Я рассмотрел возможность этого. Может я читаю Тони, не зная об этом? Наверное да. Раньше мне требовалась хотя бы небольшая сосредоточенность для проникновения в чужой разум. Но кажется ее сигналы усилились под воздействием кислоты и сами дошли до меня. Какое еще может быть объяснение? Она передает свое путешествие, и я каким-то образом настроился на ее волну, несмотря на мое справедливое решение уважать ее частную собственность. А теперь усиленные кислотой сигналы перебрались через пространство, разделявшее нас.
Выберусь ли я из ее мозга?
Влияние кислоты сбивало меня. Я взглянул на Тони, она изменилась. Маленькая темная родинка на щеке около уголка рта вспыхивает разноцветными огнями: красный, синий, фиолетовый, зеленый. Губы слишком полные, рот слишком большой. И все эти зубы. Ряд за рядом, словно у акулы. Почему я раньше не замечал этот хищный рот? Она пугает меня. Ее шея удлиняется, тело сжимается, груди, как неугомонные коты, двигаются под знакомым красным свитером, который приобрел какой-то пурпурный оттенок. Чтобы спастись, я отворачиваюсь к окну. По грязному стеклу бегут трещины, которых я раньше не замечал. Сейчас оно треснет и со звоном усыплет нас осколками. Здание напротив сегодня неестественно приземистое. В его изменившейся форме чудится угроза. Потолок моей комнаты тоже приблизился ко мне. Я слышу над головой приглушенные удары барабана — шаги соседа сверху, решил я про себя, — и представляю себе каннибала, готовящего себе обед. Неужели это путешествие? Неужели юные представители нашего народа делают это с собой добровольно, ради развлечения?
Нужно бежать, пока это не захватило меня целиком. Я хочу уйти.
Это несложно. У меня есть свои пути блокировки импульсов. Только сейчас они не действуют. Я беспомощен перед мощью кислоты. Я пытаюсь укрыться, бежать от этих незнакомых непонятных ощущений, но они все же проникают в меня. Я открыт настежь всем эманациями Тони. Я захвачен ими. Я погружаюсь глубже и глубже. Это путешествие. И весьма неудачное. Даже очень неудачное. Как странно: ведь у Тони все прекрасно? Так кажется стороннему наблюдателю. Почему же мне, подсевшему к ней, так плохо? Все, что есть в сознании Тони, переливается в мое сознание. Для меня не ново получать импульсы другой души, но такого со мной никогда не было, чтобы порожденная наркотиком информация приходила ко мне в столь искаженном виде. Я стал невольным зрителем в душе Тони и то, что я увидел, походило на пир демонов. Могла ли такая тьма действительно царить в ней? В предыдущие два раза я не видел ничего подобного: возможно кислота высвободила из подсознания ночные кошмары, прежде недоступные для меня? Ее прошлое марширует передо мной. Пошлые видения чудовищных ночей. Любовники, совокупления. Мерзости. Поток менструальной крови, а может в этой алой реке таится нечто более зловещее? Вот сгусток боли: что это, жестокость к другим или к себе? И смотрите, как она отдается этой армии чудовищных мужчин! Они механически движутся, их жесткие концы сливаются в ужасную красную линию. Один за другим они берут ее и я вижу струящийся из ее лона свет. Их лица словно маски. Я не узнаю ни одного. Почему меня нет в строю? Где я? Где я? А, вон там в сторонке, незначительный, не имеющий ко всему этому никакого отношения. Что это значит? Она действительно видит меня таким? Волосатая летучая мышь-вампир, крадущаяся попить кровушки? А может, это образ Дэвида Селига, который представляет себе сам Дэвид Селиг, словно отражение в параллельных зеркалах парикмахера? Господи, помоги мне, неужели я вмешался в ее путешествие, прочитал ее мысли и еще осудил ее за кошмары, которые даже не были продуктом ее сознания?
Как разорвать этот круг?
Я поднялся и едва смог удержать равновесие. Ноги дрожали и подгибались. Комната закружилась. Где же дверь? Дверная ручка ускользает от меня. Я нащупываю ее.
— Дэвид? — ее голос дрожит и повторяет эхом. — Дэвид… Дэвид… Дэвид… Дэвид… Дэвид…
— Нужно на воздух, — бормочу я. — Выйду хоть на минутку…
Но облегчения нет. Картины ночных кошмаров преследуют меня и через дверь. Я прислоняюсь к облезлой стене. Словно привидение, мимо меня проплывает китаец. Далеко-далеко звонит телефон. Хлопает дверца холодильника, потом еще и еще, и китаец проходит мимо меня в том же направлении, а дверная ручка ускользает и весь мир переворачивается вверх ногами, запирая меня в этом времени. Зеленая стена истекает зеленой кровью. Голос, похожий на свист, произносит:
— Селиг? Что случилось?
Это Дональдсон, янки. Его лицо словно лицо черепа. Костлявая рука трясет меня за плечо.
— Ты заболел? — спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой.
Он так близко склоняется ко мне, что его пустые глазницы оказываются в каком-то дюйме от моих глаз. Он лишь мгновение изучает меня и говорит:
— Ты путешествуешь, парень! Точно? Слушай, если хочешь закончить, пойдем в холл, у нас есть кое-что, чтобы помочь тебе.
— Нет. Нет проблем.
Я вхожу в комнату. Дверь неожиданно подается — она не заперта. Я толкаю ее обеими руками, клацает защелка. Тони сидит на прежнем месте. Она кажется озадаченной. Лицо ее ужасно, чистый Пикассо. Я с отвращением отворачиваюсь от нее.
— Дэвид?
Голос резкий и хриплый, кажется он охватывает сразу две октавы, заполняя скрежещущую стену между высоким тоном и низким. Я машу рукой, пытаясь заставить ее умолкнуть, но она продолжает, выражая свое участие, желая знать, что случилось, почему я бегаю туда-сюда. Каждый звук, производимый ею, становится для меня пыткой. Образы продолжают перетекать из ее мозга в мой. Та облезлая зубастая летучая мышь с моим лицом все еще остается в уголке ее сознания. Тони, я думал, ты меня любишь. Тони, я думал, что делаю тебя счастливой. Я падаю на колени и изучаю грязный ковер. Ему, наверное, миллион лет, выцветший, облезлый кусок плейстоцена. Она подходит ко мне, опускается рядом, она, которая путешествует, заботится о состоянии ее непутешествующего партнера, который каким-то таинственным образом тоже путешествует.
— Не понимаю, — шепчет она. — Ты плачешь, Дэвид. У тебя все лицо мокрое. Я что-то не так сказала? Дэвид, пожалуйста, не бери в голову. У меня было такое чудное путешествие, а теперь — я просто не понимаю…
Летучая мышь. Летучая мышь. Расправляющая свои перепончатые крылья. Обнажившая желтые клыки.
Наносит удар. Сосет кровь. Напивается ею.
Я выдавливаю лишь несколько слов:
— Я… тоже… путешествую…
И падаю лицом на ковер. В сухие ноздри впивается запах пыли. В мозгу крадутся трилобиты. В ее голове летучая мышь. В холле слышится резкий смех. Телефон. Дверца холодильника: хлоп, хлоп, хлоп! Наверху танцуют каннибалы. Потолок давит на спину. Мой голодный разум рыщет в душе Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Выберусь ли я из ее мозга?
Влияние кислоты сбивало меня. Я взглянул на Тони, она изменилась. Маленькая темная родинка на щеке около уголка рта вспыхивает разноцветными огнями: красный, синий, фиолетовый, зеленый. Губы слишком полные, рот слишком большой. И все эти зубы. Ряд за рядом, словно у акулы. Почему я раньше не замечал этот хищный рот? Она пугает меня. Ее шея удлиняется, тело сжимается, груди, как неугомонные коты, двигаются под знакомым красным свитером, который приобрел какой-то пурпурный оттенок. Чтобы спастись, я отворачиваюсь к окну. По грязному стеклу бегут трещины, которых я раньше не замечал. Сейчас оно треснет и со звоном усыплет нас осколками. Здание напротив сегодня неестественно приземистое. В его изменившейся форме чудится угроза. Потолок моей комнаты тоже приблизился ко мне. Я слышу над головой приглушенные удары барабана — шаги соседа сверху, решил я про себя, — и представляю себе каннибала, готовящего себе обед. Неужели это путешествие? Неужели юные представители нашего народа делают это с собой добровольно, ради развлечения?
Нужно бежать, пока это не захватило меня целиком. Я хочу уйти.
Это несложно. У меня есть свои пути блокировки импульсов. Только сейчас они не действуют. Я беспомощен перед мощью кислоты. Я пытаюсь укрыться, бежать от этих незнакомых непонятных ощущений, но они все же проникают в меня. Я открыт настежь всем эманациями Тони. Я захвачен ими. Я погружаюсь глубже и глубже. Это путешествие. И весьма неудачное. Даже очень неудачное. Как странно: ведь у Тони все прекрасно? Так кажется стороннему наблюдателю. Почему же мне, подсевшему к ней, так плохо? Все, что есть в сознании Тони, переливается в мое сознание. Для меня не ново получать импульсы другой души, но такого со мной никогда не было, чтобы порожденная наркотиком информация приходила ко мне в столь искаженном виде. Я стал невольным зрителем в душе Тони и то, что я увидел, походило на пир демонов. Могла ли такая тьма действительно царить в ней? В предыдущие два раза я не видел ничего подобного: возможно кислота высвободила из подсознания ночные кошмары, прежде недоступные для меня? Ее прошлое марширует передо мной. Пошлые видения чудовищных ночей. Любовники, совокупления. Мерзости. Поток менструальной крови, а может в этой алой реке таится нечто более зловещее? Вот сгусток боли: что это, жестокость к другим или к себе? И смотрите, как она отдается этой армии чудовищных мужчин! Они механически движутся, их жесткие концы сливаются в ужасную красную линию. Один за другим они берут ее и я вижу струящийся из ее лона свет. Их лица словно маски. Я не узнаю ни одного. Почему меня нет в строю? Где я? Где я? А, вон там в сторонке, незначительный, не имеющий ко всему этому никакого отношения. Что это значит? Она действительно видит меня таким? Волосатая летучая мышь-вампир, крадущаяся попить кровушки? А может, это образ Дэвида Селига, который представляет себе сам Дэвид Селиг, словно отражение в параллельных зеркалах парикмахера? Господи, помоги мне, неужели я вмешался в ее путешествие, прочитал ее мысли и еще осудил ее за кошмары, которые даже не были продуктом ее сознания?
Как разорвать этот круг?
Я поднялся и едва смог удержать равновесие. Ноги дрожали и подгибались. Комната закружилась. Где же дверь? Дверная ручка ускользает от меня. Я нащупываю ее.
— Дэвид? — ее голос дрожит и повторяет эхом. — Дэвид… Дэвид… Дэвид… Дэвид… Дэвид…
— Нужно на воздух, — бормочу я. — Выйду хоть на минутку…
Но облегчения нет. Картины ночных кошмаров преследуют меня и через дверь. Я прислоняюсь к облезлой стене. Словно привидение, мимо меня проплывает китаец. Далеко-далеко звонит телефон. Хлопает дверца холодильника, потом еще и еще, и китаец проходит мимо меня в том же направлении, а дверная ручка ускользает и весь мир переворачивается вверх ногами, запирая меня в этом времени. Зеленая стена истекает зеленой кровью. Голос, похожий на свист, произносит:
— Селиг? Что случилось?
Это Дональдсон, янки. Его лицо словно лицо черепа. Костлявая рука трясет меня за плечо.
— Ты заболел? — спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой.
Он так близко склоняется ко мне, что его пустые глазницы оказываются в каком-то дюйме от моих глаз. Он лишь мгновение изучает меня и говорит:
— Ты путешествуешь, парень! Точно? Слушай, если хочешь закончить, пойдем в холл, у нас есть кое-что, чтобы помочь тебе.
— Нет. Нет проблем.
Я вхожу в комнату. Дверь неожиданно подается — она не заперта. Я толкаю ее обеими руками, клацает защелка. Тони сидит на прежнем месте. Она кажется озадаченной. Лицо ее ужасно, чистый Пикассо. Я с отвращением отворачиваюсь от нее.
— Дэвид?
Голос резкий и хриплый, кажется он охватывает сразу две октавы, заполняя скрежещущую стену между высоким тоном и низким. Я машу рукой, пытаясь заставить ее умолкнуть, но она продолжает, выражая свое участие, желая знать, что случилось, почему я бегаю туда-сюда. Каждый звук, производимый ею, становится для меня пыткой. Образы продолжают перетекать из ее мозга в мой. Та облезлая зубастая летучая мышь с моим лицом все еще остается в уголке ее сознания. Тони, я думал, ты меня любишь. Тони, я думал, что делаю тебя счастливой. Я падаю на колени и изучаю грязный ковер. Ему, наверное, миллион лет, выцветший, облезлый кусок плейстоцена. Она подходит ко мне, опускается рядом, она, которая путешествует, заботится о состоянии ее непутешествующего партнера, который каким-то таинственным образом тоже путешествует.
— Не понимаю, — шепчет она. — Ты плачешь, Дэвид. У тебя все лицо мокрое. Я что-то не так сказала? Дэвид, пожалуйста, не бери в голову. У меня было такое чудное путешествие, а теперь — я просто не понимаю…
Летучая мышь. Летучая мышь. Расправляющая свои перепончатые крылья. Обнажившая желтые клыки.
Наносит удар. Сосет кровь. Напивается ею.
Я выдавливаю лишь несколько слов:
— Я… тоже… путешествую…
И падаю лицом на ковер. В сухие ноздри впивается запах пыли. В мозгу крадутся трилобиты. В ее голове летучая мышь. В холле слышится резкий смех. Телефон. Дверца холодильника: хлоп, хлоп, хлоп! Наверху танцуют каннибалы. Потолок давит на спину. Мой голодный разум рыщет в душе Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54