не вполне осознавая происходящее, я поднялся и медленно, будто в дурном сне, побрел к тому, что минуту назад было моей тачкой.
Впечатление было такое, будто гигантская рука вскрыла ее, будто коробку консервов. Внутри было черно. На земле я увидел вставную челюсть папаши. Потом взгляд мой упал на то, что осталось от Сони, и я почувствовал, как содержимое желудка бурно устремилось вверх. Я торопливо кинулся к кустам… Прошу прощения, но при подобных обстоятельствах ничего другого не остается.
Вот так все и началось.
Глава 2
Моя добрая матушка Фелиси утверждает, что встречаются бедолаги, с детских лет отмеченные роком. Ни секунды не сомневаюсь, что в первую очередь она имеет в виду меня. Это же надо — встретить такую девочку и так ее потерять! Не-ет, будь моя воля — связал бы своей паршивкесудьбе руки и ноги да выставил в Лувре, зевакам на обозрение…
Примерно такой глубины мысли крутились в моей голове, пока я приходил в себя. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что виной всему — тот самый собачий ошейник. Не ошейник, а мечта террориста. Меня аж в дрожь кинуло, когда я вспомнил, как крутил в руках эту адскую штуковину. Надо же — целых десять дней она валялась в моей тачке, готовая рвануть от малейшего толчка!
Тут прибыли местные стражи порядка. С первого взгляда я понял, что с интеллектом у них все в порядке, — достаточно было увидеть их лбы: все как один — не шире околыша форменного кепи. Добавьте к этому глазки, тусклые, как у рыбы, три месяца провалявшейся в холодильнике, и вы получите о них полное представление. То обстоятельство, что они имеют дело с комиссаром Секретной службы — то бишь с вашим покорным слугой, — нисколько их не впечатлило. Они узрели, что моя машина взорвалась именно в тот момент, когда я из нее вышел, и угробила двух пассажиров, нашли, что это подозрительно, и ничто иное в их мозги проникнуть уже не могло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Почему-то мне втемяшилось, что ее зовут Альберта; позже выяснилось, что настоящее ее имя — Соня, и оно шло ей куда больше. Но, как бы то ни было, с первого же взгляда, которым мы обменялись, я почувствовал, что дело в шляпе. Впрочем, чего вам объяснять? Сами небось знаете: вовсе не требуется быть факиром Али из Бомбея, чтобы это понять. Мне, во всяком случае, достаточно увидеть у крошки этакие искорки в глазах, чтобы сообразить: время “ножки в воздухе” не за горами.
В первый же вечер я, закутавшись в халат, выбрался из номера, чтобы подышать чистым горным воздухом на большущем балконе, окружавшем по периметру весь дом. Конечно, моя курочка была уже там, вертя в пальчиках швейцарскую сигарету, длинную, как термометр. Я предложил ей огня. Банальный ход, согласен, но совершенно неизбежный. Да и к чему ломать себе голову в поисках новых трюков, когда старые все еще действуют безотказно? Она пролепетала “спасибо”; я, естественно, уверил ее, что для меня это — сплошное удовольствие.
Через пять минут все, чего я о ней не знал, можно было бы уместить на телеграфном бланке. Имя ее я вам уже сообщил. Жила она в Париже.
Старый краб был фабрикантом — не знаю уж, что там делали на его фабриках, но доходов от этого папаше Ромали вполне хватало, чтобы обеспечивать Соню по самое некуда.
Старик не мог спать без снотворного, и это давало малышке некоторую свободу маневра.
Я сообщил девушке, что в чемодане у меня нечаянно оказалась бутылка редкостного белого чинзано, и предложил продегустировать. Она согласилась. А десять минут спустя профессор, занимавший соседний номер, уже тарабанил в нашу дверь, крича, что, если мы не успокоимся, он или вызовет полицию или попросится в долю.
Утром Соня представила меня своему старику. Меня он принял хорошо: надо полагать, ежеутренние визави с зеркалом во время бритья давно убедили его, что времена, ревности канули в лету и, если старый обмылок начнет возражать против моего присутствия, — появится кто-нибудь еще, только и всего. Дураком он, судя по всему, не был и, глядя на открытую, добродушную рожу Сан-Антонио, сообразил, что парень явно не из сутенеров. Ну и дай бог ему счастья.
Днем старикан с удовольствием наслаждался природой в нашем обществе. Я не возражал. И не смейтесь: таким невинным человеческим слабостям надо потакать. Зато вечером он глотал свое снотворное и мы с Соней оставались вдвоем. В постели ее таланты отличались изобилием и многообразием, но тайной слабостью была “китайская клумбочка”.
Предоставляю вам догадаться, кто был садовником. Орала она при этом так, что наш сосед-профессор не выдержал и провертел дырку в стене — я обнаружил ее пару дней спустя. Этот пакостник решил получить счастливый билетик задарма, но качество спектакля от того не ухудшилось. Я пробовал заделывать дырки жевательной резинкой, но это приводило лишь к тому, что он проделывал новые, и через восемь дней стена стала похожа на решето. В конце концов я плюнул, решив, что каждый развлекается как может. По утрам, за общим столом, этот тип был строг, как тридцать шесть пап, и мы с Соней хихикали про себя, любуясь его левым глазом, красным, как стоп-сигнал.
Короче, это была хорошая жизнь. До того самого вечера.
Уже не помню, кто первый предложил прокатиться: Соня, ее обмылок или я сам. Поехали мы на моей машине: тачка старика своими размерами уступала разве что авиалайнеру. Я до сих пор не понимаю, как он умудрился протащить ее по горным дорогам. Все шло вполне мило; мы уже возвращались в отель, когда Соне захотелось закурить. Она запустила руку в карман на дверце, куда перед прогулкой засунула свои “Кравен”, и наткнулась на ошейник задавленной собаки — я о нем к тому времени, признаться, успел забыть.
— Это еще что такое? — удивилась красотка.
— Кто его знает? — пожал я плечами. — На всякий случай, пока не вышло нового распоряжения, я эту штуку называю собачьим ошейником.
Соня задохнулась от смеха, я же, признаться, только тут разглядел, насколько нелепой выглядела эта штука. Девушка крутила ее в своих лапках, демонстрируя старику, и в этот момент машина как-то странно дернулась. Я остановил ее и вылез посмотреть, что случилось. Оказалось — всего лишь прокол, поймали гвоздь в шину. Тут мне пришло в голову, что тормоза тормозами, а, меняя колесо на крутом склоне, неплохо бы подложить под соседнее какую-нибудь каменюку посолидней. Огляделся и увидел, что шагах в десяти валяется как раз подходящая. Подошел к ней и только нагнулся, как почувствовал мощный пинок в зад и очутился на земле.
Через секунду до меня дошло, что это за моей спиной что-то взорвалось. Поднял голову и обнаружил вместо своей машины густое черное облако. Все еще не вполне осознавая происходящее, я поднялся и медленно, будто в дурном сне, побрел к тому, что минуту назад было моей тачкой.
Впечатление было такое, будто гигантская рука вскрыла ее, будто коробку консервов. Внутри было черно. На земле я увидел вставную челюсть папаши. Потом взгляд мой упал на то, что осталось от Сони, и я почувствовал, как содержимое желудка бурно устремилось вверх. Я торопливо кинулся к кустам… Прошу прощения, но при подобных обстоятельствах ничего другого не остается.
Вот так все и началось.
Глава 2
Моя добрая матушка Фелиси утверждает, что встречаются бедолаги, с детских лет отмеченные роком. Ни секунды не сомневаюсь, что в первую очередь она имеет в виду меня. Это же надо — встретить такую девочку и так ее потерять! Не-ет, будь моя воля — связал бы своей паршивкесудьбе руки и ноги да выставил в Лувре, зевакам на обозрение…
Примерно такой глубины мысли крутились в моей голове, пока я приходил в себя. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что виной всему — тот самый собачий ошейник. Не ошейник, а мечта террориста. Меня аж в дрожь кинуло, когда я вспомнил, как крутил в руках эту адскую штуковину. Надо же — целых десять дней она валялась в моей тачке, готовая рвануть от малейшего толчка!
Тут прибыли местные стражи порядка. С первого взгляда я понял, что с интеллектом у них все в порядке, — достаточно было увидеть их лбы: все как один — не шире околыша форменного кепи. Добавьте к этому глазки, тусклые, как у рыбы, три месяца провалявшейся в холодильнике, и вы получите о них полное представление. То обстоятельство, что они имеют дело с комиссаром Секретной службы — то бишь с вашим покорным слугой, — нисколько их не впечатлило. Они узрели, что моя машина взорвалась именно в тот момент, когда я из нее вышел, и угробила двух пассажиров, нашли, что это подозрительно, и ничто иное в их мозги проникнуть уже не могло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30