Снова вверх-вниз. От этого монотонного движения хочется спать. Откуда-то из глубины сознания выплывает воспоминание о том, что любого человека можно загипнотизировать, если раскачивать у него перед глазами яркий шарик.
Вверх-вниз, поймал. Вверх-вниз… Внезапно монетка со звоном падает на пол. Глеб механически опускает глаза, чтобы рассмотреть ее. И в тот же миг дознаватель резким движением бьет его под ребра ребром ладони. Все тело пронзает резкая боль. Глеб рефлекторно сгибается, судорожно ловя ртом воздух. И тут же получает сокрушительный удар по шее.
Он мешком валится на пол. Следует резкий окрик:
– Сесть! Поднять голову!
Глеб подчиняется. Сесть обратно на табуретку удается не сразу. Ноги не слушаются, спина и затылок горят огнем, будто пронзенные сотнями бутылочных осколков.
– Ты убил Сорокину?
Он молчит, пытаясь свыкнуться с новой болью.
– Скотина, – констатирует дознаватель. – Ладно, – обращается он к кому-то, кажется к Чекасову, – уведите его.
Глеб уже стоит в дверях. Дознаватель подходит к нему и резко бьет в поддых.
– Думаешь, отделался? Учти, это еще цветочки. Ягодки будут потом. Хочешь в молчанку играть? Поиграй, поиграй, как бы тебе эта игра боком не вышла. Ясно, сука?
– Не понял, – сказал кому-то в трубке полковник Жебров, – какие нарушения?
Да о чем вы, Семен Семенович? Просто не успели еще. Сегодня же проведем. – Он опустил трубку на рычаг.
– Откуда? – спросил замначальника майор Гусаков.
– Спиридонов из прокуратуры. Вздрючили его, видать. – Полковник указал глазами на потолок. – Вот он и спустил кобеля.
– И чего им надо?
– Хрен их знает! Решили понаблюдать за тем, как ведется дело Пуришкевича.
С какой стати? Ни черта не понимаю. Видите ли, их интересует, было ли проведено опознание подозреваемого свидетелями. Только работать мешают!
– Да, – согласился майор Гусаков, – им-то что, они настоящего дела и не нюхали. Да он расколется у меня к вечеру. Размазня эта вшивая. Интеллигент!
Такое говно. Еще корчит из себя невесть что. – Лицо майора окаменело, а глаза полыхнули ненавистью. – Шкуры своей жалко. Понимает, что, если признается, без вопросов вышка.
– Не говори, Валентин, – кивнул полковник, – получили бы признание, и все – можно предъявлять обвинение. Считай, дело раскрыто. А тут пока свидетелей соберем… Волокита какая… Что там с хищениями, кстати?
– Глухо, – отозвался Гусаков, – надо подключать Самарина.
– Хорошо. А Березин пусть все силы кинет на вампира. Опознание надо организовать немедленно. Херня это все, конечно, но раз эти, – он снова показал на потолок, – хочут…
Полковник Жебров поднял трубку и набрал номер транспортной прокуратуры:
– Соедините со следователем Березиным. Полковник Жебров. Слышь, Михаил, поступил приказ сверху – провести официальное опознание нашего вампира. Ты уж постарайся там поактивней их собрать. Когда надо? О чем ты спрашиваешь? Вчера!
И чтобы все было чин чином. Ну ты меня понял? Действуй. – Полковник положил трубку и взялся за рацию:
– Сорок пятый? Чекасов, ты? Слушай, пусть твои орлы сгоняют до ларьков. Что? Да нет, чего-нибудь полегче, винца. Ну и закуску соответственно. Нет, ты меня не понял. Все-таки середина дня…
Ровно через пятнадцать минут дверь кабинета распахнулась и появились два сержанта с большой болоньевой сумкой.
– Сюда ставьте. – Полковник указал на стул в ;углу, а потом деловито спросил:
– Сколько набежало?
– Тридцать семь четыреста, – ответил Слава Полищук и покраснел.
– Держи. – Полковник отсчитал деньги и сунул их Славику, не замечая его смущения. – Идите. Чекасову передай, пусть распорядится выдать вампиру пожрать.
А то он у нас тяжело переносит общение с Валентином Николаевичем.
Полковник Жебров не был злым человеком. Но ведь если соблюдать все правила, тогда «преступника хрен поймаешь, а поймаешь – хрен чего докажешь».
Эту мудрую мысль он исповедовал сам и постоянно внедрял ее в головы своих подчиненных. Начальник Ладожского отделения не пользовался и своим служебным положением. Он бы очень возмутило если бы узнал, что цена принесенной закуски с выпивкой была в полтора раза больше, чем та, что он заплатил.
– Чушь полнейшая! – авторитетно заявил Сучков и с презрением посмотрел на молодого следователя:
– Кто вам сказал такую ерунду?
– Слухами земля полнится, – пожал плечами Панков.
– Агентство О-БЭ-ЭС – «Одна Бабка Сказала», – хмыкнул дед Григорий.Поменьше ему доверяйте. Да какой из этого убийца! Из придурка недоделанного!
Чтобы он один с Бастиндой справился? Да ни в жизнь не поверю! Ну мальчонку еще, туда-сюда, мог бы пристукнуть. Шестилетнего. А второго – сомневаюсь. Да и куда он трупы дел? Не-е, – Сучков даже поморщился, – это у кого-то спьяну мания преследования началась.
– А вы его хорошо помните?
– Дак конечно! – воскликнул носильщик. – На вокзал-то не пускали его.
Брезговали. Так он тут и шлялся в конце платформ.
– Значит, Муравьев, по-вашему, не мог быть маньяком-убийцей?
– Убийцей – нет, – убежденно кивнул дед Григорий, – а маньяком был, конечно, не без того!
– То есть? – не понял Никита.
– Ну ходил тут, баб пугал. Снимет штаны и показывает, что там у него.
Они-то, дуры, боятся, а он ведь безвредный. Дурак просто.
– Вот, значит, почему его за убийцу посчитали…
– Люди-то темные. Считают, раз тут по кустам шарахается, значит, он того, ну и на него все грехи можно повесить.
– Хорошо, оставим Муравьева. Куда, по-вашему, могли пропасть Пучкина, негритенок и подросток из детской комнаты? Причем платок Пучкиной и картуз Мориса оказались у Муравьева. Да, – вспомнил Никита, – еще девочка пропала ненормальная. Ну, не ненормальная, а заторможенная. – Девочка? – почесал в бороде дед Григорий. – Много тут у нас на вокзале девочек. Это они только на вид заторможенные, а как минет в мужском туалете за десятку делать, так весь тормоз проходит.
Панков поморщился.
– Да это я так, – махнул рукой Сучков, – теперь у нас все культурно. Нонче сервис на высоте. Та же девочка будет с вами на кровати с белыми простынями.
– А простыни-то откуда?
– Как это? – искренне удивился вопросу дед Григорий. – Белье, оно всякому пассажиру положенно. Нонче, правда, не всякий берет, потому как дорого стало. А так в борделе тебя на самое свежее положат. На новенькое.
«Чтоб я в поезде еще раз брал белье…» – зарекся Никита.
– Так вернемся к Пучкиной и пропавшим детям… Вы считаете, что Муравьев тут ни при чем?
– Не-е, тока не Муравьев! – махнул рукой дед Григорий. – По-моему, так они просто в бега подались. Хотя, может, и порешил их кто… Но не он, как вы его назвали… – Сучков вздохнул, – на такого , посмотришь, не верится, что у таких имя-фамилия бывает.
Муравьев в качестве убийцы трех человек отпадал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Вверх-вниз, поймал. Вверх-вниз… Внезапно монетка со звоном падает на пол. Глеб механически опускает глаза, чтобы рассмотреть ее. И в тот же миг дознаватель резким движением бьет его под ребра ребром ладони. Все тело пронзает резкая боль. Глеб рефлекторно сгибается, судорожно ловя ртом воздух. И тут же получает сокрушительный удар по шее.
Он мешком валится на пол. Следует резкий окрик:
– Сесть! Поднять голову!
Глеб подчиняется. Сесть обратно на табуретку удается не сразу. Ноги не слушаются, спина и затылок горят огнем, будто пронзенные сотнями бутылочных осколков.
– Ты убил Сорокину?
Он молчит, пытаясь свыкнуться с новой болью.
– Скотина, – констатирует дознаватель. – Ладно, – обращается он к кому-то, кажется к Чекасову, – уведите его.
Глеб уже стоит в дверях. Дознаватель подходит к нему и резко бьет в поддых.
– Думаешь, отделался? Учти, это еще цветочки. Ягодки будут потом. Хочешь в молчанку играть? Поиграй, поиграй, как бы тебе эта игра боком не вышла. Ясно, сука?
– Не понял, – сказал кому-то в трубке полковник Жебров, – какие нарушения?
Да о чем вы, Семен Семенович? Просто не успели еще. Сегодня же проведем. – Он опустил трубку на рычаг.
– Откуда? – спросил замначальника майор Гусаков.
– Спиридонов из прокуратуры. Вздрючили его, видать. – Полковник указал глазами на потолок. – Вот он и спустил кобеля.
– И чего им надо?
– Хрен их знает! Решили понаблюдать за тем, как ведется дело Пуришкевича.
С какой стати? Ни черта не понимаю. Видите ли, их интересует, было ли проведено опознание подозреваемого свидетелями. Только работать мешают!
– Да, – согласился майор Гусаков, – им-то что, они настоящего дела и не нюхали. Да он расколется у меня к вечеру. Размазня эта вшивая. Интеллигент!
Такое говно. Еще корчит из себя невесть что. – Лицо майора окаменело, а глаза полыхнули ненавистью. – Шкуры своей жалко. Понимает, что, если признается, без вопросов вышка.
– Не говори, Валентин, – кивнул полковник, – получили бы признание, и все – можно предъявлять обвинение. Считай, дело раскрыто. А тут пока свидетелей соберем… Волокита какая… Что там с хищениями, кстати?
– Глухо, – отозвался Гусаков, – надо подключать Самарина.
– Хорошо. А Березин пусть все силы кинет на вампира. Опознание надо организовать немедленно. Херня это все, конечно, но раз эти, – он снова показал на потолок, – хочут…
Полковник Жебров поднял трубку и набрал номер транспортной прокуратуры:
– Соедините со следователем Березиным. Полковник Жебров. Слышь, Михаил, поступил приказ сверху – провести официальное опознание нашего вампира. Ты уж постарайся там поактивней их собрать. Когда надо? О чем ты спрашиваешь? Вчера!
И чтобы все было чин чином. Ну ты меня понял? Действуй. – Полковник положил трубку и взялся за рацию:
– Сорок пятый? Чекасов, ты? Слушай, пусть твои орлы сгоняют до ларьков. Что? Да нет, чего-нибудь полегче, винца. Ну и закуску соответственно. Нет, ты меня не понял. Все-таки середина дня…
Ровно через пятнадцать минут дверь кабинета распахнулась и появились два сержанта с большой болоньевой сумкой.
– Сюда ставьте. – Полковник указал на стул в ;углу, а потом деловито спросил:
– Сколько набежало?
– Тридцать семь четыреста, – ответил Слава Полищук и покраснел.
– Держи. – Полковник отсчитал деньги и сунул их Славику, не замечая его смущения. – Идите. Чекасову передай, пусть распорядится выдать вампиру пожрать.
А то он у нас тяжело переносит общение с Валентином Николаевичем.
Полковник Жебров не был злым человеком. Но ведь если соблюдать все правила, тогда «преступника хрен поймаешь, а поймаешь – хрен чего докажешь».
Эту мудрую мысль он исповедовал сам и постоянно внедрял ее в головы своих подчиненных. Начальник Ладожского отделения не пользовался и своим служебным положением. Он бы очень возмутило если бы узнал, что цена принесенной закуски с выпивкой была в полтора раза больше, чем та, что он заплатил.
– Чушь полнейшая! – авторитетно заявил Сучков и с презрением посмотрел на молодого следователя:
– Кто вам сказал такую ерунду?
– Слухами земля полнится, – пожал плечами Панков.
– Агентство О-БЭ-ЭС – «Одна Бабка Сказала», – хмыкнул дед Григорий.Поменьше ему доверяйте. Да какой из этого убийца! Из придурка недоделанного!
Чтобы он один с Бастиндой справился? Да ни в жизнь не поверю! Ну мальчонку еще, туда-сюда, мог бы пристукнуть. Шестилетнего. А второго – сомневаюсь. Да и куда он трупы дел? Не-е, – Сучков даже поморщился, – это у кого-то спьяну мания преследования началась.
– А вы его хорошо помните?
– Дак конечно! – воскликнул носильщик. – На вокзал-то не пускали его.
Брезговали. Так он тут и шлялся в конце платформ.
– Значит, Муравьев, по-вашему, не мог быть маньяком-убийцей?
– Убийцей – нет, – убежденно кивнул дед Григорий, – а маньяком был, конечно, не без того!
– То есть? – не понял Никита.
– Ну ходил тут, баб пугал. Снимет штаны и показывает, что там у него.
Они-то, дуры, боятся, а он ведь безвредный. Дурак просто.
– Вот, значит, почему его за убийцу посчитали…
– Люди-то темные. Считают, раз тут по кустам шарахается, значит, он того, ну и на него все грехи можно повесить.
– Хорошо, оставим Муравьева. Куда, по-вашему, могли пропасть Пучкина, негритенок и подросток из детской комнаты? Причем платок Пучкиной и картуз Мориса оказались у Муравьева. Да, – вспомнил Никита, – еще девочка пропала ненормальная. Ну, не ненормальная, а заторможенная. – Девочка? – почесал в бороде дед Григорий. – Много тут у нас на вокзале девочек. Это они только на вид заторможенные, а как минет в мужском туалете за десятку делать, так весь тормоз проходит.
Панков поморщился.
– Да это я так, – махнул рукой Сучков, – теперь у нас все культурно. Нонче сервис на высоте. Та же девочка будет с вами на кровати с белыми простынями.
– А простыни-то откуда?
– Как это? – искренне удивился вопросу дед Григорий. – Белье, оно всякому пассажиру положенно. Нонче, правда, не всякий берет, потому как дорого стало. А так в борделе тебя на самое свежее положат. На новенькое.
«Чтоб я в поезде еще раз брал белье…» – зарекся Никита.
– Так вернемся к Пучкиной и пропавшим детям… Вы считаете, что Муравьев тут ни при чем?
– Не-е, тока не Муравьев! – махнул рукой дед Григорий. – По-моему, так они просто в бега подались. Хотя, может, и порешил их кто… Но не он, как вы его назвали… – Сучков вздохнул, – на такого , посмотришь, не верится, что у таких имя-фамилия бывает.
Муравьев в качестве убийцы трех человек отпадал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108