Приезжает завтра вечером. Я привезла тебе документы! Документы Гийома!
Но денег, по словам Мадо, у нее нет. Пивовар дает ей все, что она пожелает, кроме наличных.
— В Париже тебе лучше не показываться. Когда устроишься, напиши, где ты, и я приеду тебя навестить…
В ту ночь он тоже не спал. Мадо, видимо, было неприятно заниматься любовью с человеком, не принявшим ванну. Она повторяла:
— Дай же мне спать… Что с тобой?.. Я никогда тебя таким не видела.
В четыре часа утра он на цыпочках ушел из номера, прихватив три кольца, лежавших на ночном столике.
Ему дали за них две тысячи франков. Он купил костюм, обувь. Сперва жил в семейном пансионе в Лионе, потом в Орлеане, где искал место.
— Хочешь, я вызову доктора?
Жена внезапно зажигает свет, и он смотрит на нее блуждающим, бессмысленным взглядом, не узнавая ни своей комнаты, ни даже дряблого, бесцветного лица, склонившегося над ним.
— Ты очень бледен. Вот уже два часа мечешься во сне.
Бледен? А он-то думал, что весь пылает.
— Дай мне стакан воды, — просит Ж. П. Г.
— Тебе плохо?
Босая, она идет в ванную за холодной водой. Поддерживает стакан, пока муж пьет. Его так и подмывает брякнуть:
— Благодарю, сударыня.
Или заплакать. Или…
Нет, он ничего не знает, у него нет никаких желаний, кроме одного — хоть несколько часов не думать, иначе дело закончится катастрофой.
— Дай мне заснуть.
Антуан, до которого, должно быть, доносится шум, ворочается в кровати: слышно, как скрипят матрасные пружины.
Капли дождя по-прежнему стучат по крыше курятника, и по окну стекают мокрые полосы; это все тот же мелкий, затяжной, распыляемый ветром дождь, что и в полдень, когда Ж. П. Г, бродил по порту, спрашивая себя, посмеет ли он войти в ресторанчик к Мадо.
4
Под утро он забылся, а когда открыл глаза, жена, которая уже поднялась, поправляла шторы, чтобы лучи не падали на подушку мужа.
— Собираешься вставать? — спросила она.
— А почему бы и нет?
— Ты провел беспокойную ночь. Раз не идешь в лицей…
Ж. П. Г, совсем забыл: он не пойдет сегодня в лицей, ему сегодня нечего делать! И этот перебой в привычном распорядке дня придает первым утренним часам необыкновенную остроту.
Он ведь даже не в отпуске. Он слышит, как торопливо одевается Антуан — мальчику пора уходить.
Этот день — звено, выскочившее из цепи многих одинаковых дней, и он может прожить его иначе, чем остальные.
К примеру, за все восемнадцать лет он ни разу, кроме как во время своих ежегодных ангин, не выходил к столу неодетым. Детям это вообще запрещалось. Одна г-жа Гийом имела право слоняться по дому в халате, домашних туфлях и в бигуди.
А в это утро Ж. П. Г, ограничивается тем, что заправляет в брюки вчерашнюю сорочку, надевает шлепанцы и причесывается.
В таком виде он спускается в столовую, становится на пороге двери в сад, и его белая, блестящая на солнце рубашка придает ему сходство с рабочим, который наслаждается воскресным утром в загородном домике.
Жена не решается сделать ему замечание. Антуан макает рогалик в кофе с молоком, поглядывая на стенные часы.
Ж. П. Г, чувствует себя изнуренным, как после ночного кутежа, но эта пустота в голове и слабость в теле не лишены известной приятности. Не примут ли его домашние за больного, вернее, за выздоравливающего?
Антуан уходит, а его отец несколько растерян: делать ему дома совершенно нечего.
— Где ты будешь? — спрашивает Элен.
— Не понимаю тебя.
— Мне надо здесь убрать.
В самом деле, она ставит стулья на стол и отодвигает его к стене. Звонок. Ж. П. Г, вздрагивает. Однако женщинам известно, что это молочник, деньги для него приготовлены еще с вечера, и г-жа Гийом спокойно идет открывать.
Воздух прозрачен. Двери и окна в доме распахнуты, и лицо приятно обдает прохладой. В саду на солнце сушится белье. Звуки из порта долетают сюда с удивительной четкостью, а Ж. П. Г, расхаживает взад и вперед по дому, заглядывает на кухню и в прачечную, на минуту присаживается во дворе, затем перебирается в гостиную.
Он гораздо более спокоен, чем накануне. Даже удивлен, что вчера довел себя до такого состояния.
Мадо в Ла-Рошели? Ну и что из того? Они, безусловно, не встретятся. Пусть даже она узнает его — какой ей расчет доносить? Долго здесь она, видимо, не задержится. В прошлом Ж. П. Г, вел такую же бродячую жизнь: переезжаешь из города в город, нигде не оседая, берешься за всякую случайную работу, зарабатываешь лишь на пропитание, а потом кто-нибудь скажет, что в соседнем городе можно найти дело повыгодней, и ты складываешь чемодан.
В парикмахерском салоне на Дворцовой улице тоже, должно быть, идет уборка. Ж. П. Г, стригся всегда рано утром и видел, как ученики наводят там чистоту. Интересно, Мадо тоже подметает пол, до блеска протирает зеркала и чистит никелированный инструмент, разложенный на мраморном столике?
Элен работает быстро: движения точные, в глазах веселые искорки.
А г-жа Гийом по утрам всегда торчит в комнатах второго этажа. Слышно, как она там расхаживает. Иногда мелькнет в окне или кричит с лестничной площадки:
— Элен, не забудь замочить фасоль. Элен, принеси мне платяную щетку.
Сперва Ж. П. Г, с улыбкой наблюдает за этой жизнью, подробностей которой раньше никогда не видел.
И все это происходит у него, в его доме! Это его семья, его жена, его дочь!
Однако мало-помалу смутное, почти неуловимое беспокойство охватывает его.
Элен вытряхивает кофейную гущу в мусорный ящик на дворе. Ж. П. Г, на мгновение чует запах и непроизвольно вспоминает льежскую выставку.
Он понимает — почему. Там была большая машина для поджаривания кофе, и на сто метров вокруг всегда разносился его крепкий аромат.
Это было у самого Мааса, возле пристани, где можно взять напрокат гондолу.
Ж. П. Г, начинает нервничать. Поглядев на орпингтонских кур, учитель вдруг видит не их, а мучного торговца: ему лет пятьдесят, плечи у него широкие, грудь мощная, и он падает, держась обеими руками за живот.
Буайе! Фамилия его была Буайе. А вот имя — смешное. Кажется, Изидор, но точно Ж. П. Г, не помнит.
Мадо, проявив исключительное самообладание, хладнокровно закрыла убитому глаза.
— Все же не так страшно, — заметила она.
Сегодня утром Ж. П. Г, должен был давать урок в третьем классе. Это всегда приятно: помещение на втором этаже, просторное, веселое, за окнами видны дома.
— Ты все еще не одет? Я хочу, чтобы прибрали и ванную, — говорит г-жа Гийом.
Тем хуже для нее! Не скажи она об этом, Ж. П. Г. все утро слонялся бы по дому. Теперь он одевается.
Открывает отведенный ему ящик комода, где разложены его белье и другие вещи.
Слева, на двух рубашках, надеваемых под фрак, белые замшевые перчатки. Справа — галстуки, в большинстве своем на растяжках. И тут Ж. П. Г, замечает один, про который совсем забыл — лиловый с черным галстук-манишку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Но денег, по словам Мадо, у нее нет. Пивовар дает ей все, что она пожелает, кроме наличных.
— В Париже тебе лучше не показываться. Когда устроишься, напиши, где ты, и я приеду тебя навестить…
В ту ночь он тоже не спал. Мадо, видимо, было неприятно заниматься любовью с человеком, не принявшим ванну. Она повторяла:
— Дай же мне спать… Что с тобой?.. Я никогда тебя таким не видела.
В четыре часа утра он на цыпочках ушел из номера, прихватив три кольца, лежавших на ночном столике.
Ему дали за них две тысячи франков. Он купил костюм, обувь. Сперва жил в семейном пансионе в Лионе, потом в Орлеане, где искал место.
— Хочешь, я вызову доктора?
Жена внезапно зажигает свет, и он смотрит на нее блуждающим, бессмысленным взглядом, не узнавая ни своей комнаты, ни даже дряблого, бесцветного лица, склонившегося над ним.
— Ты очень бледен. Вот уже два часа мечешься во сне.
Бледен? А он-то думал, что весь пылает.
— Дай мне стакан воды, — просит Ж. П. Г.
— Тебе плохо?
Босая, она идет в ванную за холодной водой. Поддерживает стакан, пока муж пьет. Его так и подмывает брякнуть:
— Благодарю, сударыня.
Или заплакать. Или…
Нет, он ничего не знает, у него нет никаких желаний, кроме одного — хоть несколько часов не думать, иначе дело закончится катастрофой.
— Дай мне заснуть.
Антуан, до которого, должно быть, доносится шум, ворочается в кровати: слышно, как скрипят матрасные пружины.
Капли дождя по-прежнему стучат по крыше курятника, и по окну стекают мокрые полосы; это все тот же мелкий, затяжной, распыляемый ветром дождь, что и в полдень, когда Ж. П. Г, бродил по порту, спрашивая себя, посмеет ли он войти в ресторанчик к Мадо.
4
Под утро он забылся, а когда открыл глаза, жена, которая уже поднялась, поправляла шторы, чтобы лучи не падали на подушку мужа.
— Собираешься вставать? — спросила она.
— А почему бы и нет?
— Ты провел беспокойную ночь. Раз не идешь в лицей…
Ж. П. Г, совсем забыл: он не пойдет сегодня в лицей, ему сегодня нечего делать! И этот перебой в привычном распорядке дня придает первым утренним часам необыкновенную остроту.
Он ведь даже не в отпуске. Он слышит, как торопливо одевается Антуан — мальчику пора уходить.
Этот день — звено, выскочившее из цепи многих одинаковых дней, и он может прожить его иначе, чем остальные.
К примеру, за все восемнадцать лет он ни разу, кроме как во время своих ежегодных ангин, не выходил к столу неодетым. Детям это вообще запрещалось. Одна г-жа Гийом имела право слоняться по дому в халате, домашних туфлях и в бигуди.
А в это утро Ж. П. Г, ограничивается тем, что заправляет в брюки вчерашнюю сорочку, надевает шлепанцы и причесывается.
В таком виде он спускается в столовую, становится на пороге двери в сад, и его белая, блестящая на солнце рубашка придает ему сходство с рабочим, который наслаждается воскресным утром в загородном домике.
Жена не решается сделать ему замечание. Антуан макает рогалик в кофе с молоком, поглядывая на стенные часы.
Ж. П. Г, чувствует себя изнуренным, как после ночного кутежа, но эта пустота в голове и слабость в теле не лишены известной приятности. Не примут ли его домашние за больного, вернее, за выздоравливающего?
Антуан уходит, а его отец несколько растерян: делать ему дома совершенно нечего.
— Где ты будешь? — спрашивает Элен.
— Не понимаю тебя.
— Мне надо здесь убрать.
В самом деле, она ставит стулья на стол и отодвигает его к стене. Звонок. Ж. П. Г, вздрагивает. Однако женщинам известно, что это молочник, деньги для него приготовлены еще с вечера, и г-жа Гийом спокойно идет открывать.
Воздух прозрачен. Двери и окна в доме распахнуты, и лицо приятно обдает прохладой. В саду на солнце сушится белье. Звуки из порта долетают сюда с удивительной четкостью, а Ж. П. Г, расхаживает взад и вперед по дому, заглядывает на кухню и в прачечную, на минуту присаживается во дворе, затем перебирается в гостиную.
Он гораздо более спокоен, чем накануне. Даже удивлен, что вчера довел себя до такого состояния.
Мадо в Ла-Рошели? Ну и что из того? Они, безусловно, не встретятся. Пусть даже она узнает его — какой ей расчет доносить? Долго здесь она, видимо, не задержится. В прошлом Ж. П. Г, вел такую же бродячую жизнь: переезжаешь из города в город, нигде не оседая, берешься за всякую случайную работу, зарабатываешь лишь на пропитание, а потом кто-нибудь скажет, что в соседнем городе можно найти дело повыгодней, и ты складываешь чемодан.
В парикмахерском салоне на Дворцовой улице тоже, должно быть, идет уборка. Ж. П. Г, стригся всегда рано утром и видел, как ученики наводят там чистоту. Интересно, Мадо тоже подметает пол, до блеска протирает зеркала и чистит никелированный инструмент, разложенный на мраморном столике?
Элен работает быстро: движения точные, в глазах веселые искорки.
А г-жа Гийом по утрам всегда торчит в комнатах второго этажа. Слышно, как она там расхаживает. Иногда мелькнет в окне или кричит с лестничной площадки:
— Элен, не забудь замочить фасоль. Элен, принеси мне платяную щетку.
Сперва Ж. П. Г, с улыбкой наблюдает за этой жизнью, подробностей которой раньше никогда не видел.
И все это происходит у него, в его доме! Это его семья, его жена, его дочь!
Однако мало-помалу смутное, почти неуловимое беспокойство охватывает его.
Элен вытряхивает кофейную гущу в мусорный ящик на дворе. Ж. П. Г, на мгновение чует запах и непроизвольно вспоминает льежскую выставку.
Он понимает — почему. Там была большая машина для поджаривания кофе, и на сто метров вокруг всегда разносился его крепкий аромат.
Это было у самого Мааса, возле пристани, где можно взять напрокат гондолу.
Ж. П. Г, начинает нервничать. Поглядев на орпингтонских кур, учитель вдруг видит не их, а мучного торговца: ему лет пятьдесят, плечи у него широкие, грудь мощная, и он падает, держась обеими руками за живот.
Буайе! Фамилия его была Буайе. А вот имя — смешное. Кажется, Изидор, но точно Ж. П. Г, не помнит.
Мадо, проявив исключительное самообладание, хладнокровно закрыла убитому глаза.
— Все же не так страшно, — заметила она.
Сегодня утром Ж. П. Г, должен был давать урок в третьем классе. Это всегда приятно: помещение на втором этаже, просторное, веселое, за окнами видны дома.
— Ты все еще не одет? Я хочу, чтобы прибрали и ванную, — говорит г-жа Гийом.
Тем хуже для нее! Не скажи она об этом, Ж. П. Г. все утро слонялся бы по дому. Теперь он одевается.
Открывает отведенный ему ящик комода, где разложены его белье и другие вещи.
Слева, на двух рубашках, надеваемых под фрак, белые замшевые перчатки. Справа — галстуки, в большинстве своем на растяжках. И тут Ж. П. Г, замечает один, про который совсем забыл — лиловый с черным галстук-манишку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28