Покупаю все, что мне нужно.
— Вы это уже говорили. Но я-то теперь знаю цены. Пара туфель, таких, как ваши, стоит триста пятьдесят рублей. Ваше платье стоит по крайней мере триста. Кусок мяса…
— Я не ем мяса.
— И ваш брат тоже не ест?
— Ест, когда обедает в кооперативной столовой.
— А сколько он зарабатывает?
— Тоже четыреста рублей. Члены партии отказываются получать больше.
Он взволновался, вдруг услышав, как дрогнул ее голос, когда она сказала:
— Мы вовсе не чувствуем себя несчастными.
— А если бы вам пришлось стоять в очереди, как этим людям?
— Я бы стояла.
Он искал, что еще сказать. И вдруг задал вопрос, от которого у самого слегка закружилась голова:
— Сознайтесь, вы состоите в ГПУ?
— Я состою в партии.
Консул не предвидел этого нелепого разговора. Он просто хотел сбить с Сониного лица постоянную невозмутимость.
— Сколько вам лет?
— Двадцать, вы это знаете.
— Почему вы пошли с этим человеком?
— А почему мне было не пойти с ним?
— Вы его любите?
— А разве вы любите госпожу?..
Она не назвала имени, но поглядела в сторону спальни.
— Это совсем другое дело.
Адиль бей почувствовал, что смешон, противен, и страдал от этого. Стоя подле Сони, он вдруг чуть было не схватил ее в объятия, не прижал к себе.
Но не посмел. Это было невозможно, и он с ненавистью посмотрел на закрытые» окна дома напротив, на кипящую от зноя улицу, на тусклый кусочек неба за окном, на свой пустой, вымерший кабинет.
Затем, сменив тон, он спросил:
— Вы не надеетесь найти мне прислугу?
— Все ищу.
— Вы же знаете, что не найдете.
— Это очень трудно.
— Потому что я иностранец, верно? А русский человек окажется на плохом счету, если станет работать у иностранцев? Его даже могут заподозрить и вызвать в ГПУ.
Она улыбнулась.
— Посмейте сказать, что это не правда. Все это было совсем не то, что он хотел сказать. Адиль бей готов был заплакать.
— Послушайте, Соня…
— Слушаю.
Неужели она не может ему помочь? Для этого ведь не нужны слова. Может быть, она сейчас уселась на свое место за письменным столом, чтобы избежать опасности?
— Вы меня ненавидите?
— Нет, — сказала она. — С чего бы мне вас ненавидеть?
— Что вы обо мне думаете?
— Думаю, что вам лучше было бы вернуться к себе на родину.
Он задыхался.
— Вы хотите сказать, что я неспособен жить здесь, что на меня плохо влияют все эти ваши организации и тайны, которые они создают вокруг меня? Вы это думаете, я знаю! Но я и в других местах побывал, поверьте. Вы когда-нибудь слыхали о Дарданеллах? Я там провел три года в едва отрытых траншеях, где мы подчас ступали по мертвецам! И там слуг тоже не было, не было даже сгущенки…
Соня с любопытством смотрела на него, сохраняя невозмутимость.
— У меня и сейчас сидит пуля в основании черепа, и ее никогда не смогут извлечь, — продолжал Адиль бей. — А знаете, как я присоединился к Мустафе Кемалю в Малой Азии, во время революции? Мы втроем уселись в шестиметровый каик и несколько недель болтались в Черном море. В разгар зимы!
Ему необходимо было все это рассказать ей.
Соня молчала.
Он стал к окну, чтобы перевести дыхание и успокоить кровь. Когда он обернулся. Соня разбирала сделанные утром записи.
— Соня!
— Да?
— Мне было грустно этой ночью.
— Почему?
— Потому что ваша кровать была пуста. Я не понял…
— Чего вы не поняли?
— Я не понял, почему вы ушли с тем человеком. Сколько их было, тех, с кем вы уходили?
— Не знаю.
— Но с каких пор?..
— Примерно года два.
Он видел ее профиль. В голову лезла всякая всячина: ее четырехсотрублевый заработок, обед из черного хлеба и чая, железная кроватка в комнате брата и золовки, вода, за которой она тоже ходила утром в коридор…
Однако платье на ней было хорошего покроя, а лицо спокойным и решительным. Небо обесцветилось. Знойная испарина накрыла город, густой воздух заполнил легкие.
— Что с вами, Адиль бей?
Он сорвал пристежной воротничок и галстук и с нелепым видом встал посреди кабинета.
— Вам лучше сесть.
Этого-то он как раз и не хотел, оттого что еще не отказался от мысли схватить ее в объятия. Он то подходил к ней, на что-то решаясь, то отходил.
Зазвонил телефон. Соня взяла трубку, потом спокойно протянула ее Адиль бею.
— Нет.., нет… — проворчал он в трубку. — Это невозможно… Я нездоров… Нет, никого не могу видеть… Я вам сказал — нет. Хочу забиться в угол, как больной пес… До свидания…
Это была Неджла.
— Вы действительно чувствуете себя больным? — спокойно спросила Соня.
— Не знаю я ничего.
Ему было жарко, побаливал живот.
— Знаете, что вам следует сделать? Пойти на пляж и выкупаться. А потом не спеша отправиться в Ботанический сад, вы там еще не были, а все иностранцы говорят, что это один из лучших в мире, и до него короткой дорогой меньше шести километров.
— А потом что еще?
— А потом вы устанете и уснете.
— А вы сами ходили?
— Да.
— В одиночку?
— Разумеется.
Отхлестать бы ее по щекам. Ну и совет, пройти двенадцать километров по этому солнцу, чтобы посмотреть Ботанический сад!
— Вы, разумеется, откажетесь пойти со мной?
— Да, буду вынуждена отказаться.
— Потому что вам это скучно?
— Не совсем так.
— В общем-то, опять то же самое! Потому что я иностранец! Вы окажетесь под подозрением! О, я начинаю вас понимать! Я видел женщин, которые из бара уходят с моряками. Но я знаю, что они сотрудничают с ГПУ! Сознайтесь же!
— Почему нет? Иногда им задают вопросы.
— И вам тоже?
— Я этого не говорила.
— Но вы не посмеете утверждать обратное. Сегодня ночью в пятнадцати метрах от меня убили человека. Она с любопытством посмотрела на него.
— На стрелявшем была зеленая фуражка.
— А у вас полиция никогда не стреляет?
— Может быть. Но разница в том, что там окружающие реагируют на это, стараются узнать, что случилось. А вчера никто из тех, кто при этом был, даже шагу не сделал.
— Значит, им это было неинтересно. Однако в ее светлых глазах появилось подобие улыбки, смягчившей обезоруживающую простоту ответа.
— Соня…
— Третий раз вы называете мое имя и ничего не добавляете.
— А вы хотите, чтобы я что-то добавил?
— Нет.
Он тоже улыбнулся. Напряжение чуть ослабло. Ему вдруг показалось, что они не так далеки друг от друга, как раньше.
Послышался стук закрываемых ставень. Это в кооперативе кончился товар, и Адиль бей увидел, что человек сорок пошли прочь с пустыми сумками, как это бывало каждый день.
— Я забыла напомнить вам про белье, — сказала девушка, вставая с места.
В доме напротив открылось окно. Колин вернулся домой первым, и его зеленая фуражка уже висела на вешалке. Он закурил сигарету, отошел вглубь комнаты, распаковал принесенную еду и выложил ее на стол. На окно консульства он не взглянул ни разу.
— Вы его видели нынче утром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Вы это уже говорили. Но я-то теперь знаю цены. Пара туфель, таких, как ваши, стоит триста пятьдесят рублей. Ваше платье стоит по крайней мере триста. Кусок мяса…
— Я не ем мяса.
— И ваш брат тоже не ест?
— Ест, когда обедает в кооперативной столовой.
— А сколько он зарабатывает?
— Тоже четыреста рублей. Члены партии отказываются получать больше.
Он взволновался, вдруг услышав, как дрогнул ее голос, когда она сказала:
— Мы вовсе не чувствуем себя несчастными.
— А если бы вам пришлось стоять в очереди, как этим людям?
— Я бы стояла.
Он искал, что еще сказать. И вдруг задал вопрос, от которого у самого слегка закружилась голова:
— Сознайтесь, вы состоите в ГПУ?
— Я состою в партии.
Консул не предвидел этого нелепого разговора. Он просто хотел сбить с Сониного лица постоянную невозмутимость.
— Сколько вам лет?
— Двадцать, вы это знаете.
— Почему вы пошли с этим человеком?
— А почему мне было не пойти с ним?
— Вы его любите?
— А разве вы любите госпожу?..
Она не назвала имени, но поглядела в сторону спальни.
— Это совсем другое дело.
Адиль бей почувствовал, что смешон, противен, и страдал от этого. Стоя подле Сони, он вдруг чуть было не схватил ее в объятия, не прижал к себе.
Но не посмел. Это было невозможно, и он с ненавистью посмотрел на закрытые» окна дома напротив, на кипящую от зноя улицу, на тусклый кусочек неба за окном, на свой пустой, вымерший кабинет.
Затем, сменив тон, он спросил:
— Вы не надеетесь найти мне прислугу?
— Все ищу.
— Вы же знаете, что не найдете.
— Это очень трудно.
— Потому что я иностранец, верно? А русский человек окажется на плохом счету, если станет работать у иностранцев? Его даже могут заподозрить и вызвать в ГПУ.
Она улыбнулась.
— Посмейте сказать, что это не правда. Все это было совсем не то, что он хотел сказать. Адиль бей готов был заплакать.
— Послушайте, Соня…
— Слушаю.
Неужели она не может ему помочь? Для этого ведь не нужны слова. Может быть, она сейчас уселась на свое место за письменным столом, чтобы избежать опасности?
— Вы меня ненавидите?
— Нет, — сказала она. — С чего бы мне вас ненавидеть?
— Что вы обо мне думаете?
— Думаю, что вам лучше было бы вернуться к себе на родину.
Он задыхался.
— Вы хотите сказать, что я неспособен жить здесь, что на меня плохо влияют все эти ваши организации и тайны, которые они создают вокруг меня? Вы это думаете, я знаю! Но я и в других местах побывал, поверьте. Вы когда-нибудь слыхали о Дарданеллах? Я там провел три года в едва отрытых траншеях, где мы подчас ступали по мертвецам! И там слуг тоже не было, не было даже сгущенки…
Соня с любопытством смотрела на него, сохраняя невозмутимость.
— У меня и сейчас сидит пуля в основании черепа, и ее никогда не смогут извлечь, — продолжал Адиль бей. — А знаете, как я присоединился к Мустафе Кемалю в Малой Азии, во время революции? Мы втроем уселись в шестиметровый каик и несколько недель болтались в Черном море. В разгар зимы!
Ему необходимо было все это рассказать ей.
Соня молчала.
Он стал к окну, чтобы перевести дыхание и успокоить кровь. Когда он обернулся. Соня разбирала сделанные утром записи.
— Соня!
— Да?
— Мне было грустно этой ночью.
— Почему?
— Потому что ваша кровать была пуста. Я не понял…
— Чего вы не поняли?
— Я не понял, почему вы ушли с тем человеком. Сколько их было, тех, с кем вы уходили?
— Не знаю.
— Но с каких пор?..
— Примерно года два.
Он видел ее профиль. В голову лезла всякая всячина: ее четырехсотрублевый заработок, обед из черного хлеба и чая, железная кроватка в комнате брата и золовки, вода, за которой она тоже ходила утром в коридор…
Однако платье на ней было хорошего покроя, а лицо спокойным и решительным. Небо обесцветилось. Знойная испарина накрыла город, густой воздух заполнил легкие.
— Что с вами, Адиль бей?
Он сорвал пристежной воротничок и галстук и с нелепым видом встал посреди кабинета.
— Вам лучше сесть.
Этого-то он как раз и не хотел, оттого что еще не отказался от мысли схватить ее в объятия. Он то подходил к ней, на что-то решаясь, то отходил.
Зазвонил телефон. Соня взяла трубку, потом спокойно протянула ее Адиль бею.
— Нет.., нет… — проворчал он в трубку. — Это невозможно… Я нездоров… Нет, никого не могу видеть… Я вам сказал — нет. Хочу забиться в угол, как больной пес… До свидания…
Это была Неджла.
— Вы действительно чувствуете себя больным? — спокойно спросила Соня.
— Не знаю я ничего.
Ему было жарко, побаливал живот.
— Знаете, что вам следует сделать? Пойти на пляж и выкупаться. А потом не спеша отправиться в Ботанический сад, вы там еще не были, а все иностранцы говорят, что это один из лучших в мире, и до него короткой дорогой меньше шести километров.
— А потом что еще?
— А потом вы устанете и уснете.
— А вы сами ходили?
— Да.
— В одиночку?
— Разумеется.
Отхлестать бы ее по щекам. Ну и совет, пройти двенадцать километров по этому солнцу, чтобы посмотреть Ботанический сад!
— Вы, разумеется, откажетесь пойти со мной?
— Да, буду вынуждена отказаться.
— Потому что вам это скучно?
— Не совсем так.
— В общем-то, опять то же самое! Потому что я иностранец! Вы окажетесь под подозрением! О, я начинаю вас понимать! Я видел женщин, которые из бара уходят с моряками. Но я знаю, что они сотрудничают с ГПУ! Сознайтесь же!
— Почему нет? Иногда им задают вопросы.
— И вам тоже?
— Я этого не говорила.
— Но вы не посмеете утверждать обратное. Сегодня ночью в пятнадцати метрах от меня убили человека. Она с любопытством посмотрела на него.
— На стрелявшем была зеленая фуражка.
— А у вас полиция никогда не стреляет?
— Может быть. Но разница в том, что там окружающие реагируют на это, стараются узнать, что случилось. А вчера никто из тех, кто при этом был, даже шагу не сделал.
— Значит, им это было неинтересно. Однако в ее светлых глазах появилось подобие улыбки, смягчившей обезоруживающую простоту ответа.
— Соня…
— Третий раз вы называете мое имя и ничего не добавляете.
— А вы хотите, чтобы я что-то добавил?
— Нет.
Он тоже улыбнулся. Напряжение чуть ослабло. Ему вдруг показалось, что они не так далеки друг от друга, как раньше.
Послышался стук закрываемых ставень. Это в кооперативе кончился товар, и Адиль бей увидел, что человек сорок пошли прочь с пустыми сумками, как это бывало каждый день.
— Я забыла напомнить вам про белье, — сказала девушка, вставая с места.
В доме напротив открылось окно. Колин вернулся домой первым, и его зеленая фуражка уже висела на вешалке. Он закурил сигарету, отошел вглубь комнаты, распаковал принесенную еду и выложил ее на стол. На окно консульства он не взглянул ни разу.
— Вы его видели нынче утром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30